Солги мне - Крузи Дженнифер (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Нормально, — осторожно ответила Трева. — А что?
Зацепив ложку черпаком, Кей Эл вытянул ее на поверхность.
— Ты разговариваешь, с Мэдди? — спросил он.
— Изредка. — Трева проворно схватила ложку. — Ай! Какая горячая!
— Тебя это удивило? — Кей Эл отхлебнул бульона из черпака. — Отличная жратва, — похвалил он. — А я и не знал, что ты так стряпаешь.
— Отвези суп Анне, — сказала Трева, отворачиваясь от раскаленной плиты. — У нас его залейся.
— Возить Анне еду — то же самое, что являться во Фрог-Пойнт со своими сплетнями, — заметил Кей Эл. — Пустое и оскорбительное занятие… А почему ты не разговариваешь с Мэдди?
— Потому что она не желает разговаривать со мной, — ответила Трева, закрывая кастрюлю крышкой. — Я подумала, что Мэдди нужно некоторое время, чтобы прийти в себя, и решила оставить ее в покое. — Она вперила в Кей Эла непроницаемый взгляд, говоривший: «Это мои последние слова, и я от них не отступлюсь», — но при этом ее лицо оставалось несчастным, сердитым и виноватым, и Кей Элу захотелось вытянуть из нее правду. Однако ему было достаточно забот о Мэдди и Эм; к тому же Хауи вряд ли одобрил бы попытку устроить его жене допрос с пристрастием.
— Мэдди не разговаривает и со мной тоже, — сказал Кей Эл. — Я начинаю беспокоиться.
— У нее все будет хорошо, — ответила Трева. — У Мэдди Мартиндейл всегда все хорошо.
На этом их беседа закончилась, и Кей Эл принялся за своего ближайшего родственника.
Как-то вечером после ужина он, должно быть, уже в тысячный раз сказал дяде:
— Генри, ты ведь не веришь, что она это сделала.
Генри сидел с газетой, делая вид, будто читает.
— Хочешь услышать полный список улик, которые свидетельствуют против нее? — сердито проворчал он наконец.
— Нет, — сказал Кей Эл. — Но я вижу, что ты до сих пор не арестовал ее. Значит, у тебя не все сходится.
— Да, у меня есть сомнения, — признался Генри, — и я пытаюсь их разрешить. Тем не менее Мэдди по-прежнему кажется мне самым вероятным подозреваемым.
— И все же сомнения остаются, — напирал Кей Эл.
— Мне не хватает орудия убийства, — ответил Генри. — К тому же кое-кто из свидетелей может врать. — Он взял газету и вновь углубился в чтение.
Кей Элу нестерпимо захотелось вырвать газету из рук дяди, но он понимал, что ничего этим не добьется.
— Что ты собираешься делать? — спросил он.
— Ничего, — ответил Генри из-за газеты.
— Генри… — начал Кей Эл, и Генри опустил газету.
— Люди, которых я привлек к расследованию, сидят по домам и никуда не денутся, — сообщил он. — Я приглядываю за ними, наблюдаю. Пройдет время, кто-нибудь занервничает и проболтается. Но даже если Мэдди виновна, ей не грозит ничего страшного, ведь никому и в голову не придет сомневаться, что ее вынудили совершить убийство. Мы сделаем все, чтобы она получила незначительное наказание, а потом позаботимся о ней и о ее дочке. Так что тебе не о чем беспокоиться.
Дядюшка вновь приподнял газету, но Кей Эл потянул ее вниз.
— Генри, — не унимался он, — сажать в кутузку невиновных людей — не твой стиль.
— Кей Эл, — ответил Генри, — будь добр, убери свои чертовы лапы от моей газеты.
Кей Эл уступил и разжал пальцы.
Но больше он не уступал никому и ни в чем. Он ежедневно звонил Мэдди, чтобы услышать ее голос и несколько минут спустя поболтать с Эм, расспросить, как у нее дела в школе («Все в порядке», — говорила Эм, но судя по ее голосу, она хотела сказать: «Хуже не бывает»), потолковать о Фебе, заставить девочку улыбнуться (а в последние дни даже засмеяться) и попросить ее быть повнимательней к матери.
— Вы к нам приедете? — спросила Эм в конце недели, и у Кей Эла перехватило горло.
— Пока нет, милая, — с трудом произнес он. — Но я буду звонить тебе каждый день.
Он был терпелив и понимал, что Мэдди нужно время, чтобы прийти в себя. Рано или поздно ей придется встретиться с ним, даже если она всего лишь откроет ему дверь, чтобы он мог увидеться с Эм.
Первые две недели после похорон Эм провела словно в кошмаре. Порой она просыпалась, потревоженная снами об отце, и эти сновидения бывали такими живыми, что ей казалось, будто бы сном были похороны. Потом она возвращалась к ужасной реальности и плакала. Это были самые страшные дни, потому что у нее не оставалось ни мгновения, чтобы побыть счастливой. Иной раз Эм просто просыпалась и лежала в постели, недоумевая, зачем им с матерью вообще теперь вставать с кровати. Ей нечего было делать, нельзя было даже поговорить с Мэл, которая так старалась быть чуткой и внимательной, что беседа с ней превращалась в сущее мучение. Разговаривать с мамой вообще было бессмысленно, потому что мама постоянно лгала. Она сказала Эм, что, как только они пойдут в школу, все сразу наладится, но стало лишь еще хуже. На матери не было лица, но всякий раз, когда Эм спрашивала, как она себя чувствует, мать отвечала, что все прекрасно, и это тоже была ложь.
Школа тоже оказалась ложью. Окружающие делали вид, будто бы все в порядке, но каждый знал, что это не так. Учителя были вежливы и тактичны и бросали на нее взгляды, полные искренней жалости. Дети взирали на Эм, словно на животное в зоопарке. Она держалась особняком, разговаривая только с Мэл, да и то лишь от случая к случаю. А после обеда в четверг они и с Мэл перестали разговаривать. В тот день, как только они распечатали пакеты с молоком, Мэл сказала:
— Ребята говорят, что твоего папу застрелили. Это правда?
Эм и сама слышала нечто подобное. В первый раз ее чуть не стошнило, а теперь она поднялась из-за стола и двинулась прочь, ответив:
— Нет, не правда.
— Эм, прости, — заныла Мэл, но Эм не остановилась, а в пятницу уселась обедать одна. Она была готова на все, лишь бы ни с кем не разговаривать.
Чуть позже выяснилось, что Эм не сделала домашнее задание по арифметике, и когда математичка сказала: «Ничего страшного, Эм», — ей захотелось закричать: «Это не потому, что у меня умер папа, просто я забыла!» Но она промолчала. Вздумай она крикнуть такое, все решили бы, что у нее поехала крыша.
Ей и в самом деле все чаще хотелось кричать.
Выбравшись из школьного автобуса, Эм вошла в дом. Здесь царила тишина — ни телефонных звонков, ни разговоров, только Феба бросилась ей навстречу. Эм вывела ее на улицу, а пять минут спустя на дорожку вырулил автомобиль из проката, который пригнал им Кей Эл. Это мать вернулась из школы. Она вылезла из машины, словно дряхлая старуха, но, завидя Эм, помахала рукой и улыбнулась. Это была жуткая улыбка. Такой улыбке не поверил бы никто. Дождавшись, когда мать скроется в доме, Эм кликнула Фебу, вошла в кухню и уселась за стол, положив руки перед собой, чтобы они не тряслись.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она матери, но та посмотрела на нее так, словно видела впервые.
— Чего тебе, милая?
— Мне нужно поговорить с тобой, — повторила Эм, стараясь придать своему голосу твердость, хотя у нее внутри все дрожало. — Мэл сказала, что папу застрелили. Она сказала, что папа умер, потому что кто-то выстрелил в него из пистолета.
Мать рухнула в кресло напротив и закрыла глаза.
— Эм, я уже говорила тебе, что это был несчастный случай. Я говорила тебе…
— Я хочу знать все, — сквозь зубы процедила Эм, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. — Скажи мне правду.
— Это был случайный выстрел, — ответила мать, избегая встречаться глазами с дочерью, и Эм почувствовала дурноту. «Еще одна ложь». — Я уже говорила тебе, что это несчастный случай. Папе не было больно, он даже ничего не почувствовал. Я не сказала тебе, тютому что не хотела, чтобы ты об этом думала.
«Еще одна ложь, и еще одна». От злости Эм затошнило, и она испугалась. Если они с мамой поссорятся, кто станет заботиться о ней? Мама продолжала лгать, и Эм снова захотелось крикнуть: «Скажи мне правду!», — но что-то ей помешало, и она спросила лишь:
— Кто это сделал?
