Горькая сладость - Спенсер Лавирль (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
— Нет.
«Тебя».
Открылась дверь, и в зал вошла Олти Манн, а за ней Марк Броуди, который говорил:
— Я слышал, что Коач Бекк сегодня начинает Мюллеровские соревнования. Игра должна быть интересной. Надеюсь, что теплая погода еще...
Он взглянул на присутствующих, обомлел и так и застыл у открытой двери, отстав от Олти на расстояние в половину зала. Его взгляд метался с Эрика на Мэгги и обратно.
Наконец Мэгги собралась с силами и сказала:
— Здравствуйте, Марк.
— Здравствуйте, Мэгги, Эрик, — кивнул он и отпустил дверь.
Все трое стояли у доски объявлений и чувствовали себя очень неловко под внимательными взглядами Олти Манн и Хэтти Хоккенбаргер, которая вернулась к окошку при звуке открывающейся двери.
Взгляд Марка соскользнул на живот Мэгги, и он покраснел. Он не видел ее с тех пор, как поползли слухи о ее связи с Эриком.
— Ну что ж, мне надо идти, приезжают постояльцы, — прервала паузу Мэгги деланно бодрым тоном. — Рада была видеть тебя, Марк. Олти, привет, как дела?
Она выскочила за дверь, дрожа от волнения, потрясенная, еле удерживая слезы. Оказавшись снаружи, Мэгги налетела на двух туристов, проходивших по тротуару. Она хотела зайти в магазин и купить к ужину пару гамбургеров, но папа все равно заметит, что она расстроена, и начнет расспрашивать. Мэгги поплелась в гору, не замечая красоты прекрасного осеннего дня, утопающего в душистом запахе опавших листьев.
«Эрик, Эрик, Эрик. Как я сумею жить дальше, случайно сталкиваясь с ним и выдерживая встречи вроде той, что произошла сейчас? Если это травмирует меня сегодня, то что станется, когда у меня в руке будет зажата ручка его ребенка?» Перед глазами всплыла картина: вот она со своим двухлетним уже ребенком входят в почтовое отделение и сталкивается с высоким блондином с затравленными глазами, которые он не может от них оторвать. И малыш, подняв головку, спросит: «Мама, кто этот дядя?»
Нет, она просто не сможет этого вынести. Это не имеет никакого отношения ни к стыду, ни к позору. Только к любви. К любви, которая упорно отказывается увядать, как бы плохо с ней ни обращались. Которая будет украшать новой вспышкой чувств каждую их случайную встречу, как эти опавшие листья украшают конец лета.
«Нет, я этого не вынесу, — думала она, подходя к дому, который возвела для любви, — Я не могу жить здесь с ребенком и без него. У меня нет выбора — мне надо уезжать отсюда».
Глава 19
Для Нэнси Макэффи лето было очень напряженным. Притворство с беременностью только взвинтило ей нервы и не вернуло любовь Эрика. Он оставался отчужденным, вечно озабоченным, почти не касался ее и разговаривал официальным тоном. Большую часть времени проводил на лодке, оставляя ее коротать выходные дни в одиночестве.
Какие-то признаки раскаяния появились у него, лишь когда она позвонила ему из «Сент-Джозеф Хоспитал» из Омахи и сообщила о выкидыше. Тогда он предложил Нэнси поездку на Багамские острова, чтобы она могла окрепнуть и встать на ноги, и без видимого сожаления отменил неделю чартерной рыбалки, чтобы освободить время для отдыха. Однако на островах, в окружении тропического великолепия, самой природой задуманного, чтобы воскресить их любовь, Эрик оставался погруженным в себя и не пошел на интимный контакт.
Вернувшись домой, Нэнси взяла на месяц отпуск и попыталась на фоне домашней жизни предпринять последние усилия, чтобы вернуть расположение мужа. Она даже звонила его матери и спрашивала, как готовить мучные изделия, каким стиральным порошком пользоваться и как натирать полы, едва скрывая свою ненависть не только к самим этим домашним заботам, но и к их обсуждению. То ли дело — азарт отслеживания рыночных цен в рамках напряженного графика командировочных поездок, когда надо вписаться в деловой темп столь же активных и даже агрессивных, но стильно одетых, лощеных людей, изысканных, как она сама. Дома же Нэнси чувствовала, что жизнь потеряла смысл.
Ее попытка стать домохозяйкой потерпела неудачу. Эрик очень скоро осознал это и сказал:
— Тебе лучше вернуться на работу. По-моему, оставаясь здесь, ты свихнешься.
В октябре Нэнси последовала этому совету. И все же не оставляла попыток вернуть его обратно. Последняя надежда была связана с его родней. В одну из пятниц, вечером, когда Эрик вернулся с рыбалки не слишком поздно, Нэнси сказала:
— Дорогой, может пригласим в это воскресенье Майка и Барбару? Это моя вина, что мы не дружим с ними, но я хочу ее исправить. Давай позовем их на ужин. Можно приготовить лингуини и соус из моллюсков.
— Хорошо, — сказал он безразлично.
С новой стрижкой, которая делала его похожим на военного, и в очках, Эрик сидел за кухонным столом и заполнял документацию своей чартерной компании. Да... у него был замечательный профиль: прямой нос, характерно изогнутые губы, красивый подбородок, как у молодого Чарльза Линдберга. Весь его вид возбуждал ее, и Нэнси с грустью вспомнила, как... это... происходило между ними. Притронется ли он к ней когда-нибудь?.. Она присела на корточки рядом с его стулом, положила руку ему на плечо и пощекотала пальцем мочку уха.
— Эй...
Он взглянул на нее.
— Мне бы хотелось...
Он поправил очки. Карандаш вновь задвигался по бумаге.
— Нэнси, я работаю.
Она настаивала:
— Ты говорил, что хочешь ребенка... Я попыталась. Ты обвинил меня в высокомерии по отношению к твоей семье. Я признаю себя виноватой и стараюсь исправиться. Ты хотел, чтобы я оставалась дома. Я попробовала, но ничего хорошего из этого не получилось. Что еще я делаю не так, Эрик?
Карандаш замер, но на этот раз он даже не взглянул на нее.
— Ты все делаешь так, — ответил он.
Она встала и запустила руки в карманы его рубашки, сокрушенная осознанием того, что пыталась скрыть от себя все эти недели. Ее муж не любит ее. Она теперь знает это так же хорошо, как и то, кого он любит вместо нее.
Мэгги проснулась восьмого ноября в час ночи от таких сильных схваток, что ее глаза раскрылись, как распахнутые настежь двери. Схватившись за живот, она лежала абсолютно тихо, всей душой желая, чтобы схватки скорей прекратились: они начались слишком рано — за две недели до срока. Только попробуй что-нибудь учинить с малышом.Когда боль ушла, Мэгги замерла с закрытыми глазами, впитывая в себя, как молитву, эти слова, которые звучали в голове помимо ее воли. С какого момента она захотела ребенка? Мэгги включила свет и посмотрела на циферблат. Затем легла и лежала очень тихо, прислушиваясь к себе и вспоминая первые роды, так непохожие на то, что происходит теперь, — тогда Филлип сидел рядом. Это была очень медленная работа, занявшая целых тринадцать часов. Между схватками они ходили, танцевали, посмеивались над ее неуклюжестью. Филлип отнес ее чемодан в багажник и вел машину, держа одну руку на ее колене. А когда острый, как кинжал, приступ боли пронзил ее, Филлип открыл настежь окна и погнал машину на бешеной скорости, не обращая внимания на красный свет светофора. Последнее лицо, которое она видела, когда ее закатывали в родильную палату, было лицо Филлипа. И его же она увидела первым, когда ее перевозили в палату для выздоравливающих. Как тогда все было традиционно и надежно.
И как же неуверенно чувствует она себя теперь, когда рядом нет мужа. Накатился еще один приступ боли. Восемь минут... терпи... терпи... зови отца... зови доктора... Доктор Маклин сказал:
— Срочно в больницу.
Рой сказал:
— Я уже еду.
Вера сказала Рою:
— Если ты думаешь увидеть меня в больнице, то сильно ошибаешься.
Доставая рубашку и ботинки, Рой ответил:
— Нет, Вера, я так не думаю. Я уже научился не полагаться на тебя в ответственные моменты.
Вера села на кровати, сетка для волос сползла на лоб, лицо исказилось гневом.
