Стильная жизнь - Берсенева Анна (книга жизни .txt) 📗
Но сквозь эти воспоминания пробивались другие. О том восторге, который охватил ее, когда она показала, как входит Козлоногая, и увидела, как молодо блеснули глаза Карталова. О том, как он стоял рядом с нею на сцене, и говорил: «Встряхнем чувства!»…
Этого тоже было не забыть, и этого она забывать не хотела.
«Не пойду! – решила Аля под утро. – Ни за что не пойду – стыдно… Да и что он теперь сделает?»
Назавтра она проснулась рано, с таким ощущением свежести в голове и во всем теле, как будто бы не провела полубессонную ночь.
«Все-таки нельзя не пойти, – сама себя уговаривала Аля, допивая кофе и потом, уже идя через двор к автобусной остановке. – Нельзя не пойти, я же обещала книжки передать. В конце концов, необязательно о чем-то просить! Просто передам книжки, письмо – и уйду. Еще неизвестно, кстати, что там пишет Глеб Семенович…»
Но, таким образом себя уговаривая, она с особенным удовольствием отметила сегодня утром, глянув в зеркало, что выглядит прекрасно – задорно, весело и трепетно. Ее черные глаза блестели на загорелом лице, а выгоревшие до белизны волосы составляли чудесный контраст и с глазами, и с загаром.
Но главное было даже не это… Аля чувствовала в себе то волшебное, звенящее очарование, которое хотя бы раз в жизни чувствует в себе каждая женщина – и, почувствовав, сразу понимает, что сегодня ее день и сегодня ей все подвластно.
Она пыталась вспомнить, где это такой – Глинищевский переулок. Глеб Семенович сказал, что у метро «Пушкинская», но Аля хоть убей не могла припомнить поблизости ничего подобного – хотя, кажется, за год жизни на Немировича-Данченко все вокруг исходила.
«Спрошу кого-нибудь, – решила она, поднимаясь из метро у памятника Пушкину. – Господи, о чем я думаю!»
Конечно, думала она сейчас не о том, где находится переулок… Аля даже не ожидала, что воспоминания подступят к ее сердцу с такой силой, едва она окажется в этих местах.
В последнее время она старалась не вспоминать Илью – именно старалась, потому что не могла понять, как же относится к нему сейчас. В конце концов, он не сделал ей ничего плохого, это она понимала. Ну, с Нелькой, конечно… Но теперь, когда прошло время, Аля уже не чувствовала к нему из-за этого такого жгучего отвращения, и не это было той преградой, которая не позволяла ей просто набрать номер его телефона.
Но разве можно строить отношения с человеком – может быть, даже с любимым человеком – на каких-то неясных ощущениях! Венька, Светлана с ее пятнами на руках и срывающимся голосом, Иван Антонович на сцене рядом со своим сыном…
Аля тряхнула головой, отгоняя эти тревожные, неожиданно подступившие мысли.
«Не время сейчас! – решительно сказала себе она. – Где он, Глинищевский этот?»
К ее удивлению, ни один человек не мог ей ответить, где находится Глинищевский переулок, хотя она старалась спрашивать людей, которые явно были «местными».
– Глинищевский? – недоуменно переспросила интеллигентного вида старушка с хозяйственной сумкой. – Не знаю, девушка. А вы уверены, что это где-то здесь? Понятия не имею!
Аля дошла до самого памятника Юрию Долгорукому, спросила даже милиционера-регулировщика, но не знал и он.
«А я к Басе Львовне зайду! – вдруг решила Аля и сразу почувствовала, как веселеет при одном воспоминании о необыкновенной Басе. – Уж она-то точно знает. Или в мэрию позвонит и выяснит».
Аля старалась не думать о том, что может встретить Илью: не знала, хочет она этого или, наоборот, – боится…
Улица была все та же, разве что открылось несколько новых офисов, и поэтому больше роскошных машин было припарковано у тротуара. Аля медленно дошла до углового дома и уже хотела войти в арку под барельефом, когда случайно подняла глаза.
«Глинищевский переулок», – было написано на новенькой сине-белой табличке рядом с аркой. И номер дома – тот самый, что стоял на конверте… Она смотрела на табличку и чувствовала, как краска заливает ее щеки.
Год она жила с Карталовым в одном доме, сто раз они могли столкнуться во дворе, на улице – и ни разу не встретились! Был в этом какой-то странный знак судьбы, а какой – она не могла понять…
Но отступать было уже некуда, и, забыв про Басю, Аля пошла к последнему подъезду, в котором находилась квартира Карталова.
«Может, его дома не будет?» – подумала она, поднимаясь в лифте на девятый этаж.
И тут же с удивлением поняла, что не хочет этого. Не хочет, чтобы все разрешилось ничем: не застала дома, не сложилось… Не может в этот день быть глупых случайностей, не должно быть!
– Та-ак! – с порога весело сказал Карталов. – Юная посланница от моего крымского друга? Здравствуйте, Аля, проходите.
Она так удивилась его словам, что не могла переступить порог – стояла с открытым ртом, прижав к животу связку книг. Он был совсем другой, чем она представляла его себе, вспоминая. Или он был тот же, а просто она сама видела его теперь, год спустя, другими глазами?
– Да что вы испугались, Алечка? – рассмеялся ее растерянности Карталов. – Решили, что я ясновидящий? Просто Глеб звонил вчера, вот и вся мистика.
И тут Аля почувствовала, что ей становится легко – так легко, как никогда не было в жизни! Она даже не удивилась этой легкости, потому что сразу поняла, в чем ее причина.
В глубоко посаженных веселых глазах Павла Матвеевича Карталова читалось то ясное, легкое, живое и всепобеждающее чувство, которое она впервые заметила в глазах Ивана Антоновича Святых, только что сыгравшего тяжелейшую трагическую роль…
Им никем не хотелось казаться, им никем не надо было казаться и не надо было доказывать свою значительность. Они были настоящими хозяевами жизни, и не почувствовать это мог только мертвец. Аля поняла это мгновенно и безошибочно, подчиняясь тому счастливому, звенящему чувству, которое владело ею в этот день. И, поняв, рассмеялась, глядя в молодые глаза Карталова.
– Веселая девушка! – хмыкнул он. – Ну, пошли, что ли, на кухню, посланница. Как там Глеб мается, в самостийной-то Украине? – спросил он уже на кухне, чиркая спичкой под чайником. – Садитесь, садитесь, Александра, в ногах правды нет. Водку пьете с утра?
– Не каждый день, – с трудом сдерживая улыбку, ответила Аля.
– Правильно, – одобрил он. – Я тоже – не каждый, но сегодня себе позволю и вас угощу. Друг вчера из Италии приехал, граппу привез. И до того, знаете, выдающийся оказался напиток, я просто не ожидал, что мне еще предстоят в жизни такие открытия! Так что можем вместе допить, – заключил он, разливая остатки граппы в две рюмки. – Как это я вчера оставил? Как чувствовал, что гостья придет!
Он не говорил ничего серьезного, не изрекал истин, которые следовало бы выслушивать с благоговением. Но в том, как он восхищался своим неожиданным открытием граппы, как красиво разливал ее точно поровну в две серебряные рюмки, – было то же, что Аля угадала в нем сразу: поразительная наполненность жизнью…
От глотка граппы в груди у нее вспыхнул веселый огонек, и говорить с Карталовым стало еще проще – хотя проще уже, кажется, было некуда. Она рассказала о том, как «мается» Глеб Семенович, о чайных розах вдоль дорожки к флигелю – оказывается, они были посажены недавно и Карталов о них не знал – и зачем-то еще о том странном месте под Сюрю-Кая…
Он слушал внимательно, и в глазах его стоял тот живой интерес, который невозможно ни вызвать в себе насильно, ни изобразить.
– Поразительный он парень, Глеб Семенович! – сказал Карталов. – Ладно мы – все-таки ГИТИС, среда была соответствующая, книжки ходили по рукам… А Глеб ведь из себя самого пришел к тому, что он есть. Представляете, как это тяжело? Мы дом этот коктебельский все вместе строили, – улыбнулся он, вспоминая. – Я, помню, лично украл в совхозе три ящика гвоздей. Святое дело, для Глеба еще не то украдешь! И виноград потом сажали, как раз Маша его должна была приехать, он торопился. Там ведь только три кедра стояло, когда он участок этот получил. Нет, Глеб – это… Он мне вчера с такой страстью вас расписывал, я просто терялся в догадках, ожидавши, – подмигнул он.
