Ревнивая печаль - Берсенева Анна (книги .TXT) 📗
Все казалось ей медленным, как во сне, – и казалось вдобавок, что сама она тоже двигается невыносимо медленно: падает одновременно с Петей, хватая его за вскинутую руку… Дети кричат…
– Все, все, пусти, я же держу! – услышала Лера и открыла глаза.
Она лежала на чем-то мягком, вцепившись обеими руками в мужской кулак, стискивая его короткие мертвые пальцы. В кулаке была ребристая граната, и ее-то как раз и держала другая мужская рука – живая, не мертвая.
– Не взорвется уже, отпусти, – повторил мужчина.
Лера подняла глаза. Молодое лицо под какой-то необычной каской, губы совсем детские – какой красивый…
– Не могу, – сказала она. – Правда, не могу, не шевелятся.
Парень легонько сжал свободной рукой одновременно оба ее запястья – и, вскрикнув от боли, Лера разжала пальцы.
– Ну вот, извини, – сказал он. – Леш, подыми девушку!
Кто-то подхватил Леру сзади под мышки и поставил на ноги, придерживая за плечи, чтобы она не упала. Взглянув себе под ноги, она поняла: то мягкое, на чем она лежала, был труп Пети.
Лера почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу. Дырка чернела посередине Петиного лба, голова плавала в луже крови.
«А я думала, это просто так говорят – «плавает в луже крови», – медленно подумала она.
Тот, первый, красивый парень осторожно делал что-то с гранатой в мертвой руке.
– Пошли, пошли. – Леша тихонько качнул ее за плечи. – Нечего тебе на это смотреть.
– Не взорвалось? – спросила Лера, не отводя глаз от черной дырки и от гранаты.
– Все в порядке, пошли, – повторил Леша. – Ты молодец, кончилось все.
Он снова подхватил Леру под мышки, легко поднял на полметра вверх и, перенеся через труп, передал другому парню – в такой же необычной каске, стоящему на улице у открытой двери автобуса.
С сухим потрескиванием осыпались разбитые стекла. Воздух после дождя был свеж и прохладен, голова у Леры кружилась, она не могла понять: в ушах у нее шумит или действительно шум стоит вокруг?
Пошатываясь, она пошла вперед, с трудом переставляя затекшие ноги.
Ей не верилось, что все кончилось, и она боялась оглянуться – как будто могла увидеть у себя за спиной черную яму вместо автобуса с разбитыми стеклами.
Все вокруг – мужчины в необычных касках, плачущие дети, «мигалки» на «Скорых», купола Василия Блаженного и Иван Великий в тусклом утреннем свете – казалось ей нереальным. Или себя она чувствовала отдельной от реальности?
Лера не знала, куда идет и куда идти. И просто шла по все еще пустой улице туда, откуда – сто лет назад – пришла к одинокому автобусу.
«Вот и все, – стучало у нее в ушах в такт шагам. – И что теперь?»
Она подняла глаза и увидела Митю. Он стоял в двух шагах и смотрел на нее. Лера почувствовала, что не может больше идти, – и остановилась.
– Митя… – сказала она. – Митя, ты навсегда меня разлюбил?
– Ну и женщина, ну и тезка! – ахнул рядом знакомый голос. – Откуда вышла – и про что спрашивает?!
Но Лера не слышала этих слов.
– Я тебя люблю больше жизни, – сказал Митя, не отводя от нее глаз.
– Все, Дмитрий Сергеич! – весело произнес тот же голос. – Больше я тебя связать ведь не грожусь, что же ты?
«А я – что же?» – подумала Лера, и тут же в глазах у нее потемнело.
Когда Лера снова открыла глаза, Митино лицо было совсем рядом. Голова ее лежала у него на согнутой руке, и она чувствовала его пальцы на своем виске. Пальцы чуть вздрагивали, а Митины глаза смотрели на нее неотрывно.
Лера хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова: губы не шевелились.
– Надо ее в «Скорую» перенести! – услышала Лера. – Пустите, Дмитрий Сергеевич.
– Нет! – Ей показалось, что она громко крикнула, но на самом деле вышло очень тихо. – Митя, не пускай… Я хочу с тобой…
– Со мной, – услышала она. – Только со мной, подружка моя любимая, куда я без тебя?
Приподнявшись, Лера увидела, что лежит на брезентовых носилках, а Митя стоит на коленях у изголовья.
– Я не поеду… – сказала она. – Я лучше встану…
Она испугалась, представив над собою низкий потолок «Скорой» – опять какую-то замкнутую духоту, опять полумрак. Она даже в комнату не смогла бы сейчас войти: мысль о потолках была невыносима, и надо было как-то объяснить им это, но у нее не было сил объяснять.
– В машину – не надо, – сказал Митя. – Мы пойдем пешком, по улице пойдем, да?
– Да, – кивнула Лера, обрадовавшись, что он понял. – По улице… – И, словно боясь, что столпившиеся вокруг люди не отпустят их идти пешком, она добавила: – Я там оставила машину… На стоянке, она там… Мы потом поедем…
– Не сможет она пешком. – Взглянув на произнесшего эти слова, Лера наконец узнала тезку, Валерия Андреевича. – У нее же шок.
«Шок? – про себя удивилась Лера. – Разве я ранена, отчего же шок?»
Она села на носилках, потом схватилась за Митино плечо, и они вместе поднялись с земли. Даже ноги у нее почти не дрожали.
– У тебя на коленях брюки мокрые, – сказала Лера. – Как же ты пойдешь, Митя?
– Дворами, – ответил он. – Мы с тобой дворами пойдем, моя родная. Только ты пиджак сними. А мой надень. То есть не мой – мне Валера дал вместо фрака. Смотри, отличный пиджак, тебе пойдет.
Говоря все это, Митя осторожно снял с Леры длинный, кофейного цвета пиджак и провел руками по ее плечам, по груди. Она не поняла, зачем он это делает, и только когда он бросил ее пиджак на асфальт, заметила, что весь он испещрен бурыми пятнами крови.
– Это не моя… – сказала Лера, вздрагивая. – Это его…
Митя обнимал ее за плечи. Они шли медленно, и идти ей было легко. Только никак не проходило мучительное чувство: что она словно вынута из реальности, словно видит все вверх ногами.
– Скажите, у вас есть ощущение, которое принято называть стокгольмским синдромом? – вдруг услышала Лера громкий голос.
Журналист в голубой джинсовке вынырнул откуда-то сбоку, словно из-под земли, протягивая прямо к Лериному лицу микрофон. Парень наверняка старался для западного радио – это чувствовалось по особенному, принятому на солидных западных радиостанциях тембру его голоса.
– Убью… – произнес Митя так, что Лера испуганно схватила его за руку.
Схватила она, конечно, слишком слабо, и неизвестно, что произошло бы дальше, если бы тут же не возник рядом тезка Валерий Андреевич.
– Бляха-муха, откуда ж ты взялся на нашу голову? – Он положил руку на плечо репортера, и тот слегка изогнулся. – Вы идите, идите, – обратился он к Лере и Мите. – Я ему сам объясню про синдром, даже показать могу, – не обещающим ничего хорошего тоном добавил он.
Жизнь уже вовсю кипела на Васильевском спуске, мгновенно наполнив движением недавнюю напряженную пустоту.
Но они шли, словно окруженные незримым кольцом, и тишина охватывала их посреди общего шума.
Глава 19
Было часов шесть, не больше, и утро казалось сумрачным сквозь пелену вчерашнего дождя. Они вышли на пустынную Тверскую.
– Во-он там я машину оставила, – зачем-то сказала Лера.
Она совсем не думала о машине, ей вообще казалось, что это в какой-то другой жизни она оставила ее на платной парковке у тротуара. Но все происходило с нею словно во сне, каждое ее действие и слово было бессмысленным.
– Митя, я сама не понимаю, что говорю, – сказала Лера. – Зачем мне машина, что мне делать? Что же это со мной?
– Пойдем, подружка, посмотрим на машину, – сказал Митя. – Видишь, все хорошо: вот дома стоят, вот мы с тобой идем, вот твоя машина. Квитанцию прилепили.
Серебристая «Ауди» действительно стояла на прежнем месте, и к ее ветровому стеклу была прижата белая бумажка. В этом не было ничего удивительного: ведь время оплаченной стоянки давно прошло.
Лера смотрела на белую квитанцию, как на послание с того света.
Ей казалось, мир перевернулся за последние сутки. А здесь, в двух шагах от Васильевского, на самом деле все было по-прежнему. Люди подъезжали и уезжали, заходили в магазины, назначали встречи и опаздывали. Квитанцию вот выписали, надо было платить вовремя…
