Чужой. Сердитый. Горячий (СИ) - Тиган Линетт (читаем книги .TXT, .FB2) 📗
— Ты не имеешь права держать меня взаперти! — утверждаю я, взмахнув руками.
— Ты — моя дочь, Ярослава. Я имею право воспитывать тебя. Выбор только за тобой каким методом я это сделаю, — отвечает отец. — Отправляйся в комнату и подумай над своим поведением, — он едва заметно дергает подбородком по направлению выхода, красноречиво взглянув, предостерегая.
— Ярослава, не искушай меня, — предупреждает отец с нагнетающей хрипотцой в голосе, когда я упрямо стою на месте.
— Выпусти меня! — настаиваю я.
— Нет, — жёстко приложил он, туша окурок о донышко пепельницы, грузно поднимаясь. Я борюсь с желанием действительно сбежать, когда он подходит ко мне, остановившись в шаге. — Сейчас же возвращайся в комнату, Ярослава.
— Нет, — неприступно вторю я отцу. Мы слишком одинаковы, чтобы кто-то из нас сейчас уступил.
Его взгляд заполыхал вспышками холодной и тихой ярости. В следующую секунду отец крепко хватает меня за воротник куртки, подтащив к себе, выпустив свое пропитанное сигаретным дымом дыхание прямо мне в лицо. У него явно больше привилегий, чем у меня.
— Не забывайся, Ярослава. Я прошу тебя в последний раз — возвращайся в комнату, — угрожающе шепчет он, отчего я замираю и кажется, бледнею. — Не заставляй меня запирать тебя в четырех стенах.
— Только попробуй и ты узнаешь, как сильно я возненавижу тебя после этого, — я с вызовом вскидываю подбородок, глядя в его глаза, которые он сузил.
— Ты меня ненавидишь всю жизнь, к чему же мне сейчас волноваться о твоей любви? — едко усмехнулся отец, потянув меня силком в мою комнату.
Я упиралась, но он сильнее меня, и угрожающе близко держит сжатый кулак с курткой у моего лица… Я могу быть упертой, но страх все равно берет своё и я позволяю впихнуть меня в комнату без особо трепыхания.
Отец буквально сажает меня на кровать, и уже двумя руками держит воротник куртки, нависая надо мной нерушимой скалой.
— Я тебя не выпущу для твоей же безопасности, Ярослава. Очнись наконец-то. Я даю тебе безопасность и защиту в своем доме, так что будь хотя бы раз мне благодарной.
— Не прикасайся ко мне! — повысила я голос, пытаясь содрать его руки с моей одежды. У меня в груди клокочет лютая злость. Я начинаю вырываться, отбиваясь руками и ногами, пытаясь вылезти из его хватки, но силы не равны. — Ты всегда только и делал, что приказывал. Никогда меня не слушал! Никогда меня не понимал и не хотел даже пробовать! Поздравляю папочка, ты добился большего. Я. Тебя. Ненавижу. Ненавижу! — бросаю ему в лицо ядовитые слова, в этот момент утопая в чудовищном чувстве ненависти. Это что-то темное, вязкое, тянущее меня ко дну…
Я смотрю в его глаза, которые меня царапнули проблеском его внутренней, душевной боли от моих слов, но отец только больше нахмурился, поджав губы. Сожалею ли я о сказанном? Возможно, но извиняться не стану!
— Я в любом случае твой отец и не позволю тебе очередной раз натворить глупостей. Ложись спать, Ярослава, — он выпустил из жесткой хватки мою куртку, направившись на выход из моей комнаты.
Как только за ним закрывается дверь, я слышу, как в замочной скважине щелкает замок на три оборота, моментально сделав меня заложницей четырех стен.
Я сижу в полном раздрае… И не чувствую ничего, кроме того, как что-то с треском внутри надломилось, вызвав полнейшую апатию.
Что делать теперь?
***
Несколько дней проходят в какой-то прострации, приложив меня к постели, из которой я почти не поднималась. Любая мысль угнетала настолько сильно, что щеки постоянно были влажные, а губы стали покусанные из-за сдерживаемых всхлипов.
Мама наведывалась ко мне довольно часто, не давая покоя завтраками и разговорами, которые я открыто игнорировала. Отец не заходил, только открывал дверь для мамы и намеренно запирал меня после ее ухода, каждый раз показывая, что я нахожусь здесь на его условиях.
В душе было паршиво, и мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Мама усердно старалась вывести меня из подобного состояния разговорами, сидя на стуле у кровати с собранным обедом на подносе.
Она говорит, говорит и говорит…
— Детка моя, ну зачем же ты так убиваешься? — тихо спрашивает мама, поглаживая рукой мои волосы, а я ещё громче всхлипываю, остро вспоминая избитого Вадима а аэропорту. Чем усерднее меня жалеет мама, тем больше я поддаюсь слезам. — Вот увидишь, всё станет как прежде, — нашептывает мама, — Только нужно подождать, Ясенька… Он не хочет, чтобы ты страдала, слышишь? Он винит себя, когда видит твои слезы. Видела бы ты его… — мама аккуратно убирает волосы с моего лица, стирая с щеки слезы.
— Мама, я хочу побыть одна, — из меня вырвался не голос, а посаженный хриплый баритон из-за болезненных удушливых слез.
— Ясенька, ну что ты, солнышко, я не могу оставить тебя в подобном состоянии. Поговори со мной хоть немного, — просит мама, а я открываю свои глаза, врезавшись взглядом в стену.
— Мама, оставь меня в покое, — повторяю я, сдерживая свои порывы выкрутиться из ее рук и указать на дверь.
— Он твой отец, и может не растил тебя в щепетильной любви, но отдавал всего себя вам, и в большей степени тебе, Ярослава. Игорь всегда боялся за тебя едва не до сердечного приступа. У него болело сердце, даже когда ты сбивала коленки на улице…. Пойми, дорогая, не всем мужчинам свойственно показывать свою любовь, но он всегда за тобой присматривал, остерегал и помогал окрепнуть стержню в твоем характере… — не выносимо ее слушать, из-за чего я поднимаюсь и сажусь, частично ощущая, как обессилено моё тело после нескольких абсолютно неподвижных дней в постели.
Перевожу взгляд на маму, которая нежно улыбается.
— Пожалуйста… Я хочу побыть одна, — твержу я, взглянув в ее глаза. Она поджимает губы, и я уже думаю, что она собирается уйти из комнаты, как она снова улыбается.
— Покушай, котёнок, ты совсем бледная. Тебе нужно поправить здоровье, нервозность плохо влияет на твое самочувствие и…
Поднос летит на пол, когда я его спихиваю с ее рук. Яростная вспышка агрессии утихла, как только в глазах матери промчался испуг и начали слезится глаза. Я чувствую стыд, судорожно выдохнув, раскаиваясь.
— Прости… Прости, пожалуйста, я не знаю, что со мной. Прости, ты здесь не причем… Не злись на меня, мамочка, пожалуйста. Просто мне нужно побыть одной, — прошептала я, перехватывая ее руки. Она мужественно улыбается и смаргивает слезы.
— Ну что ты, детка, я ни капельки не злюсь. Всё понимаю… — она обнимает меня, и я крепко прижимаясь щекой к её плечу. Она утешающе гладит меня по макушке, не выпуская из объятий.
— Елена, что случилось? — окликает маму отец, из-за чего мы обе вздрогнули. И если мама повернулась, то я нет, смотря в противоположный бок от двери — в окно.
— Я случайно перевернула поднос, ничего страшного, сейчас всё уберу, — убеждает она отца, который через какое-то слишком долгое и напряженное время выходит, не забыв задеть меня своим колючим взглядом, который я ощутила своей кожей. — Хочешь, я на ужин приготовлю твою любимую творожную запеканку? — спрашивает она, присаживаясь у моей кровати, поднимая расколотую чашку, которая вылетела из подноса.
— Не откажусь, — слабо улыбаюсь я маме, заставляя себя быть максимально дружелюбной и милой, не обращая внимание на зудящее чувство в груди, которое хочет вылезти из меня удушливым всхлипом и горячими слезами.
Мама промокает столовой салфеткой паркет, воодушевившись моим аппетитом впервые за четыре дня. Как только она выходит из комнаты, я грузно ложусь на подушку, пробуя задушить в себе обиду и злость.
Борьба самой собой слишком невыносимая. И только тлеющая надежда встретиться с Вадимом, заставляет меня усердно думать над реализацией своего заветного желания.
***
Дерзкий план, который приходит мне в голову буквально за сутки до возвращения брата, заставляет воодушевиться и использовать все свои возможности в полную силу. Из этих возможностей у меня только мозги и надежда.
Сумку я собираю вечером, пока отец громко смотрит новости в гостиной, а мама готовит ужин на кухне. Предоставленное мне время я использую по максимуму, собрав самые нужные вещи, спрятав сумку.
