Палитра счастья (СИ) - Сергеева Оксана (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Эти две недели прошли точно по расписанию Селесты, без малейшего отклонения. По её расписанию и по его установке. Он рано приходил, уходил позже всех; ездил на встречи; посещал мероприятия; присутствовал не деловых обедах. И был безупречно вежлив с подчинёнными; безукоризненно спокоен до тошноты. Потому что боялся сорваться. Не смел даже вспылить. Не позволял себе всплеснуться. Боялся, что загонится в агрессии, если позволит себе хоть малейшее её проявление. Утонет в гневе и в собственном бешенстве.
Он читал документы по десять раз, не меньше, с трудом вникая, что читает. Поэтому и читал по десять раз, потому что в таком состоянии, подай ему приговор о собственной смертной казни, он и его подписал бы тоже.
Поражался своей слабости, своей привязанности, но понимал, что не вырвет её из сердца. Даже не пытался. Берёг и лелеял, наказывая себя каждым мгновением, пережитым с ней. С ней целая жизнь… Целый мир… Который растворился с её уходом. Остались лишь яркие вспышки красочных воспоминаний. Таких же ярких, как она. Он старался вспоминать как можно реже, иначе не мог. Ещё не мог делать это спокойно. И сможет ли? Знал себя. Понимал, что нет. Пока ещё было невыносимо делать это, но иногда эти отголоски счастья заставали его врасплох. И начиналась настоящая мука. Одиночество, тоска слишком слабые понятия. Размытые и ничего не выражающие. Нет, он не тосковал, ему не было одиноко, он просто боялся слететь с катушек. Боялся, что не сможет выдержать. Впервые в жизни не был в себе уверен. Не уверен в своей выдержке. Не уверен в своей способности выдержать всё это. А надо было…
Он окружил себя многочисленными «нужно», и «должен».
Должен… должен… должен…
Ян готов был написать эти слова на холодильнике и на зеркале в ванной, чтобы с утра глядя на это слово не забыть, зачем сегодня вообще проснулся.
Быстро, широкими шагами он поднялся в спальню, по пути щелкая кнопки выключателей. Тёмный пустой дом, как ощущение полной разрухи в душе. Он застыл в гардеробе. Она и вещи не всё забрала. Такой нежный шёлк, но такой холодный… мёртвый. Без неё… Её тепла…
Он так хорошо помнил ощущение этой нежной ткани на её теле. Так отчётливо чувствовал… прикоснулся… пальцы дрогнули… убрал руку.
Эва всегда ложилась спать одетая, если можно так сказать, учитывая полупрозрачную коротенькую сорочку или какую-нибудь маечку, служившими для этих целей. А он усмехался, не видя в этом никакого смысла, если через минуту он стягивал это жалкое одеяние. Она ворчала, что не может и ненавидит спать обнажённой. Но его это мало волновало. Он стаскивал с неё всё. Даже если они не занимались любовью, он всё равно раздевал её. Хотел чувствовать всем телом… всей кожей. Она была среднего роста, но для него всё равно была маленькой. Легко и удобно умещалась в его объятьях. Уютно устраивалась у него на груди или прижималась к нему спиной, или как котёнок сворачивалась под боком. Лишь бы рядом… Близко… Тепло…
А теперь она была далеко. Так далеко, что и не достать… не добраться…
Я покидал в сумку какие-то вещи и, не задерживаясь, спустился на первый этаж. Взгляд неосознанно обратился к гостиной, туда, где Эва провела столько времени. Она бы провела там и больше, если бы он с боем не тащил её в кровать.
— Ночью надо спать!
— Это ты ночью спишь, а работаю.
— Работай, когда меня нет. Я и так тебя не вижу. Прихожу, а ты торчишь со своими кистями и красками. Я уже ненавижу эту картину! — он был недоволен.
— Когда тебя нет, я не могу работать. Моё вдохновение приходит вместе с тобой, — она смеялась. Он вздыхал, смиренно оставляя её ещё на часок. Часок затягивался на два. Он засыпал, но просыпался, как только она забиралась в кровать. Как бы тихо она не приходила, он чувствовал. Обнимал её, прижимая к себе. А если спал крепко и не слышал, она забиралась ему под руку, тихонько вздыхала полная удовлетворения, радости и внутреннего тепла.
— Который час? — всегда сонно спрашивал он.
— Час, — «правдиво» отвечала она, хотя на часах было два часа ночи. И честно прибавляла ещё полчаса, если засиделась до трёх. — Спи. Ещё много времени, — шептала, точно зная, что он высчитывает, сколько времени осталось на сон.
Ярко вспыхнул свет. Медленно он прошёл по гостиной. Бросил сумку в кресло, но не разжал кулак. Чуть задержался, а потом отпустил ручки. Двинулся к стене, задёрнутой полиэтиленом. Она всё ещё была завешана.
«Я рисую тебя…»
Медленно сделал пару шагов.
«Тебя…» — эхом отдавалось из глубины души.
Остановился, оглянулся, словно удостоверившись, что вокруг никого нет.
«Я рисую тебя»… — смеялась…
Оглянувшись, он сделал это неосознанно, в душе не хотел, чтобы кто-то видел эту фреску.
«Покажи, что там…» — иногда говорил.
«Ты…» — таинственно улыбалась. В глазах светились искорки веселья.
Он и сам не хотел видеть это…
На полу так и стояли баночки с краской, лежали кисти разной жёсткости. На это он не обратил внимания. Взгляд его был прикован к фреске, что скрывалась за импровизированным занавесом. Под давлением его руки занавеска легко отъехала в сторону, предоставив полный обзор.
Он не хотел пейзаж… она его нарисовала…
Ему не нужна была мрачная картина… её фреска была абсолютно тёмная…
Совсем глупо изображать на стене море, так как океан у него всего ста метрах от дома… а теперь на стене красовался живописный залив…
Он обвёл взглядом каждый контур. Не торопясь. Осознание тяжёлой волной опускалось на плечи, и дальше, вместе с тем как он осматривал плоды её трудов. Долгих и кропотливых. Завладело всем телом… Хотелось засмеяться, но он даже не улыбнулся. Слишком горько было на душе. Гадко и противно.
Он медленно вошёл в ступор. Уставился в самый центр стены, не в силах оторваться.
Разве может быть так? Как она могла нарисовать это? Именно это и ничего другого? Неужели в её умную красивую головку больше не пришло ничего?
Только больная фантазия Эвы могла изобразить такое…
Только она…
Оставалось угадать, что именно она имела ввиду.
Он смотрел на тёмный берег, на переливающуюся гладь воды, блестящую. Кажется, что стена была влажной. Но нет. Он даже прикоснулся ладонью. Нет. Поверхность абсолютно сухая. Она и должна была быть такой, ведь прошло уже более двух недель. Он смотрел на огромный тёмный диск в центре. Проследил пробивающиеся с краёв яркие лучи. Они были такие яркие и белые… режущие глаз… разбивали эту темноту вдребезги. Выбивались, что есть сил, собирая вокруг стайку птиц… отражаясь в воде… в пенистых волнах… в холодных скалах…
Только Эва могла написать солнечное затмение…
«Не я, Эва…
Ты…
Ты моё затмение, а не я. У меня нет того света и тепла, что ты пытаешься описать. Его нет, если я смог сделать это с тобой».
Но он согласен был с ней, её ассоциациями. На фреске было всё правильно. Он был скорее темнота, что закрыла её. Тот мрак, что пытается погасить её лучи.
Однако этот пейзаж не был органичен. Даже совсем не органичен. Несколько элементов явно выбивались из общего стиля, внося свой хаос. Но и это он мог понять. Прекрасно понял. Даже знал время, когда эти несколько белых деталей появились на «полотне». Это был такой детский жест… такой трогательный… выдавал всю её беззащитность и наивность. Вся его нелепость… Всё в нём… Все её страдания и переживания… Он мог разодрать кого-нибудь в клочья, если бы понадобилось, а она только и смогла, что пририсовала эти детские несуразные ромашки. И больше ничего… Ни слова… Ни жеста… Никаких истерик…
Вот теперь он засмеялся. Только смех этот был невесёлый… Его красивое лицо скривилось в гримасе. Он так и не мог сделать ни шагу назад. Стоял, переживая всё заново, как и две недели назад… только уже за двоих. Если бы в руке снова оказалась чашка, он бы снова грохнул её об стену… Об эту самую стену… Всё это время он нёс этот груз в себе; уговаривал и мирился с собой; переживал и чувствовал; умирал и рождался заново. А она… Всё это время он мирился, считая, что прав, но не осознавая всей глубины её эмоций. Сейчас же его окатило той самой волной с её рисованного берега; обожгло теми лучами, когда эта глубина… глубина её чувств затянула с головой. В этой картине была вся она. Его Эва… Его солнечная девочка… Его…
