Потерянное сердце (ЛП) - Райан Шэри Дж. (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Ты говоришь, как отец. Ты и правда стареешь, Хант. Ты смотрелся в зеркало в последнее время? — Я почесываю свой подбородок. — У тебя уже седина в этом месте. — Я поднимаю взгляд, сосредоточившись на его спутанных волосах. — Хм-м, и тут тоже.
— Заткнись, осел. Вообще-то, — говорит он, вставая и хватая коробку гвоздей с выложенного кирпичом камина, — Шарлотте нравится.
— Хорошо, если Шарлотте это нравится, значит, так и должно быть, — говорю я с преувеличенным энтузиазмом, чтобы он понял мой — «ты под каблуком» — посыл.
— Такой неудачник, — говорит он, вбивая последний гвоздь.
Когда наш спор заканчивается, я оглядываю огромную гостиную, отмечая, что мы справились всего за два часа.
— Довольно неплохо для дедули и человека, который не спит.
Хантер очищает пару мест, пока я проверяю углы в поисках пропущенных концов.
— Брат, Гэвин определенно горит. — Я поворачиваюсь к ним и вижу, что Хантер снова прикладывает ладонь ко лбу Гэвина. — У тебя есть с собой детская сумка или что-нибудь еще? Надеюсь, Тори положила туда термометр.
— Да, это... э-э... в грузовике. — Гэвин никогда не болел. Ему всего четыре месяца. Я не знаю, что делать с больным ребенком. Именно поэтому я стою здесь, как тупица, глядя на него, а Хантер бежит к моему грузовику.
Он возвращается с сумкой для подгузников и роется в ней целых две минуты, прежде чем начинает ругаться.
— Черт, как тут может не быть термометра? Проклятье. Нужно измерить его температуру. У детей его возраста не должно быть температуры выше тридцати восьми с половиной градусов. Это может быть серьезно, ЭйДжей.
Как он помнит всю эту хрень? Не помню, чтобы мне кто-нибудь говорил об этом.
— Подожди, в моем бардачке должен быть термометр. Девочки часто температурят. Тебе стоит держать при себе градусник.
Не знаю, может быть, это чрезмерная болтовня Хантера или это неопытный ЭйДжей набирается знаний от своего опытного брата. Может быть, я просто дерьмовый отец, и действительно не должен был брать на себя роль родителя этого беспомощного ребенка. Учитывая, что мне уже почти тридцать, а мои родительские навыки все еще сомнительны. Страшно подумать, что может случиться с моей дочерью в семнадцать лет. О чем, черт возьми, я думаю?
Хантер снова исчезает и возвращается менее чем через минуту со странным на вид приспособлением.
— Что это, черт возьми, и что с ним делать? — спрашиваю я.
— Это лобный термометр. Это не лучший прибор для младенцев, но это даст нам достаточно точную информацию.
Слава Богу, если бы он сказал мне, что этот термометр нужно куда-то вставить, а не просто приложить к голове, я был бы серьезно напуган. Хантер проводит устройством над головой Гэвина, а я опускаюсь на колени перед автокреслом.
— Он тяжело дышит или это мне кажется? — спрашиваю я у Хантера. Это беспокойство. Я чувствую это. Я должен защитить этого маленького парня, и сейчас я беспомощен. — Что показывает термометр?
— Нам нужно в больницу, ЭйДжей. У него температура тридцать девять градусов. — Я ценю, что Хантер не напомнил мне снова об уровне опасной температуры. Я услышал его в первый раз, когда он сказал, что больше тридцати восьми с половиной опасно для ребенка.
Мы пролетаем по дорогам через город, и я в сомнениях, стоит ли сообщать Тори, но не готов сейчас вести беседы. И принимаю неверное решение и не звоню ей. Мне нужны ответы, прежде чем мне зададут вопросы.
Наклоняюсь к заднему сиденью, кладу руку на грудь Гэвина и чувствую, как он медленно дышит.
— Он дышит странно, — снова говорю я Хантеру.
— Ты этого не знаешь. Я уверен, что все в порядке, — уверяет меня брат.
Я знаю, что он просто хочет меня успокоить. Я готов сломаться от жестокости его слов. Может, он и не хотел меня задеть, но все равно не удерживаюсь от резкого ответа:
— Я знаю, как он дышит. С какой скоростью, сколько секунд разделяет его вдохи и как долго они длятся. Я провожу каждую ночь, слушая его дыхание, и понимаю — он дышит неправильно.
Хантер быстро смотрит на меня, продолжая вести грузовик по городу, и гордо улыбается.
— Я знаю, мужик. Я проходил через это. Я с тобой. Я верю тебе.
Глава 3
Вдобавок к тому, что не позвонил Тори, как наверняка должен был, я еще и должен был позвонить педиатру Гэвина, прежде чем ехать в отделение скорой помощи, о чем мне снисходительно сообщили в регистратуре. Почему я ничего об этом не знаю? Я слушал все, что говорили, был на каждом приеме, и все же чувствую себя самым глупым отцом в мире. Теперь мы сидим в этой чертовой комнате ожидания, а мой сын пылает жаром в моих руках. Не должны ли в отделении скорой помощи детей принимать в первую очередь?
Хантер кладет руку мне на плечо и протягивает мне стакан. Кофе приятно пахнет, а кофеин, когда принимаю его внутрь, возбуждает меня еще больше.
— Ты еще не позвонил Тори? — спрашивает он.
Я качаю головой, понимая, что прошло больше часа, и теперь у меня уже нет оправданий.
— Нет, — говорю я, глядя на Гэвина, который невозмутимо и тихо спит у меня на руках.
— О, тебе надо бы сообщить ей, — говорит Хантер и садится рядом со мной. — Я не хочу лезть не в свое дело, но...
— Ничего, — говорю я ему.
— Ты изменился, ЭйДжей. — Его слова — не порицание. Это просто признание факта. — И я беспокоюсь о тебе. — Я тоже беспокоюсь о себе. — Ты не смеешься, ты не улыбаешься, и ты не... ты.
— Да, — соглашаюсь я. Я не могу не согласиться, потому что он прав.
— Ты в порядке? — неуверенно спрашивает он.
Прокручиваю этот вопрос в голове, чтобы дать себе минутку на ответ. Что значит быть в порядке? Полагаю, что ощущение тихой радости, привычные раньше смех и улыбки — вот что это такое, чего сейчас нет и в помине. Так что ответить Хантеру можно только так:
— Нет, я не в порядке.
— Да, знаю, — говорит он. — Я могу тебе помочь?
— Нет, и не думаю, что кто-нибудь сможет.
— Гэвин, — зовет медсестра из открытых дверей.
— Я подожду здесь, — говорит Хантер. Часть меня чувствует себя ребенком и хочет, чтобы он пошел со мной. Ненавижу больницы. Я знаю, что он ненавидит их больше, и на это у него есть веская причина.
Прохожу с Гэвином в дверной проем, следуя за медсестрой в униформе с улыбающимися щенками. Когда мы заходим в смотровую, она задергивает за нами занавеску.
— Разденьте его до подгузника. Мы взвесим его, проверим температуру и уровень кислорода. Вы упомянули в регистратуре, что у него высокая температура?
— Да, температура была тридцать девять и пять. — Дрожащими руками я снимаю верхнюю одежду с Гэвина, затем быстро начинаю расстегивать пуговицы.
— Вы давали ему жаропонижающее в течение последних шести часов?
— Нет, ничего, мы сразу приехали сюда.
Я смотрю на ее лицо, ожидая увидеть осуждающее выражение, но не вижу. Она кладет одноразовую бумажную простынку на весы и жестом показывает, чтобы я положил Гэвина туда. Холод, должно быть, проходит сквозь тонкий лист бумаги, потому что Гэвин чуть приоткрывает глаза. Сейчас он смотрит на меня, и я вижу, что что-то не так. Он выглядит больным.
Она быстро взвешивает его и просит взять его на руки. Я крепко обнимаю сына, чтобы не дать замерзнуть — наверняка ему холодно без одежды и с температурой. Медсестра ставит термометр Гэвину под мышку, и мы оба молча ждем звукового сигнала.
В тот же момент как раздается звуковой сигнал, мой мобильный телефон снова вибрирует в кармане, как и весь последний час, но я игнорирую звонок.
— Боже, — говорит медсестра спокойно, — тридцать девять с половиной.
— Так что это значит? Что нам делать? С ним все будет в порядке?
— Скоро к нему придет доктор и решит. — Я надеялся, что медсестра меня успокоит, но она, конечно, промолчала.
Медсестра уходит, оставив нас в одиночестве в этой комнатке из занавесок. Я слышу миллион разных разговоров и шумов, доносящихся со всех уголков этой большой зоны. Я знаю, что из себя представляют отделения скорой помощи. Вероятно, нам придется ждать здесь час, прежде чем доктор придет нас осмотреть, и это меня пугает, учитывая, что температура Гэвина растет. Я сажусь на стул, держа Гэвина на руках. Он смотрит на меня, как будто у меня две головы — наверное, ему интересно, что происходит и почему он чувствует себя так плохо. Почему они не дали ему обезболивающее? Может, мне стоит попросить. В то же время вопросы Хантера начинают всплывать в моей голове. Если прямо сейчас не дам Тори знать, что происходит, я, возможно, никогда не прощу себе этого. Достав телефон из кармана, я смотрю на экран и вижу несколько пропущенных звонков и сообщений от нее. Последнее сообщение выглядит так:
