Сила любви - Спенсер Лавирль (книги полностью .TXT) 📗

Спросила она и о Рождестве – будет ли у Джуда какой-нибудь праздник дома. Он ответил, что таких родителей, как у Джуда, в праздники обычно мучают угрызения совести, так что они стараются сделать хоть что-то для своих детей. Правда, рождественская пора – самое лихое время года для наркоманов и пьяниц, поэтому никогда нельзя предсказать заранее, что же произойдет на самом деле.

Она спросила, не задумывался ли он когда-нибудь над тем, чтобы усыновить Джуда.

– Нет, – ответил он. – Я всегда рядом, когда нужен ему, и он это знает. Он понимает, что жизнь обходится с ним сурово, но он должен сам выкарабкиваться. Я лишь могу помочь ему в этом. Я никогда не хотел иметь детей – ни своих, ни приемных. Хватит того, что мне с двенадцати лет пришлось заменять родителей своей сестре.

Они отхлебывали томатный суп, медленно жевали сандвичи. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие хлеб.

– Что у вас с пальцами?

Она выронила сандвич и спрятала руку в бумажное полотенце, разложенное на коленях.

– Это краска. Я сегодня утром работала с вереском. А он опрыскивается такой гадостью, после которой остаются почти чернильные пятна.

Он перегнулся через стол, нащупал запястье ее руки и вытащил на поверхность стола.

– Вы не должны прятать от меня свои руки, договорились? Это руки труженицы. Я любуюсь ими.

Они покончили с трапезой, и он сказал:

– Извините, но сладкого нет. Очень трудно сохранять форму, когда увлекаешься десертами, а толстые полицейские не так быстро бегают… так что… вот так.

– Я тоже стараюсь не есть сладкого. Все было замечательно.

Она поднялась, начав собирать тарелки. Он выхватил их из ее рук.

– Оставьте. Это моя забота.

Она была гостьей и, хорошо понимая это, уступила.

– О'кей.

Он принялся мыть тарелки, а она тем временем прошла в гостиную и так и не смогла побороть искушение ткнуть пальцем в каждый цветочный горшок, заглянула и под елку – там тоже было сухо.

– Кристофер, как тебе не стыдно! Если ты не будешь поливать елку, она просто осыпется.

Она прошла на кухню.

– У тебя есть кофейник?

Наполнив кофейник водой, она вернулась в гостиную. Ползая на четвереньках под елкой, она обнаружила под деревом какой-то рождественский подарок и заинтересовалась, от кого он мог быть.

Он выключил воду и вошел в гостиную в тот момент, когда она закончила поливать елку и уселась под ней на корточках. Он присел рядом, и кофейник тут же перекочевал к нему.

– Это подарок для вас, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы его открыли.

– Для меня?

Он кивнул.

– Откройте его.

– Но Рождество еще не наступило, да и у меня с собой нет никакого подарка для тебя.

– Вы здесь. Это самый лучший подарок. Так открывайте же.

Коробка была обернута голубовато-серебристой фольгой и перевязана прозрачной серебристой лентой. В такие коробки обычно упаковывают галстуки. Она открывала ее с нетерпением и любопытством, как ребенок.

Внутри лежал простой белый конверт – такие всегда используются в деловой переписке. Из него она извлекла два авиабилета и красочный буклет с описанием Лонгвуд Гарденса в Кеннет-Скуэр, что в Пенсильвании. Едва взглянув на билеты, она тут же раскрыла буклет и принялась увлеченно разглядывать фотоснимки стелющихся глициний, парковых скульптур, оранжерей, пышной цветущей растительности. Просмотрев еще раз содержимое конверта, она обратила внимание, что авиабилеты – в Филадельфию.

– Путешествие? – взволнованно спросила она. – Ты даришь мне путешествие?

– На двоих. На следующее лето, на июль, когда все в цвету. Вы можете взять с собой кого захотите. Я подумал, что вам, наверное, захочется пригласить Сильвию или, может, Ллойда.

– О, Кристофер… – Она вновь уставилась на яркий буклет и прочла вслух:

– «Лонгвуд Гарденс… обитель тишины и покоя… извилистые тропы, церквушки, яркая палитра красок…»

– Я пошел к агенту, и она помогла мне выбрать тур. Она сказала, что этот – один из лучших, а я подумал, что вы наверняка раньше не путешествовали. Мне показалось, что это вам будет очень кстати.

– О, Кристофер… – Когда она подняла на него взгляд, в глазах ее стояли слезы. Она обвила руками его шею. – Всю свою жизнь я мечтала об этом.

Он обнял ее, улыбнувшись ее радости, – именно ее он и ожидал.

– Держу пари, там вы встретите много людей с синими пальцами, и никому из них в голову не придет стыдиться этого.

Стоя на коленях, склонив голову набок, она поцеловала его, а его руки заскользили по ее телу. Сердца их учащенно бились.

Оторвавшись наконец от его губ, она посмотрела ему в глаза.

– Никто и никогда не делал мне таких подарков. Никто не понимает меня так, как ты, Кристофер Лаллек. Как тебе это удается?

– Не знаю.

– Такое впечатление, что иногда ты меня видишь насквозь! Если бы кто-то попросил меня выбрать самый лучший подарок для себя, я бы и то не смогла этого сделать. А ты угадал!

Он лишь улыбнулся.

Обнимая его, она вновь краем глаза взглянула на буклет.

– Эта затея обошлась тебе в кругленькую сумму. Я знаю, что мне следовало бы отказаться, но я не собираюсь этого делать. Мне чертовски хочется туда попасть! Лонгвуд Гарденс! Боже мой, Кристофер, ты ангел!

И она поцеловала его. Оба были бесконечно счастливы в эту минуту, счастливы тем, что живы, что они вместе в этот удивительно солнечный декабрьский день.

Он лег на спину, увлекая ее за собой, и она радостно прильнула к его груди, целуя, целуя, целуя его, не в силах остановиться, отдаваясь наслаждению, которого была лишена все долгие годы женского одиночества. О, этот теплый влажный рот, как сладко погрузиться в него языком. И ощущение упругого, сильного мужского тела под собой – оно тоже наполняло ее блаженством, которого так давно не испытывала. Поцелуй затягивался, и глянцевый буклет в ее руке явно мешал. Она отбросила его на ковер и освободившейся рукой коснулась его волос. Ее правая нога была зажата меж его ног, и она слишком хорошо чувствовала то, во что она упиралась. Она поджала колено и еще сильнее ощутила твердую, возбужденную плоть мужчины, который желал ее, и сознание этого наполняло ее огромной радостью. Он тоже приподнял колено, просунув его меж ее ног. Обхватил ее бедра и резко притянул к себе. На нем были джинсы – жесткие и шероховатые, и она ощущала их грубую ткань. Иногда, после смерти Билла, она думала: суждено ли ей еще когда-нибудь заниматься этим. Эти мысли посещали ее, когда она лежала одна, в темноте, мечтая вот так, как сейчас, вновь почувствовать себя живой и сексуальной.