Кошки - Мышки (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс" (бесплатные версии книг txt) 📗
Но появился кадмиевый стержень — и всё вокруг изменилось. Муза пнула непослушного ретирвера под хвост, всунула ему кисть в зубы и отправила на подвиги во славу искусства. Рисуя — и рисуясь — в кабинетике КиберКота, Мишель впервые за последние десять лет ощутил, как за спиной шевельнулись крылья. Пусть еще не в полную силу, так — чуть-чуть. Но они там были. Вначале Воронцов посчитал это глупостью. Крылья тоже придумали идиоты. Чтобы объяснять, почему они (идиоты) плюхаются носом в асфальт. Но нет. С каждым разом крылья за плечами шуршали всё настойчивее, и вскоре игнорировать их наличие стало невозможно. Это случилось на выставке.
В ожидании встречи Мишель волновался, как безусый юнец. Кого он увидит? Воронцов боялся разочарования. Но где-то в глубине души хотел нанести ей такой же сокрушительный удар, какой когда-то Ирина нанесла ему. Пусть посмотрит, от кого она тогда отказалась. Вот он какой стал!
Только оказалось, что его безумная мечта, недостижимая, проклятая звезда всё это время жила припеваючи! Да бог с ней, пусть бы жила, как хотела. Разве Воронцов — ей враг? Он никогда не желал ей плохого. Просто хотел немного отомстить. Но в итоге сам пропустил удар. Удар, который нанесла ему Ирина, оказался ниже пояса. Во всех смыслах. Словно не было никаких десяти лет в разлуке. Он снова юный и пьяный и хочет ее до одурения. До безумия. До красных лунок от ногтей на ладонях. Вот тут-то подлые крылья развернулись во весь размах. И понесли его… Ох, куда бы они его занесли, если бы не Кира. Страшно подумать. С трудом пережив похмелье прошлых выходных, Мишель всё ждал, когда его отпустит. Но крылья не собирались сдаваться.
Он надеялся, что соблазнение Мышки-Киры опустит его на землю. И ведь почти удалось. Почти! Однако в споре, как спорте или сексе — «почти» не считается. Кадмий — он пластичный и ковкий. Кажется, еще чуть-чуть, и ты прогнешь его под себя. Но в тот момент, пока ты его прогибаешь, он тебя отравляет. Кира, в отличие от презренного металла, отравляла глупой, идиотской романтикой. Пусть Гена строит свои планы по захвату мира. Кадмиевый стержень — он, прежде всего, стержень. Так что — удачи! Даже интересно посмотреть, во что Ген-директор превратится после того, как получит от Мышки свою порцию яда.
Выходя от Киры, Мишель знал, что проиграл с-Котское пари. Проиграл окончательно и бесповоротно. Кира права. Нужно набраться смелости и заплатить ту цену, которую требует судьба. Нужно набраться смелости и признаться самому себе, что юношеская влюбленность никуда не делась. Его чувства не изменились. Изменился он сам. Цепная реакция оторвала у ретривера пушистый хвост, содрала с него шерсть и расшвыряла ее клочья по болотам. Сколько можно быть кобелем? Пора становиться человеком.
Михаил с трудом дождался субботы. После работы он объездил художественные магазины в поисках мольберта, бумаги, кистей и красок. Он точно знал, куда поедет. В пятницу он лег спать пораньше, чтобы проснуться затемно и успеть добраться туда, где над рекой самые красивые рассветы. Туда, где стрекочут кузнечики, и ветер качает полевые цветы.
В предрассветной мгле Воронцов поставил мольберт, надел наушники с любимой музыкой и погрузился в то самое блаженное состояние, которое знал десять лет назад. Крылья шуршали за спиной, взмахивая в такт классике.
Наверное, поэтому он не услышал, как неподалеку от его автомобиля остановился другой — маленькая розовая «божья коровка», из класса «бешенных табуреток», с хитрым тюнингом на капоте. Из нее вышла миниатюрная брюнетка. Ветер развивал ее кудряшки. А на носу у нее сидели очки в изящной оправе. Брюнетка счастливо улыбалась, глядя на взъерошенную шевелюру высокого блондина, в чьи предки чудом затесался эльф. Или фэйри. Блондина, так давно потерянного. Так болезненно оплаканного. Так случайно обретенного. Он снова пришел к ней. Но теперь она — другая. И теперь она его не отпустит.
Эпилог № 3
В утро вылета из Сеула Гена действительно чувствовал себя не очень. Снова оказавшись за закрытой дверью, — причем, снаружи, а не внутри, — он испытал сложное чувство. Пожалуй, существовало слово, которое могло описать всю гамму, но слово это было нецензурное. Впрочем, нецензурных слов на языке у Колчевского крутилось много. Одно нецензурнее другого. Они свивались в многомерные конструкции, характеризуя Мышку, Гену, пари, Влада с Мишелем, что его начали, и ситуацию в целом. И над всем этим сложнозавернутым, забористо-непечатным безобразием, словно вишенка на торте, висело То Самое Слово. И это был не просто Он. Это был Эпический Он.
Колчевский, как человек склонный к анализу, сквозь алкогольные пары соджу, залакированные двойной порцией виски, пытался понять, где он допустил ошибку. Внезапно проснувшееся творческое начало рифмовало слово «везде» с истинной причиной Эпического Того, что рифмовалось со словом «конец». В ней-то Гена и ошибся. А ведь здравый смысл и жизненный опыт в лице Деда Мороза недвусмысленно на это намекали. Тогда что заставило Гену упереться рогом в этом чертовом пари? У крокодилов и рогов-то нет. У козлов, правда, есть. Но эта мысль Колчевскому не нравилась. Единственное, что в этой ситуации ему нравилось, было виски. Осознав своим аналитическим умом, что еще чуть-чуть, и ночевать он останется прямо в баре, лицом в стойку, Гена сделал ручкой бармену и, пошатываясь, направился в номер. Колчевского хватило на то, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, снять галстук и почему-то носки. Во всем остальном он завалился на кровать. Соджи и виски до краев заполнили цистерну быстрого погружения, и Гена ушел в сон, словно под воду.
Во сне — впервые со времени гибели — Гена увидел отца. Они сидели на берегу речки и удили рыбу. Папа курил. Гена не мог понять, почему отец курит. Ведь на подлодке с куревом проблемы. В «курилку» — определенным образом оборудованный отсек, — по словам отца, очередь с утра занимали. А отец отвечал, что зато когда лодка всплывает, накуриться — это как с женщиной. И даже немного лучше. Гена тогда уже представлял, что такое «с женщиной». В общем виде. Но курить он начал раньше. Когда в один момент отца не стало. Гена не мог ему простить то, что он обменял их: его, маму, Пашку, — на море. Неужели оно было отцу дороже, чем он, Генка? Гена старался изо всех сил, чтобы папа им гордился. И тогда. И потом. Словно пытаясь доказать призраку, как тот был не прав.
И теперь папа сидел рядом, курил и удил рыбу. Сидел рядом, но не смотрел на сына. И Гена понимал, что отцу стыдно. Что отец никогда — никогда от слова «совсем» — никогда бы не позволил себе поспорить на женщину. В его вселенной просто не существовало такого понятия. Да, отец оставил семью ради любимой работы, дела, которым гордился. Но всякий раз, уходя в море, он возвращался. Возвращался для того, чтобы отдать себя любимой жене и горячо любимым детям. У Генки никогда не было сомнений в том, что папа его любит. Пока однажды отец не остался там навсегда. Не по своей вине. Из-за трагической случайности. А Гена? Чем Гена может оправдать свой уход из жизни Антохи? Марта — не мама, конечно. Но Тоха-то чем провинился? Разве он виноват, что дедушка отдал свою жизнь морю, а не сыну?..
И тут отец повернул голову к сыну и потрепал его по плечу. Мол, ничего. Прорвемся…
Гена проснулся от непривычного ощущения. В глазах щипало. Он сидел на кровати, а по щекам неумолимо текли слезы. Оплакивая отца. Впервые с его ухода. Оплакивая того далекого, брошенного Генку. Оплакивая преданного сына. Это неправда, что настоящие мужчины не плачут. Плачут. Только тогда, когда этого никто не видит. И если им повезет. Вместе со слезами приходило понимание, что, черт подери, Кира права. Он слишком долго был в автономном плавании. Пора возвращаться.
Это смутное чувство осознания было таким хрупким, что Колчевский не был способен к общению. Он и думать особо не мог. Просто погрузился в это чувство прощания и прощения. Отца, себя, Тохи. В пятницу, вместо того, чтобы поехать на работу, он отправился на кладбище. Все, погибшие в результате того несчастного случая, были захоронены рядом. Над портретами, строчками и цифрами нависал силуэт подлодки. Гена уложил на гранитную плиту гвоздики и молча попросил прощения. За то, что не понимал. За всё, в чем не оправдал надежд. Вдалеке, в часовне, раздался мелодичный перезвон колоколов. И Колчевский посчитал это ответом.
