Отказ - Камфорт Бонни (книга регистрации txt) 📗

Я попыталась как можно тактичнее выразить свою мысль:

– Как вы думаете, то, что вы пили, мешало вам должным образом заботиться о Нике?

Глаза Кенди наполнились слезами, и она потянулась к соседнему столику за платком.

– Я его любила, но я и сама была ребенком. Иногда у меня для него не оставалось времени, и я думала, что если бы его здесь не было, все было бы намного легче. Идеальной матерью я не была, это точно.

Моля Бога, чтобы она не оборвала меня на полуслове, я спросила:

– Как случилось, что Ник спал с вами в одной постели?

Она высморкалась.

– Николас начал работать на бензоколонке в ночные смены. Каждую ночь я оставалась одна и была очень одинока. Ники писался в кровати, и отец бил его, если утром находил мокрую постель. Мне действительно было его жаль, и я подумала, что если прижму его к себе, когда он засыпает, то он, может быть, перестанет мочиться в постель.

– Поэтому вы и взяли его к себе в постель?

– Я знала, что он побоится написать у нас в постели, поэтому я и положила его рядышком.

Как печально, подумала я. Два одиноких ребенка.

– Как часто это бывало?

– Может быть, три или четыре раза в неделю. Потом, когда он засыпал, я осторожно переносила его к нему в постель, он не просыпался. Это ему помогло. Он перестал мочиться в постель.

– Но пребывание в одной постели пробудило сексуальную активность?

Кенди кивнула и прикрыла лицо руками.

– Вы считаете, что я – отвратительный больной человек, не так ли?

– Нет, – мягко сказала я. – Я считаю, что вы были одиноки, вы выпивали, вам было грустно.

Кенди продолжала сквозь слезы, ей теперь хотелось говорить, хотелось выплеснуть свою боль.

– Вы должны понять, что я всегда была пьяна! Пьяная, одинокая и подавленная. Чаще всего мы просто лежали обнявшись, но когда он спрашивал, можно ли ему поиграть с моими сиськами, я ему разрешала. Иногда он притворялся, что он – младенец, и сосал их, а кроме того я думала, что это успокаивает его.

– Но ведь это не все, что было между вами.

– Не все, – она остановилась, чтобы собраться с духом, и расплакалась.

– Сейчас я совсем иначе смотрю на все, сейчас, когда я взрослая. И ужасно жалею, что все так случилось.

– Все мы совершаем по молодости лет глупые ошибки. Это – одна из них.

Она опять высморкалась и кивнула.

– Несколько раз случалось так, что, поиграв с моими сиськами, он засыпал, а я возбуждалась и я… я тихо рядом с ним занималась онанизмом. Но однажды он открыл глаза и спросил, что я делаю. Я кое-что ему объяснила и сказала, чтобы он засыпал. Как-то, недели через две, мы уснули рядом, и мне стало сниться, что какой-то мужчина занимается со мной любовью, так что я кончила, проснулась и обнаружила у себя между ног руку Ника. Я сильно его оттолкнула и сказала, что это безобразие, и чтобы он так никогда больше не делал. А он сказал, что делает только то, что делала я, и он это видел. Я объяснила ему, что он не должен больше так меня трогать, что он будет это делать с другими женщинами, когда подрастет. Он пообещал мне, что больше так делать не будет, но попросил меня показать, как это выглядит. Я включила свет и позволила ему посмотреть.

– Вы еще чему-нибудь научили его? Она сильно покраснела.

– Я показала ему, как доставить себе удовольствие. Он видел, как это делала я, и хотел узнать, как это подействует на него. Поэтому я показала ему. Я решила, лучше ему узнать от меня, чем во дворе. Конечно, теперь я понимаю, что я натворила.

Не удивительно, что Ник так много занимался мастурбацией. Теперь легко было понять, насколько схожи мы были с Кенди в его представлении: подобно ей, я отдала ему часть себя, но не целиком, я нанесла ему точно такую же травму, как и она, покинув его. И злоба, которую он испытывал по отношению ко мне, была отголоском той давней злобы на Кенди.

Я задала ей и другие вопросы. Оставив Николаса, она переехала в район Бея, а когда получила развод, снова вышла замуж за алкоголика. Этот брак также не был счастливым, и к тому же осложнился несколькими выкидышами. Достигнув критической точки, она сумела пересмотреть свою жизнь. Она оставила второго мужа и начала анонимно лечиться от алкоголизма. Три года она не пила, потом вернулась в Лос-Анджелес, встретила Хэрри Лейнхерста, владельца компании, занимавшейся компьютерными программами, тоже бывшего алкоголика. Этот брак был совсем другим. Теперь она, наконец, нашла взаимопонимание и ощущение безопасности. Они жили вместе уже пятнадцать лет. Пять лет назад она нашла Ника, сделала несколько попыток восстановить отношения с ним, но все напрасно.

В заключение она рассказала мне, что, уйдя от Николаса, отправила маленькому Нику много писем и рождественский подарок, но все было возвращено нераспечатанным.

– Я воспользовалась адресом фирмы моего брата в Сан-Франциско, потому что Николас не стал бы меня искать по нему. Но вы знаете, что он сделал? Он переадресовал всю свою почту на абонентский ящик, и все мои отправления вернулись обратно. Этот негодяй хотел убедить Ники, что я его бросила. И мне пришлось оставить все как есть, иначе меня могли бы убить. Не было никакого способа сказать Ники, что я любила его. Если бы только Ник знал!

– Но разве вы не могли связаться с ним через школу?

– Потом я подумала и об этом, но я была слишком напугана.

Кенди встала, едва держась на ногах.

– Я все сохранила. Я надеялась, что когда-нибудь покажу это Ники, и он все поймет. Но он не пожелал иметь со мной дело. Он не дал мне даже пяти минут, чтобы объяснить. Просто сказал, что я для него умерла, и пусть все остается как есть.

От слез тушь на ее ресницах расплылась, и под глазами появились черные круги.

– Я вам покажу, – сказала она и, слегка пошатываясь, пошла наверх.

Пока я слушала ее, во мне крепла уверенность в том, что если бы Ник узнал то, что она рассказала мне, это изменило бы весь ход событий. Он никогда не подозревал, как глубоко любила его эта женщина.

Она вернулась с маленькой коричневой коробкой, которую поставила у моих ног.

– Вот. Посмотрите на почтовые штемпели. Двадцать пять лет назад.

Я открыла коробку и просмотрела письма. Они пахли плесенью и пожелтели от времени, на них были штемпели двадцатипятилетней давности, как она и говорила.

– А эта коробка – рождественский подарок, который я послала ему через месяц после отъезда. Я все время хранила ее, надеялась, что, может быть, когда-нибудь он выслушает меня, когда-нибудь захочет меня увидеть.

Я держала в своих руках ключ к жизни Ника – ключ к его личности, к его лечению – и внезапно ощутила такую потребность действовать, что справиться с ней оказалось мне не по силам.

– Миссис Лейнхерст… может, вы позволите мне отнести ему все это сегодня? Позвольте мне быть вашим посланником.

Она схватила свою коробку и села, положив ее на колени.

– Как вы можете! В середине процесса? И как я могу вам доверять? Это единственное имеющееся у меня доказательство. Я должна сохранить его на случай, если он когда-нибудь вернется. Я мягко сказала:

– У вас нет других детей, не так ли?

Она схватила коробку, как будто это был ребенок.

– У нас с Хэрри умерла девочка, вернее, она родилась мертвой после родов, длившихся тридцать шесть часов. Больше у меня не было беременностей. Ники – мой единственный ребенок.

– Тогда позвольте мне пойти к нему. Я знаю, что вы рискуете, отдавая мне эти вещи, но мой риск гораздо больше. Я думаю, он меня выслушает.

Я видела, как в ее глазах надежда боролась со страхом.

– Он – мой единственный ребенок. Я вылечилась от алкоголизма, у меня есть муж, но иногда ночью мне хочется выпить, выпить для того, чтобы не было пустоты, которую может заполнить только Ники.

– Тогда позвольте мне пойти к нему, – я встала и протянула руки, а она отдала мне коробку.

Когда я села в машину, голова у меня шла кругом. О чем я думала? Как я смогу это сделать? Я миновала центр Лос-Анджелеса, выехала на шоссе на Санта-Монику, меня словно несло на крыльях. Когда я доехала до пересечения с четыреста пятым шоссе, мне пришлось сделать окончательный выбор: на север к себе домой или на юг к нему.