Обнаров - Троицкая Наталья (книги бесплатно без TXT) 📗
Сестра подошла, обняла и демонстративно понюхала.
– Ай, молодца! – нараспев сказала она. – Узнаю поганца. Жорик! Порежь лимон и завари чай, покрепче. Будем заслуженного артиста спасать.
– Костя, может, лучше еще по рюмашке, и у нас заночуешь? – крикнул из кухни шурин.
– Я вам покажу «по рюмашке», латентные алкоголики!
Из дальней комнаты в прихожую ураганом влетели двое мальчишек в мушкетерских костюмах. Они тут же повисли на Обнарове и, дергая его за руки и за свитер, стали наперебой клянчить:
– Дядя Костя! Дядя Костя! Поиграй с нами в мушкетеров! Ну пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
Обнаров обнял мальчишек.
– Привет, мои хорошие.
– Так! Марш в комнату. У нас взрослый разговор, – потребовала Наташа.
Но ребятня точно не слышала. Тогда Наташа взяла за руки сыновей и, несмотря на их просьбы и протесты, невозмутимо повела на второй этаж, в детскую.
– Здравствуй, Жора.
– Привет, Костя!
Стоя на пороге кухни, Обнаров не без интереса смотрел, как одетый в белый халат и белую врачебную шапочку Журавлев сосредоточенно месил тесто.
– Что, и пироги будут? – едва скрывая улыбку, уточнил Обнаров.
– Если часика два подождешь, то обязательно будут. Чего случилось-то?
Обнаров пожал плечами.
– По-твоему, родственники нужны только когда что-то случилось?
Он прошел к дивану, сел напротив Журавлева.
– Жорик, тебе заняться больше нечем?
Журавлев не обиделся.
– С Таей поцапался?
Обнаров усмехнулся, грустно, с издевкой.
– У меня на морде написано?
– Он просто боится, – сказала Наташа, входя. – Боится пережить еще раз те страшные полгода. Боится за нее, боится за себя. Боится, что не хватит им сил, везения. Боится, что Бог от них отвернется. Нервы. Ожидание. Жалость, к себе, к ней. Страхи, вымышленные и настоящие. Психика не выдержала. Вот, Жорик, он и напился.
Согбенная поза, безысходно опущенные на колени руки, усталый, затравленный взгляд… Ничем сейчас Обнаров не напоминал того, кого любили и хорошо знали.
Наташа села рядом, обняла брата за плечи, поцеловала в щеку.
– Сознательно ты ее не винишь. Но в твоем подсознании сидит модель счастливой супружеской жизни, без больниц, без лекарств, без тяжелейших периодов реабилитации, без жизни на разрыв. Подсознательно ты делаешь жену виноватой. Ведь реальность и желаемая модель не совпадают. В этом у тебя виновата Тая.
– Прекрати! – с нажимом произнес Обнаров.
– Чаша подсознания переполнена. Уже плотно задействована эмоциональная сфера. Это я тебе как врач говорю. С Таей, пережившей тяжелую психологическую травму, работали психологи. Ты же варился сам в себе. А помощь тебе нужна, и не меньшая. Хочешь, я позвоню знакомому психоаналитику?
– Нет.
– Костя…
– Я сказал – нет!
– Если ты любишь ее, тебе придется еще многое пережить. Права быть слабым ты не имеешь. Если разлюбил, принимай радикальное решение прямо сейчас и не мучай ни ее, ни себя.
– Спасибо, родственники, за поддержку!
Он резко поднялся и пошел к выходу. От этого короткого разговора даже хмель иссяк.
– Костя, а чай с пирогами? – растерянно сказал Журавлев.– Катитесь вы с вашими пирогами и с психоанализом вашим!
Искупав и уложив сынишку, Тая на кухне мыла посуду.
– Поговорим? – осторожно предложил Обнаров.
Она безразлично пожала плечами.
– Я не вижу твоей дорожной сумки.
– Я не поеду.
– Что значит «не поеду»? Это нужно, Тая. Всего на неделю. Доктор Михайлович ждет нас.
Она обернулась, улыбнулась, и нельзя было понять, что означает эта улыбка.
– Это из-за вчерашнего, да? Глупо. Глупо! Ну, прости меня! Хотя, если разобраться, вчера не было ничего такого…
– От тебя пахнет спиртным, – прервала она. – Мне противно.
Она отвернулась. Обнаров усмехнулся, надменно, холодно.
– Значит, ты придумала мне месть! Месть?!
Он взял жену за плечи, тряхнул, потом развернул, заставил посмотреть в глаза.
Ладошкой Тая смахнула бежавшую по щеке слезу.
– Мне сегодня приснилась бабушка. Никогда не снилась, а сегодня…
Обнаров вскинул руки, точно защищаясь от того, что может услышать.
– Мы стояли у реки: ты с Егором, я и бабушка. Бабушка все уговаривала меня не плакать, а я плакала. Я от вас уходить не хотела. Потом бабушка взяла меня за руку, и мы пошли через мост. Мы перешли на другой берег, а там все было не так. Вернее, там ничего не было, кроме света. Такой необычайно яркий свет… – она замолчала, словно пытаясь припомнить мельчайшие детали.
Обнаров опустился перед женой на колени, нежно обнял ее.
– Прости меня. Прости, пожалуйста. Ради Бога, прости меня… – с болью в голосе произнес он.
Он стал целовать ее руки, ее тело сквозь тонкий халатик, и все говорил, говорил, говорил….
– Таечка, прости! Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? Я просто подонок! Дурак! Круглый идиот! Как я мог тебя с кем-то сравнивать?! Как мог не быть нежным?! Как мог обидеть? Мне нет оправдания. Это было как наваждение. Ну что мне сделать, что сделать, чтобы ты простила меня?!
Жена не сопротивлялась, она была покорной в его руках. Когда он немного успокоился, она продолжила, и в ее голосе звучали слезы.
– Я не хотела оставаться с бабушкой. Я к вам хотела. Но мост исчез. Мне хотелось переплыть эту реку, но течение было страшным. Я долго не решалась, а потом все равно поплыла. Я доплыла, но твой берег был очень крутой. Я надеялась, что ты поможешь мне, дашь мне руку, но ты просто стоял и наблюдал.
– Нет…
Ладошкой она растерла по щекам слезы. Он поднялся с колен, погладил жену по шелку успевших отрасти волос, коснулся щекой ее щеки.
– Это просто дурной сон. Я же с тобой. Я никуда тебя не отпущу. Бабушка уйдет назад, через мост. Одна. Мы втроем останемся на нашем берегу: ты, я и Егор. Я буду всегда держать тебя за руку.
Она обняла.
– Ты устал. Ты очень устал. Я измучила тебя. Так дальше продолжаться не может. Я лягу в больницу здесь, по страховому полису. Все равно, где умирать.
– Что ты говоришь, Тая? Как я буду жить без тебя? Как?!
– Знаешь, – она коснулась мокрой от слез ладошкой его щеки, – я выжила потому, что знала, что нужна тебе. Нужна, как воздух! А нужна ли? Вчера мне показалось, что только чувство долга и сострадание не дают тебе…
– Это неправда! Я сдохну без тебя!
– Хватит, Костя. Не нужно громких фраз. Я устала. Я хочу унести с собой, на тот берег, как можно больше хороших воспоминаний.
Она улыбнулась сквозь слезы, осторожно высвободилась.
– Прости, уже поздно.
Она ушла. Он слышал, как она тихонько плачет в ванной, как потом умывает лицо. «Уже поздно… Поздно… Поздно…» – крутилось в мозгу. С размаху он врезал кулаком о бетонную стену, разбив костяшки в кровь.
Часы с кукушкой внезапно прошипели, оконце распахнулось, показавшаяся из домика серая кукушка как-то робко произнесла: «Ку-ку», – и спряталась, захлопнув дверцу. Обнаров вздрогнул. Посмотрел на часы. Часы встали, отмерив стрелками конец суток.
Он схватил часы, распахнул балкон и швырнул их вниз. Какое-то время часы летели вниз домиком, но потом гири потянули за собой домик, и, наконец, с едва слышным треском хрупкий механизм разлетелся вдребезги при ударе об асфальт.Так закончился первый день последнего месяца зимы.
Съемочный день закончился рано, в два часа дня, и Обнаров уехал домой.
– Привет, мои хорошие! – Обнаров чмокнул мать в щеку, потом поцеловал сына. – Как доехала?
– Нормально, – сдержанно ответила мать. – Что это у тебя с левой щекой?
– Да, так. Отголоски одной очень удачной роли.
Обнаров прислушался.
– А Тая где?
– Это у тебя надо спросить, где Тая, – недружелюбно ответила мать. – Она ушла сразу, как я приехала. Сказала, у нее дела. Позволь спросить, почему ты нагружаешь еще не оправившуюся от болезни жену какими-то делами?
– Подожди, подожди. Она не сказала, куда, к кому идет, надолго ли?
