Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
- Захочешь.
- Нет! – она снова дернулась.
Но тщетно – он уже впихнул ее в какое-то совсем крошечное темное помещение без окон, клацнул выключателем, освещая его в одно мгновение, и быстро прикрыл за собой дверь. Обернулся к ней. Его грудная клетка тяжело поднималась и опускалась, как если бы ему было трудно дышать. А зеленый взгляд, прикованный к ее лицу, странно застыл. Словно бы он удерживал себя от какого-то шага.
- Выпусти меня! – выпалила Полина. – Я закричу!
Сказать он уже ничего не мог. Только мотнул головой и шагнул к ней. В замкнутом пространстве и отступать было некуда. Воздуха не стало. Совсем. Только он. Только его продолжающая часто вздыматься грудь перед ее глазами. Бледность, разлившаяся по лицу. Лихорадочный блеск застывших глаз.
Ванькин рот едва заметно вздрогнул, будто бы он что-то произнес. Но не вырвалось при этом ни звука. Лишь долгий выдох, коснувшийся ее лица через бесконечные пять лет. А потом он наклонился и захватил в плен ее губы отчаянным поцелуем. А ее тело – пылающим объятием.
Его жар в одно мгновение заполнил все естество, и Поля приникла к нему в желании чувствовать каждой своей клеткой. Она дрожала, вся дрожала, отвечая на его поцелуй и испытывая болезненное опьянение, охватившее ее в одно краткое мгновение, до тех самых пор, пока в голове не застучала отчаянная мысль: она ему больше не верит… не хочет… Его не хочет… Она здесь не ради него, а чтобы покончить с этой дурацкой историей.
И с силой оттолкнув Ивана от себя, Полина зло проговорила:
- Не прикасайся ко мне! Никогда не прикасайся ко мне! – и подтвердила свои слова звонкой пощечиной.
Он лица не отвернул. Лишь немного. В момент удара. И теперь там, где полотно его кожи было белым, расцвело ярко-алое пятно. Ладонь потянулась к щеке, а взгляд продолжал прожигать ее насквозь. Ванька. Ее Ванька. И давно уже не ее. Как и она – только его, но теперь уже…
- Я тебя люблю, - медленно и отчетливо произнося каждый звук, выговорил Иван.
- Неважно!
- А что важно?
- С тобой это больше не связано.
Иван сжал зубы и снова шагнул к ней, нависая над ее лицом, злыми, растерянными глазами. И внутри него клокотали так и не высказанные слова, которые, сбивая друг друга, рвались наружу, не достигая своего берега. Кроме единственных, которые считал самыми важными, готовый повторять их столько, сколько это будет нужно.
- Я тебя люблю, - упрямо шепнул он, ожидая хоть какого-то отклика в ее чертах, которые знал целую жизнь и которые за прошедшие годы, кажется, стали другими. Чужими?
- Это твои проблемы, - медленно проговорила Полина, не отводя от него мрачного взгляда, - если, конечно, это правда. Ты столько раз выставлял меня дурой, что любой усомнится.
Иван закрыл глаза. Ненадолго. Меньше хода секундной стрелки на часах. Меньше на двоих разбившейся вечности. А когда распахнул их вновь, ей показалось, что там, внутри, что-то выгорело, обессилело.
- Имеешь право, - устало и отстраненно кивнул он.
- В отличие от тебя, - вытолкнула из себя Полька, чувствуя, как сбивается дыхание. Она впечатывала себя в стену, увеличивая расстояние между ними и не позволяя пробиться тоненькому голоску веры в то, что он говорит правду.
- И тем не менее, я все еще люблю тебя. А ты все еще не понимаешь по-простому, да? Объяснять долго и сложно?
- Это ты не понимаешь! Привык все за мой счет? Не выйдет! – ее лицо оказалось рядом с его, глаза в глаза. – Любишь меня? Прекрасно! Вот и оставь в покое!
Теперь он молчал. И бог его знает, сколько ходов сделала проклятая секундная стрелка. Но, едва поймав ее взгляд, Ваня не мог его отпустить. Просто смотрел и слушал ее гневное дыхание. А сам почти не дышал, ощущая лишь ухающее сердце, рвущееся из грудины к ней.
- Хорошо, - хрипло прошептал он, наконец, когда молчать дальше стало уже невозможно. – Хорошо, Поль… Можно я еще раз тебя обниму и… все?
- Ты совсем оборзел, Мирош? – захлебнулась возмущением она.
Его щека, та самая, с алым пятном, отчетливо дернулась. Нервно, болезненно. Будто бы Поля второй раз ударила его. А потом он отступил чуть в сторону, выпуская ее, и тихо проговорил:
- А я, Поль, не Мирош. Ни хрена от меня не осталось. Имя – и то не мое.
- У меня тоже – чужое, - проговорила она, проходя мимо.
- Потому что твое – я отнял, - прошептал он ей вслед – или самому себе, оставшемуся стоять на месте. Потому что это тоже его вина. Если бы только его не было…
Она лишь упрямо мотнула головой, уверенно шагая обратно к репетиционному залу, где все были заняты делом, не посмев разойтись. Проигнорировав несколько косых взглядов, брошенных на нее, Полина прошла на свое место.
Несколько дней – и всё навсегда закончится.
Нужно лишь продержаться. Несколько дней. И забыть. Забыть…
«Забыть!» - бормотала Полина, сжимая руки и не отрывая глаз от клавиш, сливавшихся в монохромное полотно. Жить, будто не было этих месяцев, будто она ничего не знала, будто не слышала этой последней Ванькиной реплики, неизвестно кому адресованной.
Но именно так жить и не получилось. Уже через две минуты она потерпела фиаско.
Ваня вернулся в зал. Выключенный. Словно это не он смотрел на нее пылающими глазами несколько мгновений назад. Так ярко пылающими, что ей казалось, в этих глазах – он весь, как на ладони, можно увидеть и понять что угодно, стоит только захотеть. А сейчас – выключился. Функции заработали исправно только тогда, когда начали играть. Музыка неизменно преображала его. И сейчас – делала похожим на живого человека. В конце рабочего дня Иван просто со всеми попрощался и вышел, не взглянув на Полину больше ни разу.
Последующие репетиции он вел себя ровно так же. И эта его отстраненность была куда более наглядна, чем когда они начинали записываться в марте. Если он хотел облегчить ей задачу жить в его присутствии – то, кажется, делал для этого все возможное.
24 августа они отыграли концерт на «Олимпийском».
Иван начал его своей фирменной пробежкой от одного конца сцены до другого. Открывали «Девочкой», как всегда. Где-то на середине подготовленной программы он передал привет Тель-Авиву за вкусный кофе. И в По?линых висках больно отстучало осознание, что его отец умер, кажется, в Тель-Авиве. Ее отец. Господи... ее.
Потом Иван, кажется, разгоряченный пойманным драйвом, как в тот день, когда переделал строчки из собственной песни, сложив из звуков ее фамилию, решился на экспромт – он заставил их всех заткнуться, взялся за акустическую гитару, которую не трогал бесконечно давно, и выдал то, что она слышала в репетиционном зале несколько дней назад, после долгой передышки. Я им распевал ригведы. Я в них целовал Полину.
Клоун. Признаться ей в любви перед сотней тысяч тогда, когда это больше уже неважно! Когда она решила, что неважно, и не отступала от своего решения! Он ведь тоже не отступал – пять лет.
Придурок. Ударенный на всю голову придурок, склонный к театральным эффектам.
Сто тысяч присутствующих на стадионе зажгли фонарики на своих мобильных, подняв руки и покачиваясь в такт простым аккордам. Никогда он не пел более вдохновенно. Никогда она не слышала ничего лучше. И надеялась никогда уже больше не слышать.
Это был вечер триумфа «Меты». Ваниного триумфа. Того, что, наверное, они могли бы разделить, если бы она позволила себе расслабиться и забыть все, что он с ней сделал. Но она не позволила. Он говорил, что от него ничего не осталось. От нее тоже – крайне мало. Но в ту ночь эти мелкие останки Полина оставляла себе.
Время. Как вода, просачивающееся сквозь пальцы, оно не было ни океаном, ни морем. Времени значительно меньше, чем капель. Но так бесконечно много, что и в нем утонуть легко – не умеющему плавать дна не достать.
Умел ли он плавать?
Хотел ли?
Ему только и оставалось, что пытаться не потеряться во времени.
