Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
И, представив себе Димку, ее Димку, на малолетке, она впилась ноготками в плечи Иськова и прижалась бедрами к его паху, чуть качнувшись навстречу.
- Белый танец, - грудным голосом произнесла она.
- Любишь доминировать?
- Какая тебе разница?
- Никакой.
- Тогда поцелуй меня.
- Сразу бы так, - усмехнулся Иськов и захватил ее губы в плен своего поцелуя. Она снова вскрикнула, но теперь уже обхватила его руками и ногами, едва ли не впервые в жизни полностью подчиняясь мужчине. Доминант из нее был в ту ночь ни к черту. Он просто перестала себя контролировать. И ей это нравилось. Стирать о щетину губы. Ощущать пальцами перекатывающиеся под его кожей мышцы. Исходить стонами от того, как он прикусывает ее соски. И толкаться-толкаться-толкаться навстречу его движениям.
Время, прекратившее существовать в этот проклятый Сочельник, затягивало ее в воронку, в которой само исчезало, чтобы она тоже прекратила существовать. Она и этому подчинялась. Она или не она? А может, это ее тень, забытая на земле, наслаждением не может унять бесконечную жажду? Ей подошел бы любой мужчина. Но пришедшийся – больше прочих, потому что в нем силы и выносливости под стать ее ненасытности в эту ночь.
Они не могли угомониться почти до самого света. Иногда уходили что-нибудь пожевать. И пили уже не шампанское, а дешевый коньяк. А потом продолжали. И Мила лишь радовалась тому, что так и не запомнила его имени. Иськов – и Иськов. Он моложе ее на четыре года, и у него потрясающая улыбка. Хватит.
Всего на одну ночь – и того довольно.
Только выбираясь наутро из его квартиры и скрываясь в вызванном такси, увлекающем ее в пустой дом, где Дима за эти часы так и не появился, она еще не знала, что единственной ночью это все не ограничится. Точно такую же улыбку ей суждено наблюдать всю свою жизнь на лице сына, рожденного спустя девять месяцев, в самом конце сентября первого года наступившего для нее ада – наверное, там, в воронке куда ускользнуло время, именно пе?кло ее и поджидало. Она ничего не сохранила, но сгорела сама.
В то рождественское утро Мила думала, что вырвалась на свободу, хотя бы ненадолго залатав свою рану. И не ведала, что угодила в ловушку еще более страшную, чем любовь к мужчине, который любит другую.
Она ехала в такси и смотрела в зеркальце пудреницы, вяло размышляя, как загримировать царапинки вокруг губ. И не представляла себе, что этот грим ее муж не оценит. Он приедет лишь к вечеру, чтобы собрать свои вещи, попросить прощения и развода. И оставить ее одну.
О беременности она узнала спустя почти два месяца слез, истерик, упрямого нежелания мириться с неизбежностью и валяния у Димы в ногах. После этого все ее действия из спонтанных вновь стали продуманными, как тогда, когда она решила, что выйдет за него замуж, зная наперед, что теперь будет сложнее. Она поставила все, что имела, на единственный шанс выиграть, когда де-факто уже проиграла.
Вручить деньги Тане Зориной и сопроводить это признанием в своей беременности – все равно как подставить голову под лезвие гильотины. Но это она тоже сделала.
Если бы только Зорина сказала хоть слово об этом Диме – игра была бы окончена без шансов переиграть. Если бы Дима не приехал к ней в тот вечер, когда Таня его выгнала, она не сумела бы его убедить в том, что он отец. Если бы в больнице, где принимали роды, ее врач отказался от денег, чтобы выставить Ваньку семимесячным, и тогда бы у нее ничего не получилось.
Но Зорина сбежала в свою Затоку лечить гордость. Дима пришел к жене. Врач взял деньги.
Мила сумела.
Ей просто повезло, так сложились обстоятельства, единственный ее шаг привел к желаемому результату. Зорина и Мирошниченко сделали все сами.
А Мила всего лишь успешно сыграла ва-банк.
У нее не вышло только одного – родить мужу его собственного ребенка, как наущала мать: «а лучше двоих».
Наверное, когда хочешь чего-то больше всего на свете, именно этого никогда и не получишь. Она хотела сына от Димы. Или дочь от Димы. Чтобы ей было кого любить. Чтобы кто-то любил ее. А у нее только Иван, имени отца которого она так и не запомнила. Насмешка? Насмешка. И именно этого мальчика обожал ее муж, забирая любовь у нее.
Если бы можно было переиграть жизнь, она все отдала бы только за то, чтобы вымарать из нее ночь с безымянным музыкантом. Но в сложившейся реальности позволяла себе лишь настаивать, что ни о чем не жалеет.
И бояться тоже больше нечего.
Ведь в то мгновение, когда она ехала домой рождественским утром 1992 года, все уже случилось. Будущее было предопределено, потому что невозможно сойти с пути, который начат.
И взгляд ее застывал на собственном отражении в зеркале пудреницы в абсолютном знании: все уже случилось.
Глава 22
«Наверное, правильнее всего было бы просто отправить тебе эти документы, не разбавляя их пояснительной запиской. Ты бы обязательно разобралась. Но, мне кажется, после всего, это будет нечестно. Я ведь имею право сказать, точно так же как ты имеешь право услышать. Всегда имела, хотя я и не понимал этого. В конце концов, если не захочешь, просто не станешь читать.
Знаешь, сначала я думал написать тебе с электронного адреса «Меты». Уловка, как раньше, когда отбивал тебя у твоего Штофеля. Но эту выходку ты оценила бы вряд ли.
Полин, постарайся, пожалуйста, меня понять. Хотя бы просто понять, потому что я и сам знаю, что простить моего поступка нельзя.
Здесь в прикрепленных файлах – результаты анализов моего ДНК-теста с Дмитрием Мирошниченко. Тебе понравится. Будем упиваться случившимся вместе. Хотя нет… сейчас, наверное, по отдельности. Я достаточно наказан, поверь. Куда сильнее, чем если бы и дальше продолжал считать твоего отца – своим.
Не думай, что я внезапно прозрел. Всего лишь, разбирая его документы, нашел иск о разводе от марта 1992 года. Заметил нестыковку в некоторых формулировках и датах, потому… Словом, он бы женился на твоей матери, если бы не я, ублюдок =)
За что прошу великодушно простить – без шуток.
Эта моя вина – и перед Татьяной Витальевной тоже. Но я не могу закрыть собой все дыры. Поверь, я уже пытался. Меня хватило только на то, чтобы сделать несчастной тебя и оттолкнуть отца. Даже Фурса мне уже не доверяет. Кстати, прости еще и за него. Он хотел как лучше, но ни черта про нас не знал.
Наверное, в это сложно теперь поверить, но я правда тебя любил, когда сбегал тогда. Я ни о ком не думал, кроме тебя, но сказать тебе в лицо, что ты мне не нужна, найти какие-то еще слова, чтобы это было убедительнее текстового сообщения – сил не хватило. Может быть, моей любви было недостаточно. Я убедил себя, что поступаю правильно, а решений своих не меняю.
Но ты имела право знать.
А я имел право не молчать.
Наверное, любви и правда было недостаточно. Я недооценивал тебя. Я думал, что так – пережить тебе будет проще. Я предположил, что твоя любовь самую малость меньше моей. И я ошибся.
Я жил в заблуждении все эти годы, ведя борьбу не с миром за тебя. А с собой – против тебя.
Я пытался тебя разлюбить. Заливал тебя алкоголем. Глушил препаратами. Перекрикивал тебя на концертах – благо глотка позволяет. И изливал в чужие тела, которые превращались в сознании в наборы рук, ног и задниц. Ни одного из этих тел я потом не узнал бы. Ни родинок, ни впадинок, ни шрамов. Твои знал и осязал каждую минуту. И любил сильнее.
Я пытался тебя забыть. Год за годом – запрещал себе вспоминать. Раз за разом повторял, что ты – прошлое, а прошлое не стоит всей этой боли. Вытравливал из памяти – как ты улыбалась, из души – как ты звучала, из крови, перегоняющей по венам чертов генетический материал, – как ты жила. Изгонял тебя из себя, как изгоняют бесов. Лечился, как лечатся от зависимости. Но чувствовал внутри более явственно, чем биение собственного сердца. И любил сильнее.
Я пытался тебя ненавидеть. Ревность переплавлял в ярость. Ярость – в отвращение. Взращивал на благодатной ниве – ты была не одна. И загибался от этой дикой мысли: ты не одна! Тогда как я не разлюбил, не забыл, не возненавидел. Только любил сильнее. Тебя, которая никогда не сбудется и никогда уже не случится. С каждым днем любил тебя, Зорина, все сильнее.
