Наследницы - Адлер Элизабет (читать книги без TXT) 📗
— Ради Бога, дорогая, мы теперь богаты. Давай по крайней мере получим удовольствие от нашего богатства.
Он позвонил своим портным в Эвилл-Роу и заказал несколько костюмов и три разных фрака, и еще ботинки ручной работы от Лобба и две дюжины ручной работы сорочек из Парижа. После этого совершил набег на нью-йоркские магазины, купив белые обеденные пиджаки для Палм-Бич, куда он планировал повести Ханичайл, и снова рубашки, галстуки и прочие модные вещи, включая и комплект огромных бриллиантовых запонок, на фоне которых подаренные ею запонки с единственной жемчужиной выглядели очень дешево. Ханичайл даже не подозревала, что Гарри такой павлин.
Он упрекнул ее в том, что она немодно одета, и отправил ее к парижскому кутюрье в «Бергдорф-Гудмэн» купить себе модную дорогую одежду. В конце концов Ханичайл убедила себя, что она сейчас леди Локвуд и должна соответствовать своему новому положению. Но новые вещи не приносили ей большого удовольствия; она с тоской вспоминала о походах по магазинам с тетей Софи и поймала себя на мысли, что ей хочется повернуть обратно колесо своей жизни.
Позже Гарри позвонил лорду Маунтджою и извинился за свое возмутительное поведение.
— Все, что я могу сказать в свое оправдание, сэр, — сказал Гарри, стараясь быть как можно искреннее, — я люблю Ханичайл, и она сама хотела убежать со мной.
Старый Маунтджой сомневался в искренности слов своего новоявленного родственника, но все же неохотно пожелал всего хорошего и наказал Гарри заботиться о Ханичайл, а затем попросил подозвать ее к телефону.
Он не стал спрашивать Ханичайл, почему она это сделала, а просто сказал, что у нее, должно быть, были на то свои причины и теперь, когда дело сделано, он уверен, что она будет хорошей женой и не опозорит имя Маунтджой. Он не сказал «больше», но Ханичайл была уверена, что именно так он думает.
— Я скучаю по тебе, Ханичайл. Мы все скучаем, — сказал в завершение разговора старый граф.
У нее было такое чувство, что он хотел сказать, что любит ее, но он этого не сделал и повесил трубку прежде, чем она успела ответить, что тоже любит его и тоже скучает по нему, Лауре и даже по этому старому дракону тете Софи, скучает, как никто в мире. Скучает по всем, за исключением Анжу, которая разбила ее мечты.
Вскоре Гарри настоял на покупке городского дома и потратил на это целое состояние. Он просто не мог остановиться и продолжал тратить деньги; он был похож на ребенка в магазине сладостей с полным карманом денег. Вскоре он снова начал играть в карты.
Сейчас Ханичайл сидела в их спальне, ожидая, когда он вернется домой и расскажет ей, где провел всю ночь.
Она перебрала в памяти события предыдущих ночей, пытаясь понять, в чем ее ошибка. Они ходили обедать, и ресторан был почти пустым, чего Гарри ненавидел, так как ему всегда хотелось, чтобы вокруг него бурлила жизнь. Он говорил, что любит себя показать и на других посмотреть, и что, черт возьми, в этом плохого?
— Все, у кого есть хоть капля мозгов и достаточно денег, проводят уик-энд за городом, — пожаловался он. — Или в своих загородных домах, или на море. — Внезапно в его голову пришла идея. — Я точно знаю, что нам нужно, Ханичайл. Загородное поместье. Возможно, в Ньюпорте. Я слышал, что все нормальные люди ездят туда, чтобы покататься на парусниках. Мы можем купить парусник, а может, даже яхту. — Он посмотрел на нее с улыбкой, которая вовсе не была похожа на улыбку, и добавил: — Конечно, она должна быть внушительных размеров. Гораздо больше, чем у Алекса Скотта.
Ханичайл посмотрела на вкусную еду на ее тарелке, удивляясь, почему она стала такой неаппетитной.
— Почему тебе всегда надо упоминать его имя? — спросила она.
Отрезая кусочек жареной утки, он ответил:
— Возможно, потому, что я часто спрашиваю себя, как далеко зашли отношения моей жены с ним?
Он жевал утку, наслаждаясь как ее вкусом, так и выражением боли на лице жены.
— Не начинай все сначала, Гарри, прошу тебя.
— Почему нет? — Гарри отрезал себе еще кусочек утки. — В конце концов, мужчина имеет право знать правду о своей жене. — Он насмешливо посмотрел на Ханичайл. — Интересно, было ли правдой то, что ты мне тогда сказала. В тот вечер, когда выскочила из дома Алекса Скотта и попала прямо в мои объятия?
— Давай сменим тему, — резко оборвала мужа Ханичайл, наблюдая, как официант наливает вино в его стакан. К своему вину она почти не притронулась. — Не думаю, что нам надо покупать загородный дом, особенно в Ньюпорте. Я просто буду там не к месту.
— В этом ты права, — сказал Гарри, внимательно разглядывая жену. — Но я буду, Ханичайл. Естественно, буду. А тебе придется примириться с чувством, что ты не подходишь для ньюпортского общества, хотя бы потому, что мы будем богаты, гораздо богаче, чем они.
— Ты не забыл Гарри, что богата только я?
Она не добавила «а не ты», но он понял, что именно это она хотела сказать. Он отложил нож и вилку, аккуратно сложив их на тарелке.
— Возможно, тебе следовало более внимательно прочитать документы, которые ты подписывала в офисе Джока Ламонта, дорогая. От твоего внимания, кажется, ускользнул тот факт, что мы подписали брачный контракт: фифти-фифти. У тебя половина, и у меня половина. На всю жизнь. Так что, видишь ли, дорогая, мы оба богаты.
Гарри приказал принести счет, небрежно швырнул на стол деньги и ушел. Сгорая от стыда и смущения, Ханичайл поймала такси и поехала в их дом на Бикмен-плейс, который по настоянию Гарри был куплен в первую неделю их приезда в Нью-Йорк.
В нем было двадцать комнат, и Ханичайл понимала, что он слишком велик для них, но Гарри сказал, что его тошнит от их номера в «Плазе», что он человек, которому нужно пространство. Он пригласил известного дизайнера по интерьеру и сказал ему, что у него есть ровно месяц, чтобы все обустроить. Он получит королевское вознаграждение, если уложится в срок, а в случае превышения указанного срока его будут штрафовать за каждый день просрочки. Дизайнер обставил дом дорогой антикварной мебелью, модными абсолютно белыми софами и коврами, дорогими картинами и безделушками. Он получил свое вознаграждение, и Гарри остался доволен, но Ханичайл находила, что, несмотря на роскошь, дом был холодным и бездушным.
Здесь не было ни одной вещи, которую бы выбрала она сама, даже сочетание цветов в спальне: черного и белого, с красными штрихами. Ковер был черным, драпировка и покрывало на кровать сшиты из дорогого тяжелого белого шелка, а единственным украшением была огромная красная ваза из венецианского стекла, заполненная высокими лилиями, аромат которых она стала ненавидеть. Ханичайл считала, что эта комната была во вкусе Роузи.
Когда Ханичайл приехала из ресторана, Гарри дома не было. Она приняла душ, надела халат и стала ждать мужа в спальне, не переставая удивляться тому, как человек мог так измениться за короткий промежуток времени. Сначала он был таким понимающим. Теперь же он часто возвращался домой под утро, но сегодня впервые не пришел ночевать.
Она взяла письмо от Тома, которое получила с утренней почтой, и перечитала его снова. Она назначила Тома управляющим нефтеразработками на ранчо, и он писал, что ей бы следовало приехать домой, чтобы самой посмотреть, как продвигаются дела. Она просто не поверит, как все изменилось. Он выражал надежду, что они с мужем счастливы в Нью-Йорке и что он и Элиза сразу полюбят его.
Гарри приехал часом позже. Его обеденный пиджак был помятым, галстук он где-то потерял, а лицо обросло щетиной.
Он бросил пиджак на кровать и молча посмотрел на Ханичайл. Он снял через плечи подтяжки и, зевая, запустил руки в волосы.
— Гарри, — сказала Ханичайл, стоя у окна и наблюдая за ним.
Он искоса бросил на нее взгляд, и она закусила губу, сдерживая злость. В конце концов, это Гарри вел себя отвратительно накануне вечером, унизив ее тем, что ушел из ресторана. Это Гарри не ночевал дома, занимаясь… одному Богу известно чем. А сейчас ей придется изображать из себя хорошую жену и извиняться. Она старалась убедить себя, что во всем ее вина. Ей следовало настоять на помолвке, а не бросаться замуж сломя голову. Ей следовало бы прислушаться к своему разуму, а не к раненому сердцу. Но все уже слишком поздно.
