Один день - Николс Дэвид (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
— Уложи ее часов в восемь, ладно? Через сорок минут.
— Хорошо.
— На кухне молочная смесь, и еще я сделала пюрешки. — Пюрешки — как же его бесит, когда она так говорит! — Они в холодильнике.
— Пюрешки в холодильнике, понял.
— Если ей не понравится, в шкафу есть готовое пюре в баночках, но это только на экстренный случай.
— А чипсы? Ей же можно чипсы? Я стряхну лишнюю соль…
Сильви недовольно щелкает языком, качает головой и красит губы.
— Не забудь поддерживать головку.
— А соленые орешки? Она же уже большая девочка, верно? Как насчет маленькой порции орешков? — Он оборачивается и смотрит через плечо — вдруг ему все-таки удалось вызвать у жены улыбку? И вздрагивает, как часто бывает, от того, какая она красивая — в простом, но элегантном коротком черном платье, туфлях на высоких каблуках, с все еще влажными после душа волосами. Высунув руку из ванны, он поглаживает загорелую ножку Сильви.
— У тебя руки мокрые, — говорит она с недовольством, отдергивая ногу.
Они не занимались сексом уже шесть недель. Он знал, что после родов она будет холодна и раздражительна, но прошло немало времени, и иногда она так на него смотрит — нет, не с презрением, а…
— Жаль, что ты сегодня не вернешься, — говорит он.
Разочарованно. В его глазах отражается разочарование.
— Следи за Жасмин! Поддерживай головку!
— Черт, Сильви, я знаю, что делать! — сердито произносит он.
И снова этот взгляд. Сомнения быть не может: если бы у Сильви сохранился чек, она бы давно вернула его, Декстера Мэйхью, в магазин. Для нее он бракованный товар. Она на такое согласия не давала.
Звонок в дверь.
— Это такси. Если что-нибудь случится, звони мне на мобильный, а не в отель, ладно? — Сильви наклоняется и чмокает Декстера в затылок, затем склоняется над ванночкой и целует дочку, куда более нежно. — Спокойной ночи, драгоценная моя. Присмотри за папочкой, пока меня не будет.
Как только мать выходит из ванной, Жасмин хмурится и надувает губки; в ее глазах паника. Декстер видит это и смеется.
— Куда мамочка пошла? — шепчет он. — Не бросай меня с этим придурком!
Наконец внизу хлопает входная дверь. Сильви ушла, он остался один; теперь он свободен и может совершать любые идиотские поступки.
Все начинается с телевизора на кухне. Жасмин уже кричит во весь голос, когда Декстер безуспешно пытается пристегнуть ее к стульчику для кормления. С Сильви она бы сидела тихо, но с ним вся выкручивается и визжит — полный набор, шумовая и мускульная атака. Она извивается с поразительной силой и по совершенно неясной причине, и Декстер невольно думает: когда же она научится говорить, черт возьми?! Научись говорить, чертов ребенок, и скажи, что я делаю не так! Когда там дети учатся говорить? В год? В полтора? Бред какой-то, это конструкторская ошибка — их нежелание овладеть речью как раз тогда, когда это больше всего необходимо. Почему они не рождаются уже говорящими? Пусть это будет умение не вести связную беседу или поддерживать остроумный диалог, а всего лишь сообщать базовую практическую информацию! Папа, у меня газики. Эта погремушка меня уже достала. Болит живот.
Наконец ему удается пристегнуть дочь, но теперь она попеременно кричит и хнычет, и, уловив момент между всхлипами, он запихивает ей в ротик ложку с едой, время от времени делая паузу, чтобы вытереть размазавшееся пюре краем ложки, проводя ею, как бритвой. В надежде, что это успокоит Жасмин, он включает маленький переносной телевизор на кухонном столе, тот самый, что вызывает такое неодобрение у Сильви. Сегодня суббота, пиковое эфирное время, и на экране неизбежно возникает сияющая Сьюки Медоуз — она ведет прямую трансляцию из телестудии, зачитывая результаты лотереи перед всей страной, в нетерпении застывшей перед экранами. Он чувствует, как в животе у него все сжимается от зависти, затем прищелкивает языком, качает головой и хочет уже переключить программу, как вдруг замечает, что Жасмин притихла и сидит неподвижно, загипнотизированная оглушительным «У-хуу-ууу!» его бывшей подружки.
— Смотри, Жасмин, папина бывшая подружка! Вот голосище, а? Как громко, громко она кричит!
Сьюки теперь разбогатела, стала еще более жизнерадостной и знаменитой, а публика ее обожает. И хотя он и Сьюки никогда не ладили и у них не было ничего общего, он испытывает что-то вроде тоски при виде бывшей подружки — тоски по тем безумным временам, когда ему было двадцать семь и его фотографии мелькали в газетах. Интересно, что сегодня делает Сьюки?
— Может, папочке лучше было с ней остаться, — ядовито произносит он вслух, вспоминая ночи в черных такси и коктейль-барах, ресторанах дорогих отелей и ночных клубах, годы, когда ему не приходилось проводить субботу, натянув на голову сеточку для волос и наполняя начинкой средиземноморские лепешки.
Жасмин снова плачет — ей в глаз попал сладкий картофель, — и, вытирая пюре, он вдруг чувствует, что ему просто необходимо закурить. Да и почему нет — разве нельзя себя побаловать после такого тяжелого дня? У него болит спина, потемневший пластырь на большом пальце отклеился, руки пахнут лангустинами и слабым кофе. Он решает, что заслужил награду. Ему нужен маленький никотиновый бонус.
Две минуты спустя он надевает рюкзак-кенгуру, исполнившись мужской гордости от того, что ему это под силу, и застегивая пряжки на лямках, точно это экстремальный парашют. Запихнув плачущую Жасмин спереди, он целенаправленно шагает по унылой аллее, обсаженной деревьями, к унылой торговой галерее. Как его сюда занесло? — думает он. В торговый центр в Суррее в субботу вечером? Это же даже не Ричмонд, а пригород пригорода; и он снова вспоминает Сьюки, которая наверняка сейчас тусуется где-нибудь со своими симпатичными подружками. Может, звякнуть ей, когда Жасмин заснет — так, просто поздороваться? Выпить, потом позвонить старой подружке — а что в этом такого?
У входа в винный магазин от возбуждения у него чешутся руки; он толкает дверь и видит перед собой целую стену бутылок. С тех пор как Сильви забеременела, она ввела правило: в доме не должно быть алкоголя, чтобы не было искушения выпить бокальчик каждый день за ужином. «Скучно сидеть на диване во вторник вечером, — пожаловалась она, — когда ты там в одиночку напиваешься». Он воспринял это как личное оскорбление и перестал пить, более или менее. Но сейчас, раз уж он зашел в винный магазин, и тут столько всего вкусного, и все выглядит так привлекательно, просто глупо не воспользоваться случаем. Крепкий алкоголь и пиво, вина красные и белые… Он окидывает взглядом полки и берет две бутылки отличного бордо — вдруг одной будет мало? — и пачку сигарет. А потом — почему бы и нет? — заходит в тайский ресторан и заказывает еду навынос.
Вскоре заходит солнце, и Жасмин засыпает у него на груди. Он бодро шагает домой по уютной улочке в свой красивый маленький дом, который будет выглядеть просто замечательно после ремонта. Идет в кухню и, не вынимая из рюкзака спящего ребенка, открывает бутылку и наливает вино в бокал, изогнув руки, как делают балерины. Глядя на бокал почти с религиозным трепетом, он выпивает все до капли и думает, что не пить было бы гораздо легче, не будь вино таким вкусным. Он закрывает глаза и, опершись на кухонный стол, чувствует, как напряжение уходит. Было время, когда алкоголь был для него стимулятором: он пил, чтобы поднять себе настроение и набраться сил. Но теперь, как и для всех родителей, спиртное стало чем-то вроде вечернего успокоительного. Чувствуя себя более расслабленным, он устраивает спящего ребенка в гнездышке из подушек на диване и выходит в маленький загородный сад: вращающаяся сушилка для белья, доски, мешки с цементом. Рюкзачок по-прежнему на нем, и он ослабляет ремни, так что тот становится похож на наплечную кобуру. Декстер воображает себя полицейским после службы, эдаким тертым калачом из отдела по расследованию убийств, много повидавшим на своем веку, со сложным характером; он работает под прикрытием в Суррее, и это прикрытие включает уход за ребенком. Для довершения образа ему нужна лишь сигарета, первая за две недели. Он торжественно закуривает, смакуя бесподобную первую затяжку и втягивая воздух с такой силой, что слышно потрескивание табака. Горящие листья и бензин — запах 1995 года.
