Ласковые имена - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

Пэтси не переносила конфликтов еще больше, чем Флэп.

– Ладно, хватит вам, хватит, – сказала она. – Я жалею, что спросила тебя о матери. Не надо мне было высовываться.

Флэп помрачнел.

– Вокруг твоей матери никогда меньше трех мужчин не увивалось. Случайно такого не бывает, ты знаешь. Мужчины не слетаются, если женщина не распускает запах.

– Мне не очень нравятся выражения, которые ты выбрал, но мысль я запомню. – Эмма крепко сжала свой стакан с охлажденным чаем, сожалея, что у них в гостях Пэтси. Без нее могло бы случиться что угодно: Эмма швырнула бы в мужа стакан или потребовала бы развода.

В очень напряженном молчании прошла минута; Эмма и Флэп сдерживались, а Пэтси притворялась, что смотрит в окно. Все притворялись, что глядят в окно. Чтобы чем-то отвлечь себя, Эмма поднялась и налила еще чая, который без слов взяли у нее Флэп и Пэтси. Пэтси спрашивала себя, распускает ли запах она. Идея была слегка пакостная, но в ней было и нечто сексуальное. Открыв сумочку, она вынула оттуда расческу и занялась волосами. Она часто фантазировала о браке. В ее воображении брак связывался, в основном, с домом, красиво обставленным и устроенным, как у миссис Гринуэй, в котором бы она жила с аккуратным и вежливым молодым человеком. Ей никогда не удавалось ясно увидеть этого молодого человека, но если его удавалось вообразить, то он представлялся аккуратным, белокурым и добрым. Разумеется, он не будет таким неряшливым, угрюмым и саркастичным, как Флэп Гортон.

Флэп заметил только, что у Пэтси руки не такие полные, как у его жены.

Эмма, сознававшая, что являет собой все, чего больше не хочет ее муж, жевала лимон из чая, глядя на ту же жаркую зеленую лужайку, которую видела перед собой уже много месяцев. Враждебность в ней отступила. Она чувствовала, что хорошо бы больше уже никогда не быть беременной.

Как только Пэтси заметила, что Флэп смотрит на нее, она перестала причесываться. Вообще Гортоны ее несколько обескураживали. В их отношении друг к другу было что-то жестокое, что ей не нравилось и о чем ей не хотелось думать. Возможно, это было как-то связано с сексом, другой причины ей не хотелось видеть. В ее фантазиях о браке секс обычно присутствовал не более, чем в виде помехи на экране ее мыслей. Она испытала его еще очень мало, и не составила о нем себе четкого представления.

– Почему мы здесь все сидим и смотрим? – спросил Флэп. Длительное молчание вызывало у него чувство неудобства.

– Потому что больше нечего делать, – сказала Эмма. – Я прервала поэтическое чтение, и всем стало неловко.

– Не извиняйся, – попросила Пэтси.

– И не думала.

– Да, но ты собиралась. Ты склонна принимать на себя грехи всего мира.

– Пусть принимает – вмешался Флэп. – Она сама совершает их достаточно.

– Я пошла, – объявила Пэтси. – Не знаю, зачем ты заставил ее забеременеть, если не намерен к ней хорошо относиться.

– Так бывает, – ответил Флэп.

Пэтси учащенно дышала, как это бывало всякий раз, когда она расстраивалась.

– Ну, не со мной. – Улыбнувшись Эмме, она вышла.

– Мы заставили ее плакать, – сказал Флэп.

– Ну и что? Она постоянно плачет. Она просто из тех, кому это нравится.

– В отличие от тебя. Ты никогда не дашь никому испытать удовлетворение от того, что удалось задеть тебя.

– Не дам, – согласилась Эмма. – Я из твердого материала. И я не буду сердиться за то, что мой муж гоняется за моей подругой. Может быть, если ты сильно постараешься, то тебе удастся ее соблазнить, пока я буду рожать в больнице.

– Заткнись. Я просто читал ей стихи. Ее интеллекту не помешало бы некоторое развитие.

Эмма швырнула стакан. Не попав в Флэпа, он угодил в стену за его спиной.

– Хочешь, разведемся? Тогда ты можешь все время развивать ее интеллект.

Флэп уставился на нее. От грез о бегстве с Пэтси он перешел к странному состоянию, иногда его охватывавшему, – осознанию, что он не обязан выполнять то, что вообразил. Не успел он разобраться в своих желаниях, как мимо его головы пролетел стакан, а жена устремила на него взгляд своих бездонных зеленых глаз.

– Идиотская выходка, – он почувствовал, что внутри все опустилось. Никогда нельзя знать, что произойдет.

– Хочешь, разведемся? – повторила Эмма.

– Конечно, нет. Ты можешь постараться рассуждать здраво хоть секунду?

Эмма была удовлетворена. Она не отказалась бы швырнуть стол.

– Никогда мне больше не говори о развитии ее интеллекта. Ты не об этом думал.

– Интересно бывает поговорить о литературе с тем, кто тебя слушает, – сказал Флэп. – Ты же не слушаешь.

– Я даже больше – не люблю литературу. Все, что меня теперь интересует, – одежда и секс, как мою мать. К сожалению, я не могу себе позволить покупать одежду.

– Ты говоришь так насмешливо, – заметил Флэп. Отказавшись от попыток поспорить, он просто сидел, не глядя на нее, вид у него был очень покорный. В такие минуты пассивность была его единственным средством защиты. Не имея злости в себе, он не мог тягаться с женой. Увидев его реакцию, Эмма поднялась и отправилась в душ. Когда она вернулась, Флэп сидел на кушетке с той же книгой, из которой читал Пэтси. Раздражение у нее прошло; она больше не чувствовала враждебности, Флэп сидел со смиренным видом, так обычно бывало после того, как его пристыдили или победили в ссоре.

– Приободрись. Я на тебя больше не сержусь.

– Да, но на меня давишь. Ты действительно огромная.

Эмма кивнула. За окнами спустился вечер, и просветы между деревьями уже потемнели. Эмма пошла запереть дверь. Она была уверена в одном: что скоро родит ребенка. Стоя и наблюдая тени во дворе, она чувствовала, как ее тянет его вес.

На другом конце Хьюстона, на Лайонз-авеню, где воздух провонял парами бензина, самая горячая поборница Эммы Рози Данлап стояла перед входом в собственный дом, прощаясь с прежней жизнью, если это можно назвать жизнью, в чем Рози сомневалась. Все, что она собиралась из нее вынести, уместилось в двух дешевых чемоданах, стоявших на ее крылечке. Детей здесь не было. Лу Энн и Бустер были снова отосланы к своей тете, – у нее под ногами путалось столько детей, что от лишней пары ничего те менялось, – во всяком случае, на несколько дней, которые, как считала Рози, понадобятся ей на устройство в Шривпорте, ее родном городе.

Роясь в сумочке, она искала ключ от дома, хотя на самом деле у нее не было желания запирать его, она предпочла бы уйти, оставив его открытым. Едва ли не единственной нужной вещью, не поместившейся в чемоданы, была стиральная машина, на которую она так долго копила деньги. Дом был бедный; мебель по большей части – поломанная, да и хорошей-то она никогда не была. Пусть достается кому потребуется, – подумала Рози. – Пусть негры, и мексиканцы, и неутомимая вороватая уличная детвора, от которых она отгораживалась замками двадцать лет, заходят сюда и берут, что хотят. Пусть его загадят, ей все равно: она никогда не собирается возвращаться, чтобы пытаться наладить жизнь среди этой убогой обстановки. С Лайонз-авеню и всем, что с этим связано, – покончено; она даже обрадовалась бы, если бы несколько молодцов подкатили платформу для перевозки домов и увезли весь дом, оставив лишь пустое место, грязь да рухлядь на заднем дворе. Рози подумала, что и ее жизнь была как эта ненужная рухлядь, и если кто-нибудь увезет дом, то так Ройсу и надо.

Но привычки были сильнее; даже не желая больше ничего брать из этого дома и не собираясь в него возвращаться, она рылась, пока не нашла ключ, и все-таки заперла им входную дверь. Затем, подхватив чемоданы, она отправилась на автобусную остановку напротив кафе «Пионер-16». Кейт была на улице – подметала дневной мусор, освобождая место для вечернего.

– В отпуск собираешься? – спросила она, заметив чемоданы.

– Ага, в бессрочный.

– А. Достаточно натерпелась, да?

– Вот-вот.

Эта новость смутила Кейт, и она больше не находила, что сказать. Это, конечно, было знаменательное событие, но как нарочно ее мысли были заняты другим, а именно тем, что любовник хотел, чтобы она сделала себе татуировку. Любовника звали Даб. Ей не хотелось татуировку, но он был настойчив и даже соглашался, чтобы она сделала ее на верхней части руки, а не на заднице, где он мечтал ее увидеть вначале. И всего-то надо было вытатуировать сердечко, а внутри надпись – «Жаркая мама», а у Даба в сердечке было написано «Большой папа». Вообще-то она пообещала принять решение к сегодняшнему вечеру, и с этой мыслью в голове трудно было придумать, что ответить Рози, даже если та уезжала навсегда.