По дороге к любви - Редмирски Дж. А. (электронные книги без регистрации .TXT) 📗

Дж. А. Редмирски

Дополнительная глава

Сцена в больнице глазами Эндрю

А я-то надеялся, что время еще есть. Меньше года прошло с того дня, когда Марстерс огорошил меня, заявив, что я кончу так же, как мой отец. Впрочем, буквально так он не говорил, но я все понял из тех нескольких слов, которые он произнес. Я понимаю, что поступил как недоумок. Ведь и доктор Марстерс, и мои родные пытались заставить меня лечь на повторное обследование, чтобы точно определить, насколько серьезна моя болезнь, но я решил, что ничего сверх того, что я уже знаю, врачи сообщить мне не могут. Мой отец безнадежен. А ведь он сдал все анализы, прошел все необходимые обследования. Следовал всем указаниям врачей. Принимал все лекарства, которые ему прописывали, не пропускал ни одной процедуры. Пока не понял, что ничего не помогает и он все равно умрет. Тогда он отказался от лечения, чтобы не оттягивать неизбежное и не пускать на ветер денежки, которые он хотел оставить своим близким. Поскольку я его сын, то решил, что эта зараза наследственная. Поэтому к Марстерсу так и не пошел. Как и отец, я не хотел растягивать это удовольствие. Меньше чем через полгода, после того как мне поставили диагноз, я все-таки сломался и лег на обследование. И мне сообщили, что опухоль мозга, как правило, почти не бывает наследственной, всего пять процентов от общего числа. Я почитал кое-какую литературу о редких синдромах. У меня не обнаружилось никаких синдромов, не было их и у отца. Но к тому времени у меня усилились головные боли. Стали просто невыносимыми. А потом начались припадки. И тогда я по-настоящему испугался.

Я понял, что уже слишком поздно. Я не хотел идти к Марстерсу, ждать от него каких-то чудодейственных средств, поскольку прекрасно понимал, что у него их нет. Раньше надо было думать, я слишком запустил болезнь.

Но хватит об этом.

Сейчас для меня главное — Кэмрин. Я, конечно, козел, не надо было доводить до этого. Что будет с ней, особенно после… Черт меня побери, о чем я думал?! Она столько пережила, когда погиб ее парень… А теперь вот и я устроил ей веселенькую жизнь.

Я просто эгоист несчастный, больше никто. Но я люблю ее, люблю с той самой минуты, как она заговорила со мной в канзасском автобусе. Уже тогда я понял, что она для меня — единственная.

Но судьба жестока… Проклятье, если бы сейчас эта самая Судьба стояла передо мной во плоти и крови, ей-богу, я бы ей глаз на жопу натянул.

Я очень надеюсь, что Кэмрин сможет меня простить.

Вижу, как открывается дверь в палату, на пороге стоит Кэмрин, я не видел ее с прошлой ночи, когда мы любили друг друга. Секунду она глядит на меня, в лице мука… Черт, я не смогу это вынести! И вдруг она бежит к кровати и падает в мои раскрытые руки. Я крепко обнимаю ее, и мне не хочется ее отпускать.

О боже, как не хочется ее отпускать…

Я беру в ладони ее родное лицо, убираю с глаз пряди волос, поцелуями пытаюсь осушить ручьями текущие слезы. Я сам едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать, понимаю, что, если Кэмрин увидит это, ей станет еще хуже.

— Прости меня, — говорю я и слышу, как бы со стороны, муку и отчаяние в своем голосе. — Я не мог сказать тебе, Кэмрин… Мне так хотелось, чтобы ничто не омрачало тех дней, когда мы были вместе. — (Слезы из глаз ее все текут и текут.) — Надеюсь, ты не…

— Нет, Эндрю… — всхлипывая и задыхаясь, отвечает она. — Я все понимаю, не надо объяснять. Я рада, что ты не сказал мне…

Но чувство вины не покидает меня, становится только глубже. Почему она не влепит мне пощечину?! «Прошу тебя, детка, ударь меня! Закричи! Сделай еще что-нибудь, только не говори, что с тобой все в порядке…»

Я притягиваю к себе ее голову и целую в губы.

— Ты прав, — говорит она, — если бы ты рассказал мне, представляешь, как мрачно мы проводили бы время? И… Не знаю… Все было бы по-другому, дико даже вообразить, но… Эндрю, ты должен был рассказать мне по одной-единственной причине: я бы сделала все, понимаешь, все, чтобы ты как можно раньше лег на обследование. — Голос ее начинает дрожать. — Ты бы мог…

— Уже было поздно, детка, — качаю я головой.

— Не говори так! И сейчас еще не поздно! Ты в больнице, значит есть надежда!

Я вяло улыбаюсь, руки мои слабеют и падают на белое вязаное больничное одеяло, которым я укрыт. Мерзкая трубка капельницы трясется.

— Давай смотреть правде в глаза, Кэмрин. Мне уже сообщили, что шансов мало.

— Но они есть! — не соглашается она, глотая слезы. — Мало шансов все-таки лучше, чем совсем никаких.

— Если я соглашусь на операцию.

У нее такое лицо, будто ей ударили.

— Что значит «если»?

Я отвожу глаза.

Она твердо берет меня пальцами за подбородок и поворачивает к себе:

— Никаких «если», ты понял, Эндрю? Не шути с этим.

Я сдвигаюсь на другой край кровати и протягиваю ей руку, тяну к себе, чтоб легла рядом, и она ложится, тесно прижимается ко мне, повторяя своим телом все изгибы моего тела. Я обнимаю ее одной рукой и придвигаю еще ближе.

— Если бы я тебя не встретил, — говорю я, глядя ей в глаза, — то ни за что не согласился бы ни на какую операцию. Если бы тебя не было рядом, я бы послал всех к дьяволу. Я бы думал, что это пустая трата времени и денег, что это лишь даст моим родным тщетную надежду и только ненадолго оттянет неизбежное.

— Но ты ведь дашь согласие на операцию… — недоверчиво произносит она, и слова ее звучат скорее как вопрос.

Я провожу пальцем по ее щеке:

— Кэмрин Беннетт, для вас я готов на все. Что ни попросите, госпожа моя, все сделаю. Клянусь.

Грудь ее сотрясают рыдания.

Она не успевает ничего сказать, я убираю с ее лба волосы и долго смотрю ей в глаза, в их бездонную синеву:

— Сказал, значит сделаю.

Она крепко прижимается губами к моим губам; поцелуй наш горяч и неистов.

— Мне нельзя потерять тебя, Эндрю, — говорит она. — У нас с тобой впереди вся жизнь. И одна дорога на двоих. — И улыбается мне сквозь слезы.

Я целую ее в лоб.

Мы лежим еще какое-то время, рассуждаем о хирургии, об обследовании, которое еще предстоит пройти, и она обещает всегда быть рядом. Говорит, что останется со мной столько, сколько потребуется. Потом мы говорим о том, куда поедем, когда я выздоровею, в каких городах будем останавливаться. Я начинаю вспоминать пес ни, которые она должна заучить, чтобы снова выступить вместе. Она, конечно, опять талдычит про своих любимых «Сивил Уорз», но меня это ничуточки не достает.

— Эндрю, тебе обязательно надо выучить песню «Tip of My Tongue» ^[19], — говорит она, и глаза ее горят. — Такая веселая, я уже знаю, как ее можно обыграть. Будет просто супер!

Мне ужасно не хочется, чтобы ее чудесное лицо снова омрачила гримаса страдания, поэтому я не возражаю ей, хотя сердцем чувствую, что умру раньше, чем нам снова посчастливится выступить вместе на сцене.

Я продолжаю с улыбкой смотреть на нее. Она не должна видеть, что в душе я давно смирился с неизбежным.

— Мы могли бы организовать что-то типа кавер-группы… — с воодушевлением продолжает она, только щеки слегка порозовели, словно это предложение немного смущает ее.

Секунду думаю, потом киваю:

— А что, неплохая идейка. Я выступал во многих барах и клубах, отсюда и до самой Луизианы. Знаком с владельцами. Черт возьми, да мы могли бы поехать в Чикаго и выступать в клубе Эйдана.

Лицо ее светлеет, она ложится на спину и кладет голову рядом с моей. Я нежно целую ее волосы.

— Значит, этим и будем заниматься, — говорит она. — Делать вдвоем то, что нам нравится, и не сидеть на одном месте. Конечно, это не путешествие пешком по всему миру, но… — Она умолкает на минуту, задумывается. — Но ведь это даже лучше!

И глаза ее светятся восторгом.

Я весело смеюсь, глажу ее по щеке. Как больно слушать, когда она говорит об этом. Она, кажется, твердо верит в то, что это когда-нибудь случится. Как больно сознавать, что меня здесь уже не будет. Ах, если бы только быть с ней вместе, мне уже совершенно все равно, чем заниматься, — главное, была бы она рядом.