Чья-то любимая - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф (книги бесплатно без TXT) 📗
– Годвин – самый великий из ныне живущих ученых, исследующих этот проклятущий средний класс, – пояснил Эльмо. – Мы его нашли прямо в студенческом городке Оксфорда. Самый великий из ныне живущих исследователей.
– Это верно, – сказал Винфильд. – Если бы ученые могли быть такими же знаменитыми, как сценаристы, то старина Годвин стал бы не менее известным, чем Эльмо и я.
Годвин вздохнул и снова сел.
– Разве не смешно, что эти парни такие богачи? – спросил он. – Я тебе должен сказать только одну вещь, Винфильд.
– Какую?
– Поди-ка ты и утопи свои признания на дне пивной банки, – произнес Годвин.
Одна из девиц хохотнула, но остальные не обратили никакого внимания.
– Когда Годвин трезвый, язык у него очень острый, – сказал Эльмо. – А когда он напивается, то теряет над собой всякий контроль и развратничает с мальчиками-студентами, и все такое прочее. Просто чудо, как это его еще не выдворили из этого прекрасного города.
– Прекрасного города? – спросил Годвин. – Да здесь так же скверно, как в Кабуле. Местная кухня такая же тошнотворная. Но почему это мисс Пил должна выслушивать всю эту нашу пьяную галиматью?
Я и сама этому удивлялась. Мне хотелось, чтобы они все поскорее уехали, кроме Джо. Может быть, тогда мы с ним посидели бы на веранде возле этого тихого озера и снова стали бы такими же близкими друзьями, какими были когда-то. Мне казалось, что именно этого я сейчас жаждала больше всего на свете. Возможно, так бы оно и вышло, если бы только нам с ним удалось остаться наедине где-нибудь в таком месте, где бы он мог уютно попивать свое вино и как следует расслабиться. Девица, сидевшая рядом с Джо, выглядела такой большой, что, казалось, стоит ей только захотеть, она может без всякого труда поднять Джо на руки и бросить его в озеро. У нее было жирное лицо, и она никак и ничем не походила на тех дорогих, с тонкими чертами лица, женщин, которые обычно нравились Джо. Эта девица скорее была во вкусе Винфильда. И в самом деле, Винфильд вроде бы не мог решить, какая из этих двух особ его интересовала больше – он держал за руку одну, но при этом, не переставая, строил глазки другой. Для Эльмо, по-видимому, ни та, ни другая, никакого интереса не представляла, он все время пил.
Я спросила у Годвина, о чем шла речь в его книге. Мой вопрос Бакла и Гохагена явно огорчил.
– Не задавайте Годвину таких вопросов, – сказал Винфильд. – Вам раньше когда-нибудь доводилось слышать какого-нибудь английского социолога? Так вот, он может говорить часов семнадцать подряд.
Годвин слегка улыбнулся. Его некогда голубые глаза уже давно выцвели, а нижние зубы криво выпирали, будто какой-то гигант взял его лицо и выдавил эти зубы из челюсти. Но, вопреки всему, он не был противным.
– Мне нравится думать, что мозги у этих мужчин постепенно уже приняли ту форму, которую имеет местный деликатес под названием жареный куриный бифштекс, – сказал он. – Я хочу сказать – форму такого плоского кусочка мяса. Это интересное явление эволюции. Что же касается моей книги, то про нее особенно сказать нечего, хотя с вашей стороны очень мило, что вы о ней спрашиваете. Я имею несчастье быть социологом в прозаическом стиле. Конечно, стиль этот очень хороший – флоберовский, позволю себе так сказать. Я многие дни корчусь в мучениях на полу своего кабинета в поисках точного смысла для своих слов. У меня иногда даже бывает из-за этого жар.
– Это правда? – спросила одна из девиц. – Хотела бы посмотреть, как это выглядит.
– Единственная для тебя возможность это увидеть может быть только в том случае, если ты в это время будешь корчиться внизу под ним, – сказал Винфильд. – Или поверх него, над ним, это уж как получится.
Внезапно Годвин встал, подошел ко мне и взял меня за руку.
– Вы можете себе представить, как одиноко человеку с ироническим мышлением находиться в такой стране, как эта? – спросил он. – Вы, без сомнения, очень умны: вы – самая умная женщина из всех, кого я встречал за много лет. Может, нам следует пожениться.
Джо Перси начал хохотать, что меня очень разозлило.
– Вполне вероятно, – сказала я.
– Никоим образом не надо его поощрять, – сказал Винфильд. – Годвин готов жениться на чем угодно, лишь бы оно ходило, будь то женщина или мужчина, или даже цыпленок – ему без разницы.
– Давайте погуляем и получше познакомимся, – весело предложила я Годвину. – Я уехала из дому вовсе не для того, чтобы рассиживаться здесь с сумасшедшими. Среди таких сумасшедших я постоянно нахожусь и дома.
Годвин удивился. Он выпустил мою руку и опустошил свой стакан.
– Ваше предложение настолько вежливо, что я просто в замешательстве, – сказал он. – Прогулки не очень-то приняты в этих местах. Однако прекрасного заслуживают лишь храбрецы.
Мы отошли от всех остальных и стали спускаться по тропинке к озеру. На берегу ловили рыбу несколько чернокожих женщин. Окраина Остина была освещена лучами заходящего солнца.
– Мне кажется, этот старик в очень удрученном настроении, – сказал Годвин. – Он что, вас любит?
– Надеюсь, – сказала я. – Мы с ним такие давние друзья, что уже и позабыли, как надо дружить. А может, мы на самом-то деле уже больше и не друзья, а только никак не хотим с этим согласиться.
– Ерунда. Этот старик доживает последние дни; ему ужасно хочется, чтобы вы помогли ему наверстать упущенное, – сказал Годвин. – Все время после обеда он только о вас и говорил. Правда, из его слов я никак не мог взять в толк, то ли вы его дочка, то ли – единственная любовь всей его жизни. Я сам далеко не молод и знаю, что стоит за таким разговором. Я тоже прошел через кое-что, весьма похожее на то, о чем только что упомянули вы. Это было с моей первой женой. А потом еще раз – с моим возлюбленным – он был великим человеком, истинным джентльменом, и намного старше меня. Так человек борется за любовь в самый последний миг, когда его уже настигает смерть. Перестаньте с ним воевать и отдайте ему все, чего он хочет, пока он не свалится на вас мертвым, как это случилось с моим дорогим Аленом и мною. Иначе вы потом будете обо всем ужасно сожалеть.
От его слов у меня зашевелились волосы на голове. И хотя я уже начала ему верить, в моем голосе звучало сомнение.
– Он вовсе не собирается умирать, – сказала я. – Он не настолько стар.
Годвин улыбнулся, обнажив свои искривленные зубы.
– Это совершенно не важно, – сказал он. – Есть люди, которые могут умереть потому, что больше не в состоянии найти весомую причину, побуждающую их жить. Лично со мной все как раз наоборот. Я должен был бы умереть еще во Второй мировой войне, вместе со всеми самыми дорогими мне друзьями. Но тогда я не умер. И вот непонятно почему я, процветая, прожил еще три десятилетия, хотя ничегошеньки в этом мире не значу. Но ваш друг – совсем другой. У него не осталось никаких амбиций. А в его возрасте амбиции – жизненно важная вещь.
Его слова меня ужасно расстроили. Тем не менее, мы продолжали спускаться по коричневой тропке к тихому озеру. Падающее за горизонт солнце посылало свои последние пламенные лучи на далеко простирающуюся водную гладь и золотым светом освещало коричневые здания Остина.
– Как же это вы можете так говорить – что вы ничегошеньки в этом мире не значите? – возмутилась я. – Вы пишете книги.
– Я никогда даже перед самим собой не притворялся, что они чего-нибудь стоят, – сказал Годвин. – Мои анализы никогда не затронут ни одного сердца, ни у единого представителя среднего класса. Они никогда ничего не изменят. Мои творения создают возможности для научных дискуссий; мои книги обеспечивают мне хороший уровень жизни. Но на этом все и кончается. Я живу во имя того, что раньше называли любовью; теперь же, похоже, это называется – связи. К несчастью, именно мои коллеги, да и я сам, больше всех ответственны за эту смену понятий.
– Вы никогда не знали Дэнни Дека? – спросила я. Я вдруг вспомнила свою давнюю любовь. Дэнни говорил мне о профессоре по имени Годвин.
Мой вопрос привел его в полное замешательство.
