Блестящая девочка - Филлипс Сьюзен Элизабет (читаем книги TXT) 📗
— Есть.
— Расскажешь?
— Не хочу.
Флер горько рассмеялась.
— Тогда я тебе скажу, почему ты не мог писать. Я штурмовала крепость. Ломала стены. Ты построил их очень толстыми, но забавная девятнадцатилетняя девочка, пожиравшая тебя глазами, разбирала эти стены быстрее, чем ты успевал возводить их снова. Ты не знал, что предпринять, ты боялся до смерти, что, как только по стенам будет сделан первый выстрел, тебе уже не восстановить их.
— Смешно. Ты все осложняешь. Я не мог писать после твоего ухода из-за чувства собственной вины. Вот и все. Ты заставила меня испытать чувство вины.
— Нет. — Флер резко опустила ноги и пошевелила ими в воде. Горло больно перехватило. — Ты не чувствовал никакой вины.
Ты не мог испытывать ее, потому что для этого не было причин. Ты занялся со мной любовью, потому что хотел меня. Потому что даже немножко любил. — Флер боролась со слезами, не позволяя им вылиться. — Да, Джейк, я не придумала это.
— Ничего ты не знаешь про мои чувства.
Флер поплыла к мелкому концу бассейна и встала; ее трясло.
Мокрый лифчик холодил грудь, вьюнок на цепочке прилип к коже; она вдруг увидела все так ясно, что сама удивилась — почему она не могла понять раньше?
— В «Затмении», Джейк, ты слишком раскрылся, а тут появилась я, и все твои предупреждающие сигналы отключились. Ты перестал писать, потому что не хотел открываться еще больше. Ты не хотел позволить людям узнать, что крепкий парень на экране, которого ты играешь, на самом деле совсем не ты.
— Ты говоришь как чертова сучка. Ты это знаешь?
Зубы Флер стучали от холода, и фразы получались отрывистыми.
— Иногда ты подшучиваешь над своим экранным образом. Ты будто подмигиваешь. Мол, мы знаем, что это всего лишь игра, ребята. Но я еще тот мужчина. На самом деле.
— Это все чушь.
Она вскарабкалась по ступенькам из бассейна; на воздухе мокрое тело задрожало еще сильнее.
— Ты не Калибр! Калибр — это твои фантазии, ты бы хотел таким быть. Эмоционально мертвым, бесчувственным человеком, который никогда не испытывает боли. Человеком, который неуязвим.
— То, что ты говоришь, — дерьмо! Ты меня слышишь?! — Бутылка с пивом ударилась о стол.
Флер ухватилась за перила лесенки, ежась от холода. Грудь стиснула боль.
— Калибр — это даже не половина тебя. Распад твоей личности ничего для меня не значит. Понял? Не значит ничего!
— Тебя переполняет дерьмовая жалость ко мне.
Флер больше не могла сдерживаться. Она дала слезам волю, и те потоком полились по щекам.
— Если ты хочешь излечиться, Джейк, иди и читай свою собственную книгу…
— Неверующая! Дура!
— Прочти свою книгу и попытайся испытать хоть какое-то сочувствие к бедному храброму мальчику с обнаженными нервами.
Он вскочил со стула с перекошенным, белым от ярости лицом.
— Ты идиотка! Ты ничего не поняла! Господи, до чего же ты глупа! Ты пустышка! Ты не видишь ничего у себя под носом! Тупица, это же очевидно! Эта книга не о жалости!
— Читай свою книгу!
Флер бросилась к Джейку и отчаянно впилась пальцами ему в руки, желая заставить его увидеть правду.
— Прочитай о мальчике, у которого не было во всем мире ни одного человека, которому было бы до него дело.
— Ну почему ты не можешь понять? — кричал Джейк, встряхивая ее. — Эта книга не о жалости, она об отвращении. — тут упал стул, попавшийся на пути, и он столкнул его в бассейн. — Ты должна была почувствовать такое отвращение, чтобы тебе захотелось уйти из моей проклятой жизни!
Когда он умчался в дом, ворота монастыря в тысячный раз захлопнулись. Джейк ушел, как все они уходили, снова оставив ее с напряженными до предела нервами, озябшую, одинокую, пытающуюся понять, почему она решилась поверить, что все может быть по-другому. Флер опустилась на бетон, дрожа и рыдая, как ребенок.
Ее всхлипывания в ночной тишине смешивались со скрипом старых кедров на ветру, и было трудно поверить, что это звучит человеческий голос. Онемев от холода, Флер подползла к оранжевому полотенцу, завернулась в него, потом легла, положив голову на мятую одежду, и плакала до тех пор, пока силы совсем не покинули ее.
Джейк стоял у окна темной гостиной и смотрел на Флер, скрючившуюся на краю бассейна. Сердце ныло, чувствуя ее боль, и что-то быстрое, острое, как кошачьи когти, рвануло по глазам. Но он не пошел к ней. Он не разрешит себе подойти к ней. Он отдал ей книгу, которую написал только для нее, потому что хотел, чтобы она поняла: он не может ей предложить все, что хотел бы и чего она, безусловно, заслуживает. Но Флер отвергла стыд его нервного расстройства, как если бы это было ничто. Она все слишком упростила, обмазав ужас того, что произошло с ним, псевдопсихоаналитическим дерьмом.
Флер сказала, что его расстройство ничего не значит для нее.
Он помнил ту вечеринку, когда пошел ее искать, а они с Кисеи смотрели фильм по телевизору. Какое лицемерие с ее стороны! Он помнил чушь, которую она несла про сильную руку Рэдфорда. Боже.
Рэдфорд никогда бы не кончил на узкой железной койке, свернувшись в позу эмбриона. Док тоже никогда бы не сломался. И Калибр тоже. Как же она могла полюбить человека, способного вот так бесславно кончиться?
Джейк отвернулся от окна. Он пожалел, что привез сюда Флер и снова вернул в свою жизнь, пожалел, что так сильно любит ее.
Если бы он извлек хоть какой-то урок из своих взаимоотношений с Лиз, он бы понял, что не создан для любви. Любовь делала его ранимым, ас него уже хватит. Почему она не может это понять?
Он слабый. Слабый. Другие ребята не ломаются, а он…
Тут Джейк впервые обратил внимание на листы рукописи, разбросанные вокруг кресла, в котором сидела она и читала. Он представил ее красивое сосредоточенное лицо и то, как она подвернула под себя длинные ноги. Джейк подошел к креслу, опустился на колени и стал собирать страницы. Сейчас он разожжет огонь в камине и бросит туда рукопись, прежде чем пойдет спать. Эти листы бумаги — как боевые гранаты; он не мог позволить себе расслабиться, пока не покончит с ними. Потому что, если кто-то еще прочтет их, ему ничего не останется, как пустить себе пулю в лоб.
Сложив рукопись в аккуратную стопку на кресле, в котором недавно сидела Флер, Джейк пошел к окну. Она затихла. Казалось, Флер спит. Он вернулся к креслу; его взгляд упал на верхнюю страницу. Он поднял ее, изучил качество печати, заметил, что не, оставил полей, еще какие-то технические мелочи, потом начал читать…
Весь Вьетнам был сплошной минной ловушкой. С этим фактом мы быстро смирились. Пачка сигарет, зажигалка, шоколадные батончики — все это могло взорваться прямо в лицо. Но, увидев тело ребенка рядом с дорогой на Куангчи, мы никак не ожидали, что и оно — минная ловушка. Это уже было за пределами понимания…
Очень быстро Флер поняла, что находится в спальне. Среди ночи к бассейну вышел Джейк и унес ее в дом. Флер ударилась головой о дверь, когда Джейк пытался внести ее; он выругался. Она что-то пробормотала насчет Батлера, уткнувшись ему в свитер, а он заметил, что Скарлетт О'Хара не была ростом шесть футов, и посоветовал ей воздержаться от сравнений. Но в голосе Джейка Флер не услышала прежней враждебности. Напротив, в нем звучала нежность. Как это похоже на него — такие быстрые перемены в настроении. Она закрыла глаза, не желая смотреть на него, пока он укладывал ее в постель. Рассказывая о Джейке Кисеи, Флер говорила о его эмоциональной нечестности и была права. Он как Алексей. То сама сладость, то наносит грубый удар в самое сердце. Она так устала за свою жизнь от всего этого, так хотела поскорее положить конец своим мучениям. Боль от того, что она любит мужчину, который играет ею, как баскетбольным мячом, была ужасной, нестерпимой.
Флер вспоминала ненавистные слова, брошенные ей Джейком накануне вечером. Они были как сплошная дымовая завеса, с помощью которой он отгораживался от того, на что не хотел смотреть.
