Раздельные постели - Спенсер Лавирль (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Мама, мама, это по моей вине!
— Нет, нет, нет, — прошептал он, прижимая ее к себе еще ближе, как будто хотел поместить вовнутрь себя, чтобы поглотить ее боль. — Это не твоя вина, — успокаивал он, целуя ее голову, пока она лепетала, плакала, проклинала себя. Все запертые слезы, которые Кэтрин так долго отказывалась пролить, теперь текли по ее щекам за мать, пока она цеплялась за Клея своими ослабевшими руками. Он убаюкивал ее голову, прижимая ее щеку к шелковистым волоскам на своей груди, временами покачивая, потерявшись в жалости. Он лежал, изогнувшись, чувствуя, наконец, как ее тяжелеющий живот прижимается к его животу. Она лепетала неразборчивые слова, прерывая их всхлипываниями. Клей приветствовал ее всхлипывания, зная, что они действовали на нее, как лекарство.
— Это все по моей в-вине, все по моей вине…
Он крепко прижал ее рот к своей груди, чтобы остановить ее слова. Перед тем как заговорить, он конвульсивно сглотнул.
— Нет, Кэт, ты не можешь себя винить. Я тебе этого не позволю.
— Н-но это правда. Это оттого, что я беременна. Мне нужно было з-знать, что он х-хочет денег… у-ужасно хочет. Я ненавижу его, я его н-ненавижу. Почему он это сделал… Держи меня, Клей… мне нужно было уйти от него. Я должна была это сделать. Но если бы я не ушла, мне бы пришлось с-стать всем тем, чем он меня называл. Но мне было безразлично, безразлично. Клей, ты такой теплый… Они никогда не обнимали меня, никогда не целовали. Я была хорошей, я всегда была хорошей, только тогда один р-раз была с тобой, но он не должен был из-за этого наказывать ее.
Сердце Клея разрывалось от ее жалостных излияний. Она продолжала лепетать, почти безрассудно:
— Мне не следовало ее о-оставлять. Мне следовало бы остаться, н… но это было так ужасно, когда Ст… Стив уехал. Он был единственным человеком, кто когда-либо…
Глубокое рыдание вырвалось из Кэтрин, и она еще более отчаянно прижалась к Клею. Сейчас он нежно подбадривал ее, зная, что она должна высказаться до конца.
— Кто когда-либо что?
— Кто когда-либо л-любил меня. Даже м-мама не могла, но я н-никогда не понимала, п-почему. Они никуда меня не в-водили, не покупали т-того, что имели другие дети, никогда со м-мной не играли. Дядя Фр-Фрэнк целовал меня, и я позволяла себе думать, что он м-мой папа. Стив любил меня, но после того, как он уехал, в доме не осталось никого. Я вообразила себе, что у меня есть ребенок, который меня любит. Я думала, если бы только у меня был р-ребенок, я бы никогда не чувствовала себя одинокой.
Она остановилась, наконец открыв правду.
Клей закрыл глаза. Ее сердце бешено стучало ему в грудь, руки крепко сжимали его шею. Жалость, сострадание, потребность сделать ее счастливой охватили Клея. Он был полон желания защитить, восполнить недостающие годы любви. Он боролся со своими собственными слезами, крепко сжав ее в своих объятьях. Наконец мышцы его ног расслабились, и ее нога скользнула между его ног. Теперь его колено упиралось в нее. Так они лежали, прижавшись, разделяя новый прилив теплоты и поддержки, пока ребенок, зажатый между ними, не воспротивился всей этой тесноте и беспокойно не пошевелился внутри Кэтрин. В эту минуту у Клея захватило дух. И все: страх, который переживала Кэтрин в этот день, первое ощущение движений его ребенка, ее собственный отчаянный крик любви — все это сделало его движения каким-то образом уместными, когда его руки скользнули по ее телу, вверх по спине, вниз по бокам, дальше по теплым ягодицам и ноге, которая лежала на его бедре. Когда Кэтрин плакала на его груди, он нащупал впадину под ее коленом и притянул еще ближе к себе, чтобы ей было более спокойно. Теперь его рука скользнула вверх по бедру, по животу. Нащупав грудь, он стал гладить ее, касаясь локтем живота. Она была теплой и близкой и не сопротивлялась. Клей прошептал на ухо:
— Кэт, о Кэт, почему ты так долго ждала? Почему для этого потребовалось столько страданий?
Он повернул ее голову и склонился сам, чтобы поцеловать в соленые от слез губы. Ее рот широко открылся, впуская его. Не имело значения, что этот поцелуй был следствием отчаяния. Его рука, теплая, ищущая и нежная, неуверенно скользнула от налившейся груди к твердому, упругому животу, что выдавался вперед. Он поглаживал его, испытывая благоговейный трепет при мысли о жизни, которая зародилась в нем. И, как будто услышав мольбу отца, ребенок шевельнулся. Ошеломленный Клей замер. Его ладонь покоилась на животе Кэтрин в надежде, что это шевеление повторится еще раз. И когда это случилось, и Клей снова испытал это ощущение, он не колеблясь приподнял широкую рубашку Кэтрин и провел руками по голой упругой коже. Едва касаясь ладонью теплого изгиба ее живота, он открыл для себя те перемены, которые произошли благодаря ему: выпирающий пупок, налитые груди, увеличенные соски и вот опять — трепетное движение жизни под рукой. Сколько раз он думал, что вправе исследовать эти перемены, вызванные им. Как часто она хотела поделиться ими с Клеем… Но она отгораживалась от него, облачаясь в доспехи притворной отчужденности.
Но то, что поначалу было проявлением жалости и сострадания, переросло в чувственность, и теперь ласкающая рука Клея двинулась ниже, касаясь жестких волосков на том месте, где бремя Кэтрин резко отталкивалось от ее тела. Не говоря ни слова, он скользнул рукой между ее бедер, переполняемый чувствами, он изучал ее своими длинными пальцами, нежно двигаясь вверх и чувствуя биение. Он еще раз провел рукой по ее животу. Ее сексуальность, ее беременность, его ограниченность в действиях делали его любопытно-неопытным в ее исследовании.
— О Кэт, твой живот такой твердый. Он болит?
Она отрицательно покачала головой, удивленная его наивностью.
— Я чувствовал, как ребенок шевельнулся, — прошептал он почти благоговейно. Она ощутила на своей коже теплоту его дыхания. — Он шевельнулся прямо под моей рукой. — Он растопырил пальцы на животе, как бы приглашая, но когда ничего не произошло, его рука снова начала исследовать интимный мир между ее ног.
А Кэтрин закрыла глаза и разрешила ему… разрешила ему… разрешила, уносясь в мириады эмоций, которые она так долго держала взаперти. Она мысленно говорила ребенку: «Это твой отец».
А рука отца погрузилась в тело матери, которое готовилось к рождению их ребенка.
— Слишком поздно, Клей, — прошептала она.
— Я знаю. — Тем не мене он поцеловал теплый, твердый шар ее живота, затем положил лицо на то место, где соединялись ее ноги, как будто пытаясь утешить ее и себя. Ребенок ударил ему в ухо.
Мучительно Кэтрин возвратилась в действительность с того безопасного места, в которое позволила себе окунуться. Биение сердца в странных местах ее тела говорило о том, что она позволила Клею зайти слишком далеко, чтобы потом расстаться с ним, когда придет время.
— Остановись, Клей, — нежно прошептала она.
— Я только прикасаюсь, вот и все.
— Остановись, это нехорошо.
— Я не буду ничего делать. Просто позволь мне прикасаться к тебе, — пробормотал он.
— Нет, остановись, — настаивала она, напрягаясь.
— Не отстраняйся… иди сюда.
Но она стала сопротивляться, полностью придя в себя. Он сделал движение и попытался обнять ее, потом спросил:
— Почему ты вдруг отстраняешься?
— Потому что это нехорошо, когда мать находится в больнице.
— Я не верю тебе. Минуту назад ты совершенно забыла о своей матери, разве не так? Почему ты отворачиваешься?
Она не знала, что ответить. Очень нежно он сказал:
— Кэтрин, я не твой отец. Я никогда не стану винить тебя. Ты отворачиваешься не из-за матери, а из-за своего отца, разве нет?
Она только задрожала.
— Если ты будешь сейчас отстраняться, будь уверена, он побьет тебя так же, как побил мать, только отметины, которые он оставит на тебе, не сойдут так быстро, разве ты не понимаешь этого?
— Это по моей вине он ее избил, потому что однажды я не устояла перед тобой. И теперь я здесь снова… я… ты… — Но она не закончила. Она казалась смущенной, напуганной.
