Разреши тебя любить (СИ) - Флёри Юлия (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
– Я не справилась с управлением и попала в аварию. Незначительную, никаких повреждений, но испугалась сильно. Машина впереди меня чуть не сбила пешехода, оттого и тормозила на всех парах, меня занесло. Тогда сразу и воды отошли. Времени было много, это оказалось совсем не как в фильмах, что сразу скручивает пополам, нет, небольшие тянущие боли, только через четыре часа всё стало реально, к тому времени я уже была в больнице. Тогда все перетрухали, и Данька особенно, у него не было родителей, семьи, кроме нас с малышом. Но всё прошло хорошо, нас выписали, как и положено, на пятые сутки. Знаешь, это нормально, у новорождённых иногда бывают водянки на головке после родов, если передавило головку, – вот ту Оксана не выдержала, и слёзы покатились по щёкам, – но со временем водянка не прошла, не рассосалась, как обещали врачи. А Максюша всё время плакал и плакал, на вторые сутки после выписки, Данила привёз врача, и нам сказали, что у сына гидроцефалия. – Больше говорить она не могла и тихо расплакалась, пряча лицо в ладони.
Игорь даже не знал, что сказать и как подойти, успокоить, и, главное, стоит ли? Он даже не понимал, о чём она. Как только Оксана немного успокоилась, спросил:
– А что это?
И она расплакалась с новой силой.
– Это больно, это страшно… так не должно быть… В тот день Максима забрали, потому что ему нужен был особенный уход. Врач сказал, что, скорее всего, это из-за аварии, ведь по УЗИ всё было в порядке, все анализы в норме… я была виновата.
Она затихла и Игорь не выдержал, подошёл и обнял, как маленькую, пряча её лицо на своей груди, поглаживая по волосам и целуя макушку.
– В тот вечер, когда позвонили из больницы и подтвердили диагноз, Данила впервые меня избил. Он не мог смотреть на меня, после всего. Не мог.
– Почему ты сразу не ушла?
– Но ведь я любила его… – Последовал короткий ответ. – Он стал редко появляться дома, засиживался на работе, а всё потому, что не мог меня видеть, не мог выдержать моего присутствия. Он не пил, не кричал, он просто старался держаться подальше и это часто спасало. Он даже просил прощения, вот только мне этого было не нужно, я сама не могла себя простить, понимаешь? Но каждый раз, когда мы возвращались из клиники от сына, он меня избивал снова. Наверно слишком жестоко, я не знаю, сама тогда невменяемая была, но я могла его оправдать. Вот, веришь, его могла, а себя нет. И каждый раз снова и снова, он медленно сходил с ума рядом со мной, я его убивала, а он убивал меня. Я практически не помню этого периода, всё как один сплошной страшный сон. Удары, боль, синяки, больница, и всё по кругу. Он никогда не пытался скрыть то, что делал со мной, он не прятался, не скрывался. Он сам просил меня заявить на него, но я не могла.
– Для этого он делал фотографии?
– Да. Чтобы я в любой момент могла это прекратить.
– Но так не честно, он знал, что ты не сделаешь этого! – Воскликнул Игорь, пытаясь поймать её взгляд.
– Всё честно. Он никогда меня не держал, хотя и должен был. Он не выбирал место для удара, всё происходило спонтанно, и с каждым разом всё хуже и хуже, он не мог остановиться. Сейчас мы оба понимаем, что совершили ошибку, нам двоим нужна была помощь, психологическая, но оставить Максима не могли. Через три месяца, я уже не могла выходить из дома, синяки не успевали сходить и Данила ездил к сыну один и возвращался темнее тучи. Было больно даже смотреть на него, и я каждый раз боялась представить, что творится у него внутри.
– Ты даже сейчас оправдываешь его?!
– Ты не понимаешь. Он не маньяк, он прекрасно понимал, что происходит и то, что он делал мне больно, тоже понимал, только не мог иначе, не контролировал себя.
– Это бред! Бред, Оксана! Ты не виновата!
– Да, я сейчас тоже так думаю, к тому же, предпосылок могло быть множество, та же самая родовая травма, но тогда мы об этом не думали, не знали, да и зачем?
– И когда ты от него ушла?
После этого вопроса Оксана не сдержалась и рассмеялась, громко, надрывно, это была истерика, она не могла остановиться.
– А знаешь, Игорь, что в этом вопросе смешного? – Давясь словами, вытирала слёзы от смеха. – Не знаешь? А я скажу. Я не ушла от него. Не ушла. Я никогда бы не ушла от него. Просто не смогла бы. Он был для меня всем. Моим миром, моей жизнью. Я не ушла!
– А как тогда?
– Да просто. В конце октября Максима мы похоронили. На похоронах не было никого. Только он и я. Данила молчал, было страшно. Мы знали, что это произойдёт, но всё равно не были готовы. А по дороге домой он не выдержал этой боли. Остановил машину на трассе, вытащил меня и избил. Бил, бил, долго, сейчас подумаешь, что глупость скажу, но я помню то, что помню. Наверно и сама была не в адеквате, но боли не чувствовала, я видела только его боль, в его глазах. И я не могла ему ничем помочь. Потом потеряла сознание, когда очнулась, его рядом не было, а встать сама так и не смогла, а может и не пыталась, не помню. Помню только серое небо… и было холодно. Он оставил меня там, на трассе, где-то в кювете.
– Сволочь…
– Да ладно тебе, – отмахнулась едва ли не с улыбкой, – сижу ведь перед тобой, жива, здорова. Он тогда вернулся, не мог не вернуться. Вот знаешь, когда его отпускало, он становился прежним, любящим и единственным. Только в тот день этого не произошло. В следующий раз я пришла в себя уже в больнице, и вот тогда было по-настоящему больно. Я даже глаза открыть не могла, потому что это движение отзывалось во всём теле. Не буду говорить, что там со мной было, значения не имеет, смысл в том, что когда я немного поправилась, могла говорить, когда снова заработали руки, ко мне пришёл адвокат. Пришёл, принёс бумажки о разводе и письмо от Данилы. Тогда я кричала, что он выбросил меня из своей жизни, убил, уничтожил, громкие слова, не более. На самом деле он меня спасал. От себя. По условиям развода, я не имела права проживать и находиться в Москве, приезжать к кому-то в гости, звонить. Он купил мне этот дом и квартиру, он оплачивает все расходы, ежемесячное содержание – всё. Только я ничего этого не беру. Он обижается, раньше обижался. Потом смирился с моей самостоятельностью.
– Разве он мог тебе что-то запретить?
– Он не запрещал, он меня защищал от себя. Сначала звонил, ещё когда я в больнице лежала. Говорил что-то, рассказывал, успокаивал, пытался отвлечь, но в ответ я могла только плакать, потом выла в трубку, потом кричала и просила его вернуться, вернуть меня в его жизнь. Но ответ всегда был одинаковым. Он установил правило, звонок два раза в месяц, я должна была на него отвечать, чтобы он знал, что у меня всё в порядке. Данила долго лечился, не один год, я знаю, может, до сих пор посещает консультации. Сначала я страдала, любила, мне даже казалось, что у нас всё может наладиться, только вот у него этой иллюзии не было. Данька просто боялся, что однажды не сдержит себя и может меня убить. Так он мне и сказал. Потом казалось, что я ничего не чувствую, а уже после убедила себя, что ненавижу его, поэтому и говорила тебе о нём то, что говорила. Мне так было проще. Я сама в это поверила и убеждала всех остальных.
– А зачем ты хранишь эти фотографии?
– А я не храню. Сжигаю в камине, когда бываю здесь. И каждый раз приезжая, вижу новую стопку. Это он так говорит мне, что ничего не изменилось, я должна помнить, что произошло и знать, что в любой момент могу всё изменить.
– Но он до сих пор звонит тебе, почему?
– Из-за матери. Она лечится в клинике, и он мне о ней рассказывает. Я не могу к ней ездить, не буду объяснять почему, не хочу… больно. Знаешь, это такое место, в котором деньги ничего не решают, решают связи, и эти связи у него есть, а вот у меня нет. Вот и звонит. Ездит к ней каждые две недели и мне рассказывает как она.
– А почему ты сама не ездишь?
– Я же сказала, не могу.
– Почему?
– По-то-му. Какой ты любопытный, Игорёша. – Оксана подняла на него свои ясные глаза, и в них снова горела боль маленькой девочки, иная, не та, с которой она говорила о муже и сыне. Потом вздохнула, сдалась и рассудительным тоном пояснила: – Маме значительно лучше, но как только она видит меня, мои глаза… эти чёртовы глаза, наследство от отца, – ногти впились в жёсткую обивку дивана и Оксана закусила губу, – как только мама меня видит, она вспоминает всё, что произошло и лечение идёт насмарку. У неё случается новый приступ, из которого она долго и болезненно выходит.
