Дела житейские - Макмиллан Терри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Эту ночь я провела на полу в гостиной. Диван был погребен под коробками, а от моей огромной кровати-платформы мало толку: матрас я выкинула. Я сделала подстилку из трех одеял, а в одно закуталась, как в спальный мешок. Глубокой ночью я проснулась от каких-то звуков, казалось, кто-то двигался, но где, я не могла разобрать. От страха я не могла шевельнуться и лежала, затаив дыхание и прислушиваясь. Пожалуй, в одиночестве хуже всего то, что, когда тебе страшно, не к кому прижаться. Шум явно доносился из холодильника. О Боже, только бы не мышь! У меня к горлу подступала тошнота при одной мысли о крошечном сером комочке. Я не спеша поднялась, подошла к холодильнику и постучала по дверце. Если мышь еще там, она успеет убежать туда, откуда появилась. Выждав несколько секунд, я осторожно открыла дверцу: внутри были лишь остатки моего пиршества да то, что я купила. С облегчением вздохнув, я на всякий случай заглянула в морозилку. В пластиковой коробке было полно круглых кусочков льда. Я-то совсем забыла об этом чертовом приготовлении льда!
Я легла и стала смотреть на белые стены; от уличного освещения они казались синеватыми. Я закрыла глаза, но эта синева словно приковывала мой взгляд. Тогда я встала, пошла к стойке, отломила кусочек шоколада и снова легла.
„Вот так всегда и бывает, Зора", — подумала я и тут же, решительно прошлепав в ванную комнату, отправила содержимое сумки и все, что было во рту, в унитаз.
Включив вентилятор, я постояла, прислушиваясь к его жужжанию. Одеяла под голыми ступнями казались прохладными, но под ними было жарко, как в аду. Я легла поверх одеял и попыталась заснуть, но дыхание мое стало учащаться, — а груди крепнуть и подниматься.
„Не сегодня, — подумала я, — сегодня у меня нет сил". Соски отвердели: так бывало всегда, когда приходил срок поласкать их. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я взяла их в руки и начала гладить. Признаюсь, перед глазами у меня стоял Фрэнклин. Потом сердце у меня заколотилось между ног, словно его руки гладили мой живот, бедра. Все мое тело пронзил электрический ток. Ноги невольно раздвинулись. И когда его рука дошла до того места и вошла внутрь, у меня было чувство, будто в меня ввели горячую влажную губку. Мое тело сжалось и разжалось, его охватила неудержимая дрожь. Мне хотелось, чтобы он целовал меня до скончания века, чтобы обнял меня и не выпускал из своих объятий, таких теплых и надежных. Я стиснула зубы и крепко закрыла веки, словно пытаясь удержать его. И тогда слезы хлынули из моих глаз, а руки упали на пол.
— О, как я устала! — простонала я, вытерла глаза, залезла под простыню и натянула ее до подбородка.
Но, клянусь, я услышала голос Фрэнклина:
— Вперед, дорогая!
Я обняла подушку, как будто это был Фрэнки.
— Ну, бэби, — сказал он, — отдайся мне.
И видит Бог, так я и поступила.
Утром меня разбудил стук в дверь. Я лежала перед печкой, а по полу были раскиданы одеяла. Я взглянула на часы: оказывается, нет и семи. Я поднялась с пола, накинула хлопковый банный халатик и открыла дверь, даже не спросив, кто там. В дверях стоял Фрэнклин. Сна как не бывало.
— Вы пьете кофе? — спросил он.
— Да, — ответила я и впустила его.
2
Не спрашивайте, с чего я выкинул такой дурацкий номер. Постучал к этой женщине ни свет ни заря с идиотским вопросом:
— Вы пьете кофе? Мне целый день было нечего делать. Вчера вечером Винни позвонил мне и сказал, что работы в этом доме три дня не будет. Нет материалов. Мне это как снег на голову: деньги позарез нужны. Я обещал Пэм притащить сотню к пятнице. Опять буду выглядеть как кретин. Надоело все это до чертиков. Пэм считает, что я хочу ей досадить, а потому так мало денег даю на детей. Нельзя же дать то, чего у тебя нет.
Я встал около шести, сделал приседания и отжимания, чтобы взбодриться, и отправился в лавочку за черным кофе, как обычно по утрам. Но что-то толкнуло меня заказать два, а не один. Я и с женщиной-то этой не знаком, может, она обалдеет, если я подвалю, но почему-то я решил попытать счастья.
Она открыла дверь, и я сразу понял, что ночь она провела не больно хорошую. Но она все равно и без всякого макияжа выглядела неплохо. Кожа у нее, что твой Липтоновский чай. Из-под тонкого розового халатика так выпирали соски, что у меня в брюках зашевелилось.
— Я вас разбудил?
— Конечно. Что-нибудь случилось?
— Да нет. Я просто подумал, что вы не успели еще распаковаться, и решил, как джентльмен, принести вам чашечку горячего кофе. Ну, чтобы день хорошо начался.
— Вы что-нибудь уже приняли, да?
— Я, дорогуша, наркотиками не балуюсь. Завязал. Вообще это гиблое дело. Вот „Джека Дэниэля" и „Хейнекен" люблю. Вы что-то не ахти как выглядите. Что, тяжелая ночка?
— Премного благодарна. А выгляжу я всегда одинаково, пока не приведу себя в порядок.
Она повернулась ко мне спиной. Да, костлявой ее не назовешь. Не чета всем этим бабам, что корчат из себя манекенщиц. Им кажется, что они раскрасавицы, а по мне, так просто тощие, как с голодухи. Любой мужик на самом деле любит, чтоб на костях еще и мясцо было. Зора села на пол у стены. Халатик не прикрывал колен, и я увидел, что ноги у нее волосатые. Она перехватила мой взгляд, сдвинула колени и натянула на них полы халатика.
— Спасибо за кофе.
— Не стоит!
Черт побери, утром ее голос ниже моего. Готов поклясться, она действительно поет. Она запустила пальцы в свои короткие волосы. Похоже, что это настоящие, а не искусственные завитушки, как у каждой второй девицы. Она сняла крышку с кофе, а я сел рядом с ней. Она не пошевельнулась. Женщины вообще-то побаиваются меня, потому что я такой большой. Будто обязательно должен вести себя как разбойник.
— Вам что, на работу сегодня не надо? — спросила она.
— Я несколько дней буду без работы. Материалы не подвезли.
— Правда? — Она сделала глоток кофе. — Ну, это просто бурда. Сейчас приготовлю получше.
Она поднялась и пошла к умывальнику. Она где-то под метр семьдесят и весит, должно быть, килограммов пятьдесят пять, не меньше, но двигается грациозно, как газель в „Диком царстве". По-моему, людям надо быть ближе к животным, больше доверять инстинктам и брать на себя поменьше ответственности. Если бы так и было, я бы сейчас поднялся, пошел за ней, заставил ее повернуться и посмотреть мне в глаза, а потом поцеловал бы ее. Но так как мы не животные, я только спросил:
— Ну как прошла первая ночь?
Она резко повернулась и одарила меня таким взглядом, будто я предложил ей лечь со мной или что-то в этом роде. Потом оперлась на одну ногу и тяжело вздохнула.
— Это, конечно, не мое дело. Я просто так спросил.
— По правде говоря, всю ночь глаз не сомкнула. Надо привыкнуть к новому месту.
— А где вы спали?
— На полу.
— А где же ваша кровать?
— Да там. Вон доски у стены. Это кровать-платформа. Но старый матрас я выбросила, а новый еще не купила.
— Вы сами соберете ее?
— Вряд ли. Мне должен помочь приятель, он зайдет, как только полы высохнут. Как вы думаете, они уже просохли?
Приятель? Почему бы ей просто не сказать „мой парень"? Ох уж эти бабы! Вечно крутят да вертят. Я встал и пошел посмотреть пол. Он уже совсем просох.
— Еще не совсем сухой. Если не хотите портить его, лучше бы еще денек обождать. — Когда меня начинает так нести, значит, я ищу приключений на свою голову. Лучше в таких случаях мотать домой. Но я никак не мог.
— Еще целый день?
— Да нет, можете звать вашего парня.
Она как-то странно посмотрела и говорит:
— Я же сказала, это мой приятель.
Конечно, он приятель, а я кандидат в президенты. Потеха! У женщин не бывает приятелей-мужиков. И все же признаюсь, у меня от сердца отлегло. Вообще-то не похоже, что она врет, да и зачем ей лапшу на уши мне вешать? Хотя, черт побери, какое мне до всего этого дело? Что-то я начинаю не то нести. Какая мне разница? Пора бы сматывать удочки. Но я все никак не мог заставить себя уйти. Я всегда на поводу у своих инстинктов. И чутье, надо сказать, меня редко подводит.
