По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

Возмущало, что сестрица решила расписывать священными татау белого урода, будто ее культ уже ничего не значил — вот упал какой-то придурок с неба, и можно сразу возвести его в ранг великого воина. То есть, фактически сравнять с могущественным и ужасным главарем. Вааса эта мысль жгла уже давно, с момента попадания Джейсона Броди в ряды племени. Всякое случалось, некоторые пленники — вот как этот предатель-Гип — присоединялись к пиратам, кто-то растворялся среди местных потомков колонизаторов, удачно маскируясь под нищих крестьян, но по большей части их продавали. Но этот же!

С самого первого дня невольного знакомства в нем удалось рассмотреть немалый потенциал, иначе главарь не отпустил бы просто так какого-то замухрышку в джунгли. Почти не пришлось удивляться, что парень сбежал, хоть и напуганный, хоть и паникующий, потерявший старшего брата. На том этапе это все показалось даже смешным.

Ваас вел своеобразную игру со ставками ценой в человеческую жизнь, отслеживая, кто из этих заморских тупых бакланов продержится дольше в условиях его острова. Хойту это, понятно, не нравилось, он всех расценивал, как товар. Не хватало ему изящества в этом незримом танце со смертью: вот жег иногда для устрашения ракьят, а захваченных «цивилов» не трогал до продажи. А потом еще отчитывал Вааса за нерасторопность и неорганизованность, из-за которой бизнес нес потери. Не знал глупый босс, что главарь на своем острове не позволил бы твориться какому-то произволу. И просто так не сбегал ни единый привязанный к прутьям клетки идиот.

Но тот факт, что Цитра пригрела Джесона Броди… Сестрица-жрица, до чего дошла! Это дурачок из Штатов уверовал, что крут и могуч, на деле он стал не более, чем брендом — тупой рекламной маркой, пропиаренной волей верховной духовной власти племени. Но ракьят тоже не до конца понимали игру их лидера.

Автомат в руках перегрелся и заклинил, но Ваас со злостью вышвырнул оружие, выхватывая новое из кузова джипа. Ему нравился дух борьбы, а ощущение опасности давно покинуло его, как и страх за свою жизнь. Вот уж чего не жалел! Все равно — эта не удалась так, что хоть следующую жди. Ведь в этой не возродиться. Но сдаваться на милость каким-то слабакам он тоже не намеревался, ища, быть может, самого сильного, того, кто был достоин отправить опытнейшего воина в охотничьи угодья возле звезд. Хотя нет, предателям иной путь. Но куда?

И от этой мысли главарь едва ль не зубами в клочья рвал любого, кто пытался прикончить его. Он открывал новый шквал огня по ракьят, выслеживая молниеносно любого, кто неосторожно высовывался из-за забора в надежде получше прицелиться. Но главарь быстрее отстреливал головы или руки — на что везло. В меткости с ним враги не могли сравниться, как и рядовые из банды.

Цитра нагло насмехалась над Ваасом, ведь когда-то его провозглашали сильнейшим воином, искуснейшим охотником, даже надеясь, что вместе с ним они выстоят против Хойта. Вышло немного не так, случилось наоборот, он все с ног на голову перевенул. Или же Цитра спровоцировала. Но теперь! Теперь эта коварная женщина нашла какое-то ничтожество и день ото дня наносила на него новые ритуальные рисунки, словно в насмешку доказывая, что даже такое безголовое создание круче экс-лучшего воина ракьят, который давным-давно свел, содрал с кожей все татау — пустые завитки без магической силы.

И еще Ваас жутко ревновал, предполагая, что сестрица уже отдалась в процессе одного из древних ритуалов этому Джейсону, соблазнила и окрутила. Да как она посмела! Как посмел Белоснежка! Главарь с отвращением представлял, как этот белый лапает смуглые бедра сестры, покрытые татуировками, как с ее темно-вишневых губ срываются похотливые стоны. Это она называла передачей магической силы?

Проклятая лгунья, которая затворилась в своем храме. Его с некоторых пор приходилось объезжать на лодке, чтобы не наткнуться на патруль охраны, состоящей из лучших воинов. Древнее сооружение было не меньше укреплено, чем собственный форт главаря. Он мог бы послать лазутчиков, чтобы они незаметно убили Цитру. Мог бы и сам проникнуть через тайный лаз в разрушенной стене, известный ему одному. Да, убить ее мог. А хотел? Этого глупым людишкам вокруг знать было не обязательно, как и многое из того, что скрывало его прошлое.

Пусть покойный Бак орал о своих проклятых похождениях содомита во время военной службы в армии Австралии, пусть Хойт фальсифицировал факты, будто он едва ль не аристократ. У босса вообще существовало две биографии: одна — парадная, а другая — для наемников. В парадной он являлся сыном нефтяного магната. А в той, что для наемников — трудолюбивого шахтера. Что-то среднее выводилось из обеих: мистер Уолкер происходил из ЮАР, и отец его люто бил. Еще Хойт с детства хотел власти и денег, чтобы как-то компенсировать отсутствие любви, природу и необходимость которой он вообще не понимал. Ему легче. А Ваас вот когда-то умел любить, испытывать признанность, заботиться о ком-то. А потом… Нет, лучше не знать никому. Нет хуже отравы, чем разочарование, которое подобно кислоте.

И убить бы ненавистную Цитру. Но что тогда стало бы смыслом жизни? Да еще Хойт решил бы сократить расходы за счет избавления от армии пиратов, если северный остров очистили от сопротивления племени. Нет, Ваас свою выгоду вседозволенности чуял. Кто-то обзывал его безумцем, потому что он постоянно повторял всем свой девиз о том, что такое безумие. Однако разумности ему хватало. Просто ни один их этих поверхностных людишек не догадывался, что в этой липкой субстанции увяз каждый.

Безумие — жизненные рамки. Всего лишь мир вокруг — вот истинное безумие, все повторяли и повторяли, надеясь на изменения, ожидая каждый новый день какого-то чуда, веря, что в мифическом будущем все изменится, сделается невероятно хорошо. Но ничего не менялось!

Безумный Ваас, безумный, а сами-то… Все ждали, надеялись на изменение, но ничего не делали, повторяли одно и то же. Так хоть бы не ждали! Перестать надеяться — тоже искусство, заточенное в повторении бессмысленных действий.

Близко разорвалась граната, загремев резким хлопком, осколками убило двоих пиратов – нет, не в этот раз, не главаря. Он сам решал, когда и от чьей руки умирать!

Он правил островом, он устанавливал время закатов и рассветов, он повелевал джунглями. Казалось, что и смерть не посмеет увести за предел древний хаос, когда ей вздумается. Нет, она служила ему, как покорная рабыня. Но оба знали страшный договор, хотя он никогда не позволил бы просто так забрать себя.

Он праздновал умирание собственной души, принося все новые кровавые жертвы. Он стрелял, и словно говорил с каждой пулей, прервавшей жизнь бывших союзников: «Смотрите! Вот он! Вот его гнилая сущность, вот созданный образ зла, в котором оказалось надежнее всего, как в стальной клетке, ключ от которой утонул в заливе, что пролегал между храмом Цитры и каменным древним алтарем на скале за ним». Тогда… Тогда сестра предала брата, а тот — все племя. Сколько жизней он отнял? А сколько исковеркал так, что лучше бы отнял? Искалеченная жизнь — порой наказание хуже смерти.

С двух джипов ракьят поливали несмолкавшим пулеметным огнем, короткими звучными щелчками снимали точечно цели снайперы, трещали автоматы. А главарь управлял всем этим адом, правил бал. И гул перестрелки заменял в его душе всякую музыку. В пылу битвы не посещали мысли, от которых хотелось в петлю лезть. Впрочем, самоубийство — это глупо, только для слабаков. Мысли о нем покинули еще в первый год, когда он окончательно порвал все связи с племенем. Да, в первый год предательства он еще не до конца принимал тлеющую красоту разложения. Когда впервые пришлось пытать ракьят, то разрывали противоречия, хотя… Все случается когда-то в первый раз, а потом уже не страшно, а потом просто весело.

Впервые срывали плод познания. И уже навсегда. Всего одно движение, одно слово — уже нет пути назад. Возвращаются только трусы побитыми собаками, а храбрецы несутся вперед, даже если в самое пекло, на самое дно. Но некоторым и возвращаться некуда, даже если хотели бы. Прощение — это сказка, недоступная человеку.