Пора выбирать (СИ) - Авдеев Макар (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Когда настала очередь Захара, он тоже взял плакат и поднял его повыше, чтобы было хорошо видно, в том числе Максу, который выглядывал из окна. Примерно через минуту руки стали наливаться свинцом. Но опустить плакат — ни за что! Захар вспомнил поэта Александра Бывшева, на которого завели пять уголовных дел, лишили работы и элементарных средств к существованию за стихи с критикой власти. Нет, надо стоять, хотя бы ради него!
— Руки скоро устанут, — цинично «предостерёг» проходивший мимо полицейский, работавший в этом участке.
— Не устанут, — заверил Захар и додумал: «Пока хватит времени вспоминать имена политзаключённых и жертв режима, то есть, как минимум до утра… Сенцов, Кольченко, Гриб, Балух, Клых, Шур, Карпюк, Шевченко, Павликова, Третьяков, Дмитриев, Политковская, Эстемирова…»
Так он стоял, пока Жора не отобрал у него плакат и на силу не отправил в участок греться.
Макса отпустили поздним вечером, намного превысив регламентированный законом максимальный срок задержания в три часа. Как оказалось, ему пришили «всего лишь» административку, а эшник, говоривший про уголовное дело, пытался «брать на понт».
— Ну что там было? — налетели ребята на Макса с расспросами.
— Сотрудничать предлагали, — сказал Макс. — Даже деньги обещали, а взамен — сливать других ребят и рассказывать им о наших планах. Я, естественно, отказался. Из камеры слышал, как вы тут кричали лозунги в мою поддержку. Огромное спасибо, ребят.
— У нас в каждом штабе камера установлена, — сказал Жора. — Надо будет запросить запись у федерального штаба, выложим на ютуб, и, если что, потом как доказательство пригодится в ЕСПЧ.
Зуброва отпустили чуть попозже. Планы штаба насчёт 28-го, конечно, несмотря на облаву, оставались прежними.
26 января, уже под покровом ночи, часов в одиннадцать, Захар и Герман пошли в очередной «рейс» с листовками на Столетье. Но в этот раз удача отвернулась от них. Они успели «обработать» только один подъезд, а на выходе их «приняли» — двое патрульных с автоматами шли прямо навстречу, и бежать было поздно. За углом невесть откуда нарисовался полицейский «бобик», которого, когда напарники выбирали дом, и следа не было в окрестностях.
— Добрый вечер, молодые люди, сумочку открываем, показываем, — вежливо попросил полицейский. — И рюкзачок, пожалуйста. — Это он уже персонально Захару. — Так-так, что тут у нас… Февральный. — Он включил рацию: — Пятый, пятый, это шестой, у нас тут двое с листовками. Написано «Февральный», был приказ всех таких проверять. Вам придётся проследовать с нами в отдел…
Часть пятая. Забастовка избирателей. Глава 5. Весёлая ночка
Захара и Германа посадили в компактную клетушку, заменявшую полицейскому джипу багажник. Чтобы поместиться в неё, им, а особенно Герману, который был немного повыше ростом, чем Захар, пришлось сгибаться в три погибели. Кое-как примостившись на двух узких, низких металлических лавчонках, Захар и Герман невольно упёрлись коленями друг в друга. Когда за ними захлопнули дверь и они погрузились во мрак, места в каморке больше не осталось, то есть вообще, ни одного кубосантиметра. Клетушка была такая тесная, что казалось, она предназначалась для транспортировки не задержанных, а Златиной кошки.
— Герман, пока есть время, и нас ещё не привезли в отделение, звони всем, чей номер у тебя есть и кому сможешь дозвониться, бей тревогу, — попросил Захар, и напарник принялся выполнять его поручение. Проблема была в том, что в такое позднее время многие ребята могли уже спать.
Захар пожалел, что оказался в этой каморке не с Машей, которая, помимо прочих достоинств, обладала к тому же довольно пышными формами, и им, чтобы поместиться сюда, пришлось бы вплотную прижиматься друг к другу.
Естественно, их повезли не в тот отдел, где держали Макса и Зуброва, а в местный, на Столетье. Когда активистов завели в «парадную», то поставили у стены, забрали вещи и унесли в другую комнату на досмотр. Захар услышал, что на улице происходит какая-то перепалка. Один голос очень сильно «вспылил», а другой его как будто пытался успокоить. Минут через пять внутрь ворвался полицейский, которому, по-видимому, принадлежал первый голос. Наверное, он курил на улице, а тут ему сообщили про приезд задержанных. Он подбежал к Захару и Герману и начал обвинять их в том, что они «продались» врагу.
— Вы понимаете, что вы делаете этими листовками?! — он истерично помахал стопкой бумажек перед носом у Захара. — Выводите ничего не подозревающих людей на митинг, который вам не согласовали, и правильно сделали! И мы вас будем пиздить! — он ударил дубинкой об стену рядом с Германом. — Чтоб неповадно было сеять раздор в обществе!..
— Сень, да успокойся, — попридержал его более терпимый коллега, вошедший с улицы следом.
— Что «Сень», что «Сень»? — горячился первый. — Ты не понимаешь, что у нас выросло молодое поколение предателей? Сколько вам заплатили, хотя бы? Мне просто интересно, за какую сумму?!
Захар смотрел на разъяренного полицейского безразлично, хотя голос его звучал довольно грозно. Конечно, когда Герман сказал, что им за распространение листовок ничего не платят, тот не поверил, как не поверил бы и любой эгоистичный человек, который ничего бы не стал делать забесплатно. Похоже, напарнику на улице всё же удалось успокоить «Сеню», потому что, судя по его радикальному неприятию иной точки зрения, изначально, услышав про задержанных «агентов Госдепа», он порывался как минимум от души отмудохать их дубинкой.
Порывшись в их вещах, полицейские препроводили задержанных в мрачный кабинет, где из освещения была единственная, слепящая, как прожектор, желчно-жёлтая настольная лампа. Сутуленький сморщенный мужчина в очках, на лице которого была отражена чуть ли не вековая печаль, сидел за столом, обложившись бумагами. Задержанных посадили напротив, а перед мужчиной на стол положили их вещи.
— Вот, распространяли экстремистские материалы, — Сеня кинул на стол пачку листовок, — здесь и схема распространения есть, — следом бросил синюю папку, в которой лежала карта с пометками Захара.
Сеня всё никак не мог угомониться, и на этот раз принялся цепляться к Захару, начав приставать к нему с вопросами, а есть ли у него девушка, и подобными. А может, он вообще того, педик. Захар отвечал уклончиво и беззлобно, в духе, что есть одна девушка, которая ему нравится. Всё равно реагировать на провокации на территории, где агрессор — царь и бог, себе дороже. Ох Захар бы ему ответил на подобные предъявы, сойдись они на равных!.. «Ну-ну, — подумал он. — Выёживайся, пока дают. Всё равно без своей ксивы и формы ты никто, и где-нибудь в тёмной подворотне тебя бы раскатали в блин за такую манеру общения».
Мужчина в очках на «обезьяньи выходки» не обращал внимания, не поддерживал и не пресекал, видимо, уже привык. Он внимательно осматривал вещи Захара и Германа и что-то записывал. Когда Сеня ушёл, то ли потому, что надоело изгаляться, то ли потому, что его окликнули — второй полицейский, успокаивавший первого, высказался:
— Вот я тоже не понимаю, зачем вам всё это нужно. Ладно бы за деньги это делали, так нет же… говорите, за Державу обидно?
— Думаете, Февральный придёт к власти, и что-то изменит? — бесцветным голосом спросил мужчина в очках. — Мне вот кажется, что в этой стране никогда ничего не поменяется.
Герман, решив, видимо, что терять уже нечего, затеял с мужчиной в очках пространную дискуссию о политике. Коснулись даже Грудинина. Захару всё это надоело и он просто хотел спать. Он скользил взглядом по стенам кабинета, мрачного и вызывающего меланхолию одним своим видом. Выслушав аргументы Германа, грустный мужчина, на удивление, покачал головой:
— Хорошо, я согласен, что внутреннюю политику надо менять. — И добавил: — Но я всё равно не понимаю Феврального, который вывел 14-летних подростков, практически детей, под дубинки омоновцев на митингах…
«Интересно, значит омоновцев, которые эти дубинки обрушивали на головы детей, он понимает», — устало подумал Захар и зевнул.
