Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Она перепробовала все иллюзии, даже самые чудесные, про которые прежде думала, что они бывают только в книжках, – и все оказалось напрасно. Даже себя обмануть можно было лишь ненадолго, а жизнь как она есть вообще не поддавалась обману.
Маруся оглянулась на бога-воина с копьем, как будто он мог ей чем-то помочь. Он смотрел сурово и помогать не хотел. Она достала из кармана телефон, помедлила немного, потом нажала на кнопку.
– Марко, – сказала она, – не обижайся на меня... Я должна вернуться. Да, в Москву. Сегодня. Еще ведь утро, а самолет вечером, я помню, в билете написано. А может, я все-таки сама? Спасибо...
Глава 9
Матвей долго не мог понять, отчего ему так тревожно.
Что-то назойливо беспокоило его, зудело над самым ухом. Прежде чем он понял, что это просто телефон, в его сонной голове промелькнул, наверное, с десяток догадок, самой реалистичной из которых была пуля, влетевшая в окно и мечущаяся по комнате, потому что никак не может найти его в темноте.
Все-таки он не ошибся с тревогой – сразу расслышал ее в мамином голосе, когда наконец схватил трубку.
– Матюша, ты в Зябликах? – Еще он расслышал, что она изо всех сил старается говорить спокойно. – Или в Москве?
– Что случилось, ма? – спросил Матвей.
– Я думала, вдруг ты сможешь приехать...
– Смогу. Сейчас? – Она молчала, и он повторил: – Мам, скажи, что случилось.
– Папа плохо себя почувствовал, – наконец проговорила она. – Я вызвала «Скорую», но... мне что-то очень тревожно.
– Через сорок минут буду, – сказал Матвей, протягивая руку за джинсами, лежащими на стуле у кровати. – А что у него болит?
Ему странно было об этом спрашивать. Отец был уникальный человек: у него не болело ничего и никогда. Он вообще ни разу в жизни не болел, даже гриппом во время ежегодных эпидемий. Когда кто-нибудь из знакомых удивлялся такому необычному его свойству, он только плечами пожимал:
– Видимо, какие-то тайны здоровой генетики, о которых я не знаю.
И вот сейчас он вдруг плохо себя почувствовал, и, наверное, даже очень плохо, раз мама, совсем не склонная к панике, звонит среди ночи.
– Сердце, – сказала она. – Неожиданно, ночью... Рукой пошевелить не может.
– Зачем ему рукой шевелить? Двигаться вообще не надо.
Матвей одевался, зажав трубку между плечом и ухом.
– Я думаю, что это может быть инфаркт. – Вряд ли можно было сказать, что мамин голос звучит спокойно, но Матвею показалось, что теперь она полностью взяла себя в руки. – У бабушки приступы другие бывали.
У Антоши было какое-то врожденное сердечное заболевание, природу которого врачи не совсем понимали и на которое сама она, насколько это было возможно, старалась не обращать внимания.
– Разве инфаркт вот так, вдруг, бывает? У папы ведь никогда ничего...
– У него опасный возраст. Для сердца опасный. Приезжай, Матюша.
Мама еще раз позвонила, когда он уже подъезжал к Москве; дорога от Зябликов была недлинная, и пробок ночью не было. Она сказала, что отца везут в больницу на Красную Пресню, она едет с ним, и чтобы Матвей приезжал туда же.
Матвей перестал бояться больниц только после армии – вернее, после того как сам полежал в госпитале с ранением и привык к унынию больничной жизни. До этого же, с самого детства, он как-то опасался вот именно этого уныния, которое казалось ему тягостным и зловещим. Хотя непонятно было, откуда такие впечатления. Мама уверяла, что он и был-то в больнице всего раз в жизни: в полтора года ему накладывали швы, когда он упал в смородиновый куст и рассек кожу на виске.
Но, увидев отца на больничной кровати, Матвей опять почувствовал тот глупый детский страх, от которого, как он считал, ему давно удалось избавиться. Было что-то невозможное в том, как сливалось с подушкой папино лицо и тянулась к его руке трубочка от капельницы.
– Болтовней не утомлять, – коротко приказал врач, которого Матвей встретил в коридоре еще до того, как вошел к отцу. – Если палата отдельная и платная, это вовсе не значит, что ее надо превратить в проходной двор.
– Не буду, – сказал Матвей. – А что с ним?
– Инфаркт с ним. Что обычно бывает у мужчин в этом возрасте?
Матвей не знал, что бывает в этом возрасте и что уж это за возраст такой особенный.
– Может, его в реанимацию надо? – спросил он.
– Пока необходимости нет. Если понадобится, сразу переведем.
И вот Матвей вошел в палату и увидел бледность отцовского лица, от которой ему стало жутко.
Мама сидела на стуле у кровати и делала вид, что все происходящее абсолютно в порядке вещей. И этот тусклый больничный свет, и тревожная белизна казенной постели...
– Анюта, с ума ты сошла. – Несмотря на бледность, голос отца звучал спокойно. – Зачем Матвея вызвала? Близкий ему свет из-за города ехать. Может, вы и маме позвонили?
– Антоше не позвонили, – сказал Матвей. – А я все равно в клубе зависал. Тут рядом тусовочное такое местечко, я часто по четвергам бываю. Четверг знаешь как у нас, у золотой молодежи, называется? Маленькая пятница. А большая пятница завтра будет, а там и уик-энд, оторвемся по полной.
– Хорошая вещь молодость, – улыбнулся отец; не похоже было, что он поверил такому объяснению. – Меня, помню, однажды твоя классная в школу вызвала, исключительно чтобы сообщить, что ты бегаешь на переменах. Я сначала и не нашелся, что про такой ужас сказать, а потом говорю: «Знаете, Инга Леопольдовна, вот меня вы хоть озолотите, я без дела никуда не побегу, а для мальчишки десятилетнего это, по-моему, вполне естественно». Ты своим тоже бегать запрещаешь, а, директор?
Матвей видел, что папино спокойствие если не совсем показное, то все же немножко нарочитое.
«Так ведь тоже больницы боится! – вдруг догадался он. – Ну конечно, точно как я!»
– Не всем, – улыбнулся он. – У меня такие есть, что уговаривать приходится: ну отложи свою скрипку, ну побегай как человек хоть на перемене.
– Ты, что ли, уговариваешь?
– И я тоже. У нас же школа маленькая, субординация, конечно, есть, но без фанатизма.
– Смотри, с демократизмом-то тоже не переборщи. Не заметишь, как дети на голову сядут, не говоря про взрослых.
– Я знаю. Это же везде примерно одинаково.
– Жалко, не успел я на тебя в качестве директора посмотреть, – вздохнул отец.
– Выздоровеешь – посмотришь, – вмешалась мама. – Как маленький ты, Сережа. Чуть приболел, уже с жизнью прощаешься. Странные вы все-таки! Пуль не боитесь, а от насморка в обморок падать готовы.
– Кто это мы? – поинтересовался Матвей.
– Мужчины. Я, конечно, социологических опросов не проводила, но подозреваю, что это ваше общее качество. Если уж папа твой...
Лицо у отца стало виноватое.
– Да, мужества у нас маловато, – пробормотал он.
Так они перебрасывались шутками, подбадривая друг друга, еще минут пять. При этом Матвей понимал, и даже не столько понимал, сколько чувствовал, что мама полна тревоги. И понимал, что отец это чувствует тоже.
Ровно через пять минут в палату заглянул врач.
– Анна Александровна, – укоризненно сказал он, – вы же разумная женщина. Кажетесь, по крайней мере. Ему отдыхать надо, а не беседы вести. Сейчас капельницу снимем – и все вон.
– Все-таки придется бабушке сообщить, – сказала мама, когда они с Матвеем вышли из палаты. – Не сейчас, конечно.
– Я позвоню, – кивнул он. – Завтра.
– Езжай поспи, Матюшка, – виноватым голосом сказала мама. – И правда, зря тебя среди ночи потревожила. Просто, знаешь... Я, наверное, тоже странная – мне только с папой спокойно. Если он хоть как-то отдаляется, у меня такая растерянность наступает. А сегодня мне показалось, он совсем... уходит, – помолчав, добавила она. – Такие глаза стали – никогда я их такими не видела.
– Да выздоровеет он, ма, ты что? – Матвей физически почувствовал, как его собственная тревога входит к нему в ладонь и он сжимает ее в кулаке. – В его возрасте инфаркты у мужчин, может, и бывают, но они ж их как семечки щелкают.
