Единственная наследница - Модиньяни Ева (серия книг .txt) 📗

А сам сел в машину и велел шоферу включить полную скорость, желая оставить эту женщину в своем прошлом. Он жаждал вычеркнуть ее из своего сердца, из своей памяти.

Чезаре укрылся в квартале делла Ветра, в доме Риччо и Миранды, почти потеряв контакт с внешним миром. В течение двух дней даже Пациенца не знал, где он. Но на третий день его чувство жизни возобладало. Стоило выслушать от Сибилии с сотней жизней, этой старой, как само время, гадалки, что ему сулит его будущее. И он пришел вновь в ее большую и грязную комнату, полную кошек и котов, в которой он много лет уже не появлялся. Запах кошачьей мочи по-прежнему мешался здесь с ароматом наргиле, которое старуха беспрестанно курила, а сама бессмертная Сибилия, сидящая со скрещенными ногами на шелковых подушках, все больше походила на мумию.

– Ты вернулся, парень, – сказала она, едва касаясь пальцами разноцветных карт, рассыпанных перед ней; глаза ее их уже не различали, но она распознавала, ощупывая их. Она по-прежнему звала его «парень», как и много лет тому назад, когда он пришел к ней перед тем как отправиться на войну.

– Я никогда ничего у тебя не спрашивал, Сибилия, – начал он. И это была правда. Старуха всегда сама угадывала вопросы.

– Это верно, – согласилась она, поднимая лицо и пытаясь разглядеть его своими уже совершенно слепыми глазами.

– Я пришел просто повидаться с тобой.

– Ты пришел потому, что тебя гложет ревность, – проговорила она голосом, ставшим за прошедшие годы еще более скрипучим.

– Какая ревность?

– Безрассудная и жестокая, которая пожирает тебя. Два дня назад у тебя родилась дочь.

– У меня нет никакой дочери, – возразил Чезаре.

– Ты ее оттолкнул, после того как вызвал на свет раньше срока своей яростью. Вижу дочь твою среди цветов. Цветы и слезы. Любовь и ревность. И кровь твоя на голой земле.

– Что за бред? О какой дочери ты говоришь? Старуха улыбнулась своим морщинистым лицом, собирая на ощупь колоду карт.

– Это не бред, – сказала она, покачав головой. – Я говорю о ребенке, которого ты вытолкнул из материнского чрева прежде времени.

Чезаре почувствовал, как у него сдавило в груди.

– Если девочка родилась, – сказал он, – это дочь женщины, которая обманула меня. Это ее дочь, не моя.

– Она не могла обмануть тебя раньше, чем ты любил ее. И эта дочь – твоя. Карты не лгут, а мои глаза, хоть и без света, но видят далеко. Бог накажет тебя за то, что ты совершил. Пройдут годы, прежде чем ты сможешь увидеть свою дочь. И ты будешь страдать. Таково твое наказание.

– Если это моя дочь, я увижу ее, – решил он.

– Нет, прежде пройдут годы. Вот цена, которую тебе придется заплатить за ревность, что привела тебя к тяжкому оскорблению. Теперь уходи. Мы больше никогда не встретимся с тобой.

Машина Чезаре неслышно подъехала и остановилась на площадке перед виллой. Аузония вышла ему навстречу.

– Как она? – спросил Чезаре. Он имел в виду Марию.

– Хорошо, я думаю, – ответила женщина. Ее широкое крестьянское лицо выражало глубокую печаль.

Хозяин посмотрел на нее с удивлением.

– Как это – думаю? – спросил он. – Если хорошо, так хорошо.

– Когда она уезжала, она чувствовала себя хорошо. – Глаза служанки наполнились слезами.

– Уезжала?

– Она уехала с девочкой.

– С девочкой, говоришь? – Он сразу вспомнил слова старой Сибилии, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди.

– С хорошенькой девочкой, – уточнила Аузония.

– А доктор приходил? – осведомился Чезаре.

– Да, приходил вместе с акушеркой. Но они не успели перенести ее домой. Так девочка и родилась на лугу среди нарциссов.

– На чем она уехала? – спросил он.

– На такси.

– Но разве не опасно было отпускать ее в таком состоянии? И почему доктор позволил ей уехать?

– Доктора не было, когда она уезжала. – Аузония говорила с ним, как виноватая.

– А ты, – набросился он на нее, – ты что, не могла остановить ее? Не могла помешать ей уехать?

– Я служанка. Служанка не может помешать никому, – возразила она. – И потом, если женщина решила уехать в таком состоянии, у нее для этого должны быть веские основания.

– Наверное, она поехала к матери, – попытался преуменьшить беду Чезаре. – Куда же ей еще деваться?

Выражение лица Аузонии не обещало ничего хорошего.

– Нет, синьор Чезаре, – печально сказала она, – я не думаю, что Мария поехала к матери. Я уверена, что она уехала туда, где вы не сможете ее найти.

– Почему ты так уверена?

– Потому что Мария велела мне передать, чтобы вы не искали ее. Она сказала, что это будет пустая трата времени.

– Я понял. – Он постарался взять себя в руки, сознавая, что не оставалось ничего другого, как сохранять спокойствие.

Он поднялся в синюю комнату. Она еще была полна воспоминаний. Мария оставила все: платья, шубы, деньги, драгоценности. Из маленького футляра Чезаре достал колье из сапфиров, которое подарил ей в их первую ночь в Караваджо. Даже этот залог их любви она не захотела взять с собой, уезжая. Он спустился в гостиную и позвонил Пациенце.

– Вернувшись из Рима, я тебя повсюду разыскивал, – сообщил адвокат обеспокоенным и в то же время укоряющим тоном. – Куда ты запропастился?

Чезаре не ответил на вопрос.

– Когда ты вернулся? – вместо ответа спросил он.

– Несколько часов назад. И отчет уже готов. – Он говорил о работе, но чувствовал, что Чезаре его не слушает.

– Я должен поговорить с тобой о Марии. – У Больдрани был какой-то странный, отчужденный тон.

– А что случилось?

– У Марии родилась девочка, – сказал он безрадостным тоном.

– Ты стал отцом, а говоришь об этом, как о несчастье?

– Я тебе потом объясню, как обстоят дела, – снова начал Чезаре решительным голосом. – Теперь же могу только сказать, что Мария уехала.

– Вы поссорились? – Пациенца встревожился.

– Оставь, Миммо. Потом объясню тебе. Ты должен только найти ее, – приказал он. – Найми сыщиков, свяжись с полицейскими службами, с военными. Найди ее, Миммо, иначе я сойду с ума.

Больдрани бросил трубку и откинулся на спинку кресла.

С ним впервые случилось то, с чем он не мог смириться. Да, он мог потерять дочь, которая могла быть и дочерью другого, но он не мог потерять единственную женщину на свете, которую любил и которая нужна была ему как воздух. Он вытащил из кармана пиджака копию письма, переданного ему чиновником секретной службы. Да, циркач писал в нем о жарком июльском дне, когда они встретились с Марией. Прошло ровно девять месяцев с того дня. С чего взяла эта колдунья Сибилия, что девочка родилась на месяц раньше по его вине? А если все же ясновидящая была права? Но теперь это было для него и не так уж важно. Он хотел только одного – во что бы то ни стало вернуть Марию.

АННА. 1980

Анна с наслаждением отпивала ароматный кофе из чашки английского фарфора, поданный Аузонией.

– Тебя расстроил этот тип, который все появляется в теленовостях? – Она говорила о бывшем президенте совета, который только ушел.

– День был тяжелый, – уклончиво ответила Анна.

– Однако до встречи с ним ты выглядела лучше, – возразила Аузония.

– Возможно. – Анна чувствовала себя усталой, измученной. Она еще не оправилась от смерти отца, а тут эта угроза министра. «Вы, – сказал он ей, уходя, – дочь служанки и ярмарочного плясуна». Ей следовало ожидать от министра подобного «откровения»: ведь она первая угрожала ему скандалом Пеннизи. Она объявила войну от лица старика, которого уже не было в живых.

– Знаешь, что говорил твой отец? – сказала Аузония, словно угадав ее мысли.

– Он много чего говорил, – заметила Анна.

– Он говорил: когда у тебя есть проблема, не волнуйся. На скользком льду чем больше суетишься, тем больше рискуешь упасть. А сохраняя спокойствие, скорее сохранишь и равновесие.

– У него был ответ на любой вопрос. – Анна выпила кофе до последней капли и потушила сигарету в хрустальной пепельнице.