Лучший друг девушки - Кауи Вера (книги полностью .TXT) 📗
Архиважно на данном этапе было сохранить тайну, чтобы никто не прознал о спиде в семье Банкрофтов. Для этой цели он придумал следующую легенду: у Дэвида неожиданно воспалился зуб, для удаления которого потребовалась внешняя операция, что удовлетворительно объясняло скрытую под пластырем почти половину его лица; так как выглядел Дэвид до неузнаваемости бледным и осунувшимся, последнее обстоятельство давало повод заявить, что он нашел силы присутствовать на похоронах матери и до конца исполнил перед ней свой сыновний долг. Неудивительно, что ему было высказано не меньше сочувствия и сострадания, чем отцу, особенно женщинами, и то, что его видели на похоронах, перекрывало всякое злословие и сплетни.
Уже в конце того ужасного дня Билли не сомневался, что ему удастся пережить и Ливи, и злобно-мстительное ее завещание. Незаметно и без нажима он начал потихоньку манипулировать ситуацией, пустив в качестве затравки неблаговидный слушок, что его жена была не в себе, когда составляла это дурацкое завещание. Сами понимаете, вся эта химиотерапия, бесконечные наркотические препараты... «Оно и понятно, почему она вдруг ни с того ни с сего сделалась такой странной!» – услышал Билли за своей спиной приглушенный разговор двух женщин. Эти слова живительным бальзамом окропили его самолюбивую душу. Занялся он и Розалиндой, пустив в оборот россказни о ней, – о дурном влиянии на болезненное в них восприятие своей матери, о необоснованной ненависти к нему и о черной зависти, буквально снедавшей ее.
Это ей-то строить мне козни! – посмеивался про себя Билли. Кишка тонка! Он этим занимался, когда ее и на свете-то еще не было! Господи, чего он только не придумывал! Всю свою жизнь умело манипулировал так называемым общественным мнением, топя ненужных и поднимая на щит нужных ему людей. И главной разменной монетой во всех этих махинациях ему исправно служили человеческие слабости и пороки.
Но вот порок его сына! От стал для него тяжелейшим ударом судьбы. Дэвид был его НАСЛЕДНИКОМ и потому обязан был быть безупречным. Как Ливи была ему безупречной женой. Если, конечно, исключить этот ее дурацкий первый брак. С его стороны было непростительной ошибкой жениться на вдове с двумя детьми. Но во всем остальном она так здорово подходила для его целей! Да она и сама была непрочь выйти за него замуж. Откуда же ему было знать, что ее дочь окажется червоточиной в этой безупречной розе? Он к тому же фактически лишил ее материнских прав на Дэвида, посчитав его полностью своим, Банкрофта, сыном. Еще одна ошибка, потому что в действительности Дэвид оказался таким же слабовольным, как и мать, и эту ужасную черту, перешедшую к сыну, придется похоронить навеки. А денег и власти, чтобы никто не сорвал крышку с этой тайны, у Билли Банкрофта хватит. Как никто другой, он понимал, что ему не выжить в этом мире, если станет известно о страшной болезни его сына и о том, каким образом он ею заразился.
То, что предстоит в этом случае сделать, бесстрастно размышлял он, необходимо сделать с величайшей осторожностью. К счастью, больница в Сент-Джонском лесу, где Дэвиду делали переливание крови, в основном выстроена на его деньги, следовательно, молчание здесь будет обеспечено. Та же ситуация и с швейцарской больницей, куда Дэвида в скором времени переведут и в которой он проведет остаток своей жизни. Свои доходы больница получала от богатых людей, которым было что скрывать. Пока Дэвид останется там на пожизненный срок, он создаст такую легенду, под которую никто не подкопается. А начинать работу нужно прямо сейчас со своей дочери.
Притянув ее к себе, он печально, но твердо сказал:
– Я очень любил нашу маму, но не могу ей простить того, что она сделала с нами. Фактически она бросила нас – тебя, Дэвида, меня... ради человека, который уже двадцать пять лет лежит в могиле. Это очень жестоко с ее стороны. Более жестокого способа открыть мне свои истинные чувства и не придумать.
Глаза Дианы наполнились слезами.
– Она оказалась не той, какой я ее себе представлял, мой котенок, и это ранит мне сердце более всего. Нет таких слов, которые могли бы описать мою боль.
Диана с нежностью обняла его.
– Я знаю, папа, знаю, – сквозь слезы залепетала она. – Я решила, что отныне не желаю быть похожей на нее. Глупо следовать придуманному образу, особенно если он оказался таким фальшивым. Теперь я буду сама собой. Раньше она казалась мне самим совершенством, но, как я поняла, все это было обычной показухой. В душе она была пустым и злобным человеком и никогда по-настоящему меня не любила, да и вообще никого не любила, кроме себя...
– Зато я всегда любил и буду любить тебя, – утешил ее Билли. – Как бы ни сложилась наша жизнь, ты всегда будешь моей маленькой девочкой. – Осторожно и мягко, с безжалостной неумолимостью затягивал он узы ее дочерних чувств, навеки привязывая ее к себе.
Лицо Дианы светилось тихой радостью, когда, напрочь позабыв о клятве верности матери, она легко перенесла багаж своей любви в вагон Билли, стремительно несущийся вперед на хорошо смазанных колесах.
– Теперь я сама стану за тобой ухаживать, папа. Я знаю, как высоки твои требования. И сделаю все, что в моих силах, чтобы все шло так же гладко, как и раньше. Я тоже кой-чему научилась. Если хочешь, мы с Бруксом переедем жить к тебе, Брукс все равно тебе нужен – ведь так? – а я буду вести дом, заниматься организацией твоих званых обедов, занимать твоих гостей. Ты бы хотел этого? Мы станем наконец единой семьей, куда с радостью возвратится Дэвид, когда поправится.
Билли не преминул воспользоваться открывшейся возможностью.
– Меня очень беспокоит состояние твоего брата, – осторожно начал он. – Смерть матери сказалась на нем гораздо тяжелее, чем можно было ожидать.
Диана удивилась:
– Мне тоже показалось это странным. О Дэвиде вообще трудно сказать что-либо определенное...
– Ты заметила, как сильно он похудел?
– В общем-то, да, особенно когда ты обратил на это мое внимание, но мне кажется, что причина всему – тот образ жизни, который он ведет; недаром же про него говорят, что он подпаливает свою свечку сразу с обоих концов. Вот и вляпался, что-то там подхватил, поэтому у него и выскочила эта сыпь.
– Правильнее бы сказать, что он слишком много жег по ночам лампаду знаний, – мягко поправил ее Билли. – Он знает, как много я жду от него... может быть, даже слишком много, как мне это теперь ясно.
– Дэвид был всегда себе на уме! – Диана даже не скрывала своей злобы.
Значит, не так уж слишком, если все же вляпался, подумал Билли, но вслух сказал:
–– Торговое право стало сложнейшей наукой сегодня. И он явно переусердствовал, изучая ее, пора ему немного отдохнуть, иначе недалеко и до нервного срыва.
– Это у Дэвида нервный срыв, ты шутишь, папа!
Взгляд Билли, словно плетью, ожег ее:
– Ты всю жизнь открыто и во всеуслышанье выражаешь свои чувства, Дэвид же все таит в себе. А это как бы подтачивает человека изнутри.
– Не стану с тобой спорить, – послушно согласилась Диана, прекрасно зная, что ее милого братца изнутри может подтачивать только досада, когда желаемое недостижимо для него. – Тем более ему необходим семейный уют.
– Ты, пожалуй, права, мой котенок, и здесь, как говорится, крыть нечем.
Билли намеренно вспомнил ее детское ласкательное прозвище, так как точно знал, что дочь воспримет его слова как несомненное признание ее ума.
– Мы прекрасно заживем все вместе, папочка, теперь у нас нет ничего общего с этими чванливыми Рэндольфами. С этого момента и во веки веков да будут только Банкрофты!
– Да будет так! – поддержал ее Билли, прибавив: – И надеюсь, число их вскоре увеличится. Интересно, когда же я смогу подержать в своих руках внука? Я ведь не молодею. А еще мне бы хотелось переговорить с тобой и Бруксом о небольшом прибавлении к твоей фамилии. Ты – моя единственная дочь, и мне бы хотелось, чтобы весь свет знал об этом. Тебе нравится фамилия Гамильтон-Банкрофт? Естественно, необходимо будет посоветоваться на этот счет с Бруксом...
