Сын счастья - Вассму Хербьёрг (книги .TXT) 📗
Анна крепко зажмурила глаза и не двигалась. Потом откинулась на спинку стула и снова уставилась на меня.
— Ты встречаешься с одной женщиной, любишь другую и вместе с тем находишь странным, что я люблю Акселя, но не хочу навсегда связать с ним жизнь и войти в его семью?
— Как раз в этом нет ничего странного.
За окном с криками прошла веселая компания. Я воспользовался поводом, чтобы оторвать глаза от Анны и выглянуть в окно. Но это длилось недолго. Деваться мне было некуда.
Анна пила сок. И снова у нее над губой появилась красная полоска. Я хотел улыбнуться, но не смог.
— Помнишь, мы сидели в парке и ты сказал, что любишь меня? — очень быстро спросила она.
Я кивнул.
— И после этого ты пошел прямо к ней?
— Нет.
— Почему «нет»?
— Анна! — взмолился я.
— Разве мужчины не всегда одной женщине говорят, что любят ее, а идут к другой?
— Я не могу отвечать за всех мужчин…
— Ответь за себя.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне захотелось ударить ее. Навалиться на нее всей тяжестью и остановить слова. Держать ее, пока она не затихнет.
— Наши… наши отношения такие неопределенные, — проговорил я.
— Объясни, что ты имеешь в виду!
— Это не так просто.
— А ты попытайся.
Мне следовало знать, что на нее можно положиться. И рассказать ей все. Даже то, что самому было непонятно. Но я не смел подвергнуть себя такому риску. Не смел? Значит, у меня было что терять?
— Во-первых, Аксель… — начал я.
— Аксель — это мое дело.
— Он мой друг.
Анна наблюдала за мной из-под приспущенных век. Почему у нее такой игривый вид? Слишком игривый для профессорской дочки. Боже мой, ведь она флиртует со мной! Она молчала. Мы по-прежнему смотрели друг другу в глаза. Мне даже показалось, что она не слышала моих последних слов.
Вдруг она прошептала:
— Помнишь Пера Гюнта? Великую Кривую? Помнишь, какой крюк пришлось сделать Перу?
Я глотнул воздуха.
— Прекрасно помню. Но что ты хочешь этим сказать?
— Ты говоришь одно, а делаешь другое. И хочешь при этом, чтобы все было хорошо. Боишься оказаться замешанным…
— Это ложь!
Я начал подумывать, как мне сбежать отсюда. Сбежать от Анны. От ее слов. Я с тоской поглядывал на дверь, когда кто-нибудь открывал ее и выходил на улицу.
— Значит, все, что ты говорил мне о своих чувствах, было пустой болтовней…
— Нет! — прервал я ее.
— Чего же ты хочешь, объясни.
— Хочу, чтобы тебе было хорошо. Тебе и Акселю..
Анна беззвучно, одними губами, повторила мои слова. Глаза ее медленно налились слезами. Она начала протаскивать перчатки через сжатую руку. Один раз, другой, третий… Одним и тем же нервным движением. Я продолжал считать. Шестой. Седьмой. Я еще мальчиком любил считать, когда боялся, что мне что-то угрожает. Это был своеобразный ритуал. Я считал все подряд. Чтобы остановиться на заранее определенной цифре и почувствовать себя в безопасности. Я всегда точно знал цифру, которая поможет мне спастись.
Когда Анна досчитала до своей цифры и перестала протаскивать перчатки через сжатую ладонь, я сказал:
— Жизнь — это совсем не то, что о ней написано в книгах.
— Ты так думаешь?
Что еще она могла бы сказать?
— А Карна? А ее ребенок? Ведь он жив, правда?
Ей все известно! Я должен был понять это, как только она появилась в дверях! Аксель все рассказал ей. Или она сама догадалась, когда он поведал ей о Карне и ее ребенке. Ну что ж, пусть так! Хуже уже ничего быть не могло.
— Да, ребенок жив, — подтвердил я.
— И ты хотел скрыть это от меня? Твоим словам грош цена!
Это было уже некрасиво. Любовь не должна быть такой! Не должна превращаться в отвратительный допрос в кафе!
— Я не хотел досаждать тебе этим…
— Досаждать?
Анна покачивалась на стуле, взад-вперед, взад-вперед. Меня вдруг охватило сильнейшее отвращение к самому себе И к ней тоже. Хорошо бы сейчас заснуть и больше не просыпаться!
— Презрение причиняет боль… — услыхал я ее голос откуда-то сверху и понял, что она идет к двери.
Наконец-то я мог что-то сделать. Побежать за ней. Официант решительно остановил меня. Я не сразу понял, что он хочет получить с меня за два стакана сока. Наконец я растерянно вытащил из кармана деньги.
Когда я выбежал на улицу, Анна стояла, держась за фонарный столб. Я обнял ее, не заботясь о том, что это может разгневать публику на Конгенс-Нюторв.
— Анна, ты сможешь когда-нибудь простить меня? — прошептал я.
— Ты не виноват, что ты такой, какой есть. Мне нечего прощать тебе, — просто сказала она и сбросила мои руки.
Мне следовало удивиться, почему она не плачет. Она должна была плакать!
Мы пошли наугад по Эстергаде.
— Не знаю, как мне все объяснить тебе, чтобы ты поняла.
Она не смотрела на меня и шла дальше.
— Я-то понимаю. Это ты запутался. Я… Я… А ты так и не понял…
— Чего не понял? Что ты хотела со мной встретиться?
— И этого тоже.
— Ты очень смелая, Анна. Я понимаю, почему Аксель так хочет получить тебя.
Она остановилась и посмотрела мне в глаза. Потом ударила меня по лицу. Прохожие с удивлением глядели на нас.
Я не отрывал глаз от ее шляпки. Анна случайно задела ее. Шляпка съехала ей на затылок, а потом повисла на лентах у нее за плечами.
— А ты, чего ты хочешь? — крикнула Анна. Но она все еще не плакала.
Я провел рукой по лицу. Что мне еще оставалось? Моя ошибка была непоправима. Теперь меня могло спасти только время.
Наверное, мне следовало найти слова, которые помогли бы ей извинить меня. Ведь Карпы уже не было в живых…
Анна не двигалась, пока я помогал ей поправить шляпу. Щека у меня горела. Но Анна стала мне ближе.
Больше я ничего уже не мог испортить, поэтому, когда мы пошли дальше, я осмелел и взял ее под руку. Ощутил ладонью ткань на ее рукаве.
Он, как и я, не запирал дверь своей комнаты, когда уходил из дому.
Я вошел и улегся на кровать. Прямо в башмаках, чтобы доставить себе хоть это удовольствие. Закурил одну из его сигар. Потом заснул, проснулся, но Акселя так и не было.
Услыхав, что по коридору кто-то идет, я высунул голову в дверь и спросил, не знает ли кто-нибудь, где Аксель. Мне ответили, что он на два дня уехал домой.
Комната постепенно заполнилась темнотой. Я снова решительно лег и закурил еще одну сигару. Через некоторое время я сообразил, что Аксель поехал домой добывать деньги на наше путешествие. Значит, он отнесся к этому серьезно!
Походка у Анны легкая и бесшумная. Я и не заметил, как дверь отворилась и Анна, тяжело дыша, возникла на пороге. Анна!
Увидев меня, она остановилась. Спрятала руки за спину. Словно придерживала дверь, оказавшись лицом к лицу с неизвестным врагом.
— Ты? Здесь? — вырвалось у нее. — Да.
Мне следовало понять, что я лежал на постели Акселя и мечтал об Анне. Но я этого не понял. Она мне помешала.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Анна. Ее слова медленно упали между вздохом и выдохом.
— Ждал Акселя. Но мне сказали, что он на несколько дней уехал домой. А ты?
— Пришла к нему.
— И часто ты здесь бываешь? — с напускным равнодушием спросил я.
— Случается.
— А твои родители знают об этом?
— Почему тебя это интересует?
Взгляд у нее был словно подернут пленкой. Хрупкая синева плавала между стен. Я встал с кровати. Более неподходящего места трудно было придумать. Погасил сигару. Маленькая комната Акселя превратилась в раковину, и мы с Анной были внутри этой раковины! Близко-близко. Одни! И никто нас не видел.
Большая волна, поднявшаяся из глубины, подхватила меня. Качнувшись, я подошел к Анне. Уперся обеими руками в дверь и всем телом пригвоздил к ней Анну. Прижимая ее к двери, я нашел ее губы, но руками к ней не прикасался.
Потом я запер дверь. Да, верно, дверь запер я.
— Нет, — сказала она, когда я обнял ее и снова поцеловал. — Нет!
Она сказала «нет», но не сопротивлялась. Я уже давно знал, что «нет» не всегда означает «нет». И даже не подозревал, что я такой сильный. А может, подозревал и упивался своей силой? Здесь, в комнате Акселя. На его кровати. На его грубошерстном полосатом покрывале, испачканном сапожной ваксой и сигарами.
