Состоятельная женщина. Книга 1 - Брэдфорд Барбара Тейлор (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Эмма отогнала все эти грустные мысли, взяла юбку и снова принялась за шитье. Она просидела до поздней ночи, решив непременно закончить починку и переделку вещей из хозяйского дома. Миссис Уэйнрайт оплачивала эту работу дополнительно, и Эмма, испытывая сильную нужду, должна была подрабатывать, превозмогая боль в утомленных глазах и исколотых пальцах и эту невероятную усталость, все сильнее наваливавшуюся на нее с каждым часом. Лишь во втором часу ночи она отложила последнюю вещь и побрела наверх в спальню, нетерпеливо подсчитывая, сколько она получит за работу.
Раз в год хмурые и дикие вересковые пустоши Западного райдинга < Райдинг – название трех округов графства Йоркшир> сбрасывают свои темные безрадостные одеяния. В конце августа, буквально за одну ночь, все преображается: вереск расцветает таким буйством красок, что мрачные серовато-коричневые холмы неожиданно вспыхивают, озаренные небывалым великолепием и пышностью.
Преображается и обширное, поросшее вереском плоскогорье, раскинувшееся вокруг деревушки Фарли и входящее в цепь великих Пеннинских гор. В сентябре и октябре сглаживается мрачная суровость и этих мест. Словно на холмах великодушно раскинули великолепный отрез дивной ткани, в узоре которой чудесно переплелись королевский пурпур, лазурь и изумрудная зелень. Ведь на заросших вереском склонах растут и колокольчики, и папоротник, и черника, и даже на редких кривых и сучковатых деревьях распускаются вдруг молодые нежно дрожащие листочки.
Жаворонки и коноплянки взмывают в прозрачное небо, так часто накрывающееся тяжелыми дождевыми тучами. Теперь оно стало ослепительно синим и засияло необыкновенным хрустальным светом, свойственным лишь Северной Англии. Но не только суровые окрестности смягчаются и светлеют в это время года. Живые звуки неожиданно взрывают и напряженное безмолвие близкой зимы. Склоны гор сплошь изрезаны узкими долинами и лощинами, и в каждой струится ручеек, кристальная вода которого устремляется вниз по гладким коричневым камням или сверкает в искрящихся водопадах, неожиданно спадающих с крутых горных склонов. Потому-то с Йоркширских вересковых пустошей всегда доносится шум падающей воды, в который вплетаются мелодичные трели птиц, суетливое шуршание кроликов в чернике и папоротнике да редкое блеяние овцы, беспечно блуждающей по вересковым холмам в поисках пищи.
Эмма Харт особенно любила вересковые пустоши, даже в жестокие зимние холода, когда они становились неприветливыми и даже отталкивающими. Как и ее мать, она чувствовала себя как дома в этой уединенной холмистой стране, где, пребывая в полном одиночестве, она никогда не казалась себе одинокой и покинутой. В этом просторе и безлюдности она находила утешение от всех своих тревог и из напоенного величием пейзажа черпала какие-то неведомые силы и ощущение покоя. В любое время года эти долины казались Эмме красивыми, но особенно поздней осенью, когда так пышно, с таким потрясающим великолепием цвел вереск.
Этим августовским утром в понедельник, когда она выбежала за порог на широкий ярко-зеленый луг, усыпанный маргаритками, ее настроение сразу поднялось. Она быстро шла по узкой тропинке, время от времени поглядывая на небо. Взгляд ее темно-зеленых глаз блуждал по вздымающимся светло-сиреневым холмам, казавшимся пурпурными на горизонте, где они сливались с лазурным, без единого облачка небесным сводом. Первые солнечные лучи проникли сквозь легкую голубоватую на горизонте дымку, позолотив ее, и девушка поняла, что этот день будет таким же знойным и жарким, как и весь этот месяц. На этот раз она была рада вырваться из домика в Топ Фолд. Все выходные ее удручало отчаяние отца из-за поспешного отъезда Уинстона, и она с чувством облегчения закрыла за собой дверь дома и направилась к Вершине Мира. Она чувствовала себя свободной и независимой в этой могучей и властной пустыне высоко над землей, овеваемая чистым горным воздухом нарождающегося дня. Ведь Эмма была истинное дитя вересковых долин. Ведь она родилась и выросла среди них, была так же вольнолюбива и непреклонна, как они, и они стали частью ее самой, как воздух, которым она дышала.
Как малое дитя, она взбежала к высоким скалам, пролетая над скромными узенькими долинками и лощинками. Ее спутниками были лишь птицы и пугливые зверушки, населявшие окрестности. Она знала здесь каждое местечко, причем превосходно. Особенно любила Эмма укромные уголки, спрятанные в расщелинах скал, и впадины средь первозданных холмов, где неожиданно расцветали всевозможные чудесные цветы, где вили гнезда жаворонки и прозрачная вода устремлялась вниз по горным склонам, сверкая на солнце, обжигая холодом губы жаждущего и приятно покалывая пальцы босых ног на круглых блестящих камнях.
Сейчас, когда Эмма вырвалась на свои любимые пустоши, подавленность, угнетавшая ее в последние дни, стала быстро проходить. Она шла быстрее по знакомой извилистой тропинке и, упрямо поднимаясь все выше, думала об Уинстоне. Она будет скучать по нему, ведь они всегда были очень дружны и близки по духу, но она была рада за него. Он нашел в себе мужество уехать, покончить и с деревней и с кирпичным заводом в Фарли, пока не стало поздно. Единственное, о чем она жалела, так это о том, что ее брат побоялся довериться ей, неверно полагая, что она расскажет все отцу или, что еще хуже, попытается разубедить его. Девушка улыбнулась в душе. Как же ошибался Уинстон на ее счет! Она бы непременно поддержала его в осуществлении его мечты, ведь она понимала его душу и слишком хорошо знала, каким забитым он рос, и в будущем в Фарли ему ничего не светило, кроме тяжкого труда и скуки да ночных попоек в кабаке с тупыми собутыльниками.
Эмма остановилась и перевела дыхание, взобравшись на гребень первой скалы. Она обмахнула лицо рукой и несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем начать подъем на крутизну Рэмсденских скал. Они нависали над ней, словно громадные гранитные кони, эффектно вырисовываясь на фоне неба, объятые солнечными лучами, стекавшими жидким золотом с их древних стен. Зимой, покрытые льдом, снегом или инеем, они могли бы испугать своим видом, теперь же в теплом летнем воздухе они казались приветливыми и радушными. Эмма огляделась, всматриваясь в окрестности, как всегда черпая силы в знакомом пейзаже. Ночная дымка исчезла, и, несмотря на легкий ветерок, веющий из сырых ущелий, девушка уже почувствовала приближение жары. Она порадовалась, что надела темно-зеленое ситцевое платье, подаренное ей Оливией Уэйнрайт, и была признательна ей за это. Платье легкой прохладой струилось по ее ногам.
Через несколько минут Эмма укрылась под сенью Рэмсденских скал. Она поставила тяжелую корзину с одеждой и присела на плоский камень. Каждый день она ненадолго задерживалась на Вершине Мира, ведь здесь она чувствовала присутствие мамы даже сильнее, чем в их маленьком домике. Для Эммы ее мама не умерла, она дышала воздухом этого тихого, укромного уголка, столь любимого ими обеими. Эмма видела ее ненаглядное лицо в бледных тенях и оттенках укутанных дымкой вересковых долин, слышала переливы ее смеха средь древних скал, беседовала с ней в тишине, нарушаемой лишь редким криком птицы или чуть слышным жужжанием пчелы.
Эмма прислонилась к скале позади нее и, закрыв глаза, стала припоминать черты материнского лица. Она почти тотчас открыла их – ей показалось, что мать, с лучистой улыбкой на лице, стоит перед ней как живая.
– Ах, мама, мамочка, я так по тебе тоскую, – вслух проговорила Эмма, и душа ее наполнилась единственным страстным желанием, острой болью перехватившим горло. Она порывисто протянула руки к неясному видению, но оно исчезло без следа. Эмма посидела еще немного с закрытыми глазами, опершись на холодные камни, подавляя тоску, рвущуюся наружу. Стряхнув оцепенение, она подхватила корзину и решительно направилась к лощине Рэмсден Гилл.
Девушка перекинула тяжелую корзину в другую руку и стала поспешно спускаться в тенистую прохладу темно-зеленой долины. Лишь редкие солнечные лучи проникали сюда сквозь нависшие горные уступы и огромные старые деревья с кривыми сучьями, сплетенными, как искалеченные ревматизмом пальцы старика. Тропинку, по которой шла Эмма, стремглав пересек кролик и исчез за высоким валуном, утонувшим в темном мху и казавшимся в сумраке бархатистым. Дойдя до середины лощины, куда никогда не проникало солнце, девушка, как всегда, здесь запела, и ее милый высокий голос далеко разносился в лесной тиши:
