Единственная наследница - Модиньяни Ева (серия книг .txt) 📗
Риччо выставлял напоказ бриллиант, крупный, как орех, на мизинце, и другой, поменьше, на галстуке. Он был одет богато, но не как синьор. Его Миранда, хоть и обвешанная драгоценностями, тоже не отличалась элегантностью. Но простые лица гостей, их искренний смех и разговор, их незамысловатые шуточки оживили атмосферу в этом доме, серьезную и суховато-деловую.
Чезаре был необычно весел. Он совершенно отвлекся от своих всегдашних деловых забот и наслаждался атмосферой почти родственной, в которой ему не слишком часто приходилось бывать. Он даже заглянул в кухню, чтобы узнать, как обстоит дело с ужином, и посоветовать Марии, как лучше принять гостей.
Дом, тишину которого нарушали лишь осторожные шаги и сдержанные голоса слуг, казалось, превратился в балаган на деревенской ярмарке. Трое друзей смеялись, обменивались солеными остротами и делали замечания, понятные только им, в то время как граммофон орал во всю мочь.
За фамильярностью, с которой Миранда и Риччо обращались со своим старым другом Чезаре, угадывалось, однако, уважение, которое относилось прежде всего к его личности, к его прирожденной способности быть первым.
Вспоминая рассказы Джузеппины, Мария хорошо представляла себе тот барак, где родились и выросли Больдрани, их квартал у Порта Тичинезе, тот бедный люд, который их окружал: рабочих с фабрики, поденщиков, прачек. Сила Чезаре и Риччо, поняла Мария, именно в этом, в корнях, которые их питают и с которыми они не хотят порывать.
Глава 12
– Наконец-то я вновь в том саду, где цветет красота и поэзия!
– Немезио! – Мария остановилась как вкопанная, и сердце ее замерло. Он снова удивил ее своей ловкостью фокусника, возникнув перед ней внезапно, появившись словно из-под земли. Был июль, стояла жара, и солнце сияло вовсю.
– Любовь моя! – упал он перед ней на колено. – Моя единственная, как же мне не хватало тебя!.. – Все это происходило на людной улице. Некоторые из прохожих оглядывались на них, улыбаясь этой забавной пантомиме.
«Хорошо еще, что никто из дома не видит», – подумала Мария, которая не хотела бы, чтобы Чеккина, Амброджино, а главное, синьор Чезаре были очевидцами этой сцены.
– Дом рабства, – возгласил он тоном трибуна, вытянув руку в сторону палаццо Больдрани, притаившегося за деревьями.
– Ты приехал за нами? – спросила Мария, после того как он наконец поднялся и нежно обнял ее. – Значит, ты уже нашел работу? – спросила она, вспомнив их договор.
– Работу, которая сделает тебя всемирно известной, – как всегда отшутился он.
– Я не прошу так много, – ответила Мария, которая уже думала, как сообщить эту новость синьору Чезаре и матери. Вера, понятно, снова примется за свои нравоучения. Но что скажет Чезаре Больдрани?
– Бог мой, как ты хороша! – увивался вокруг жены Немезио. – Как я по тебе соскучился! – Он то сжимал ее в объятиях, то целовал на ходу в щеку, то шептал ей на ухо нежные слова, и, ошеломленная его появлением, солнцем, этой суматохой, от которой кровь бросалась ей в голову, Мария чувствовала, как вновь становится его покорной рабой.
– По крайней мере мог бы предупредить меня. Ты ведь знаешь, что я устроилась на работу.
– С эксплуататорами не разговаривают, – заявил он. – Завтра ты бросишь все и уедешь со мной. – Он был решителен, красив и силен, как прежде. Он похудел, черты лица стали мягче, он казался моложе. Его зеленые глаза, полные радости, отражали яркий солнечный свет.
– Ну, – сказала она неопределенно, – об этом мы еще поговорим. Когда ты приехал?
– Еще было темно, еще звезды не погасли, – в том же тоне продолжал он. – Я видел, думая о тебе, как рождается солнце. Я искал тебя на улицах города, я бродил по его паркам и садам.
– Было бы проще искать меня там, где я была. – Мария пыталась вернуть его к реальности.
– Я не хотел услышать ответ хозяина или хозяйки, – нахмурился он, – что слуги не имеют права пользоваться телефоном.
– Да ну, Немезио, – протянула она, – мы же не в каменном веке.
Они уже были на пьяцца дель Дуомо и шагали под портиками.
– Кто они, эти люди, на которых ты работаешь? – спросил он. – Ты в своих письмах ничего о них не говоришь.
– Сначала их было двое, – сказала она, беря его под руку, брат и сестра. Сестра умерла, – печально добавила она. – И остался он.
– Что этот тип собой представляет? – не унимался Немезио.
– Очень богатый, – объяснила Мария, – очень одинокий, очень важный.
– Молодой? – спросил он с подозрительным равнодушием.
– Ревнуешь? – спросила она кокетливо.
– Я слишком уважаю тебя, чтобы ревновать, – изрек он.
– Я тебя тоже уважаю. – Марии никогда не удавалось развести уважение с ревностью.
– Так он молод? – настаивал Немезио.
– Старый, – сказала она шутя. – Толстый и безобразный.
– Возраст и красота не в счет, – заметил Немезио, которого скорее успокоило бы наличие у Больдрани супруги. Молодые люди свернули на виа Каппеллари, сели на двадцать четвертый трамвай и вышли на конечном кругу на виа Рипамонти.
– Почему здесь? – удивленно спросила Мария.
– А почему нет? – отпарировал Немезио.
Они свернули влево, прошли мимо маленькой церкви, потом по узкой улочке и за поворотом оказались в чистом поле.
– Разве не красиво? – Он знал, что ей здесь понравится.
– Да, это удивительно, – воскликнула Мария, глядя на сверкающий на солнце канал. Длинный ряд тополей окаймлял его берега, вдоль которых бежала чистая свежая вода.
– Так и хочется искупаться, – весело засмеялась она. На горизонте вырисовывалось аббатство Кьяравалле.
– Тут должна быть недалеко старая остерия.
Был воскресный полдень, и Мария поняла вдруг, что первая половина дня кончается.
– Но уже поздно! – вспомнила она о времени. – Меня ведь ждет мать.
– Если ты разок опоздаешь, ничего не случится. Ты ведь здесь со своим мужем, а не с кем-нибудь.
– А ведь и вправду, – шутливо сказала она, – у меня, оказывается, есть муж. Ты заходил к Джулио? – спросила она.
– Я хотел увидеть его вместе с тобой. – Он говорил искренне, и Мария ему верила.
– Он вырос, знаешь? – сказала она, прижимаясь к его руке. – Кажется уже годовалым ребенком. Выражение лица такое взрослое. И, хоть ты этого и не заслуживаешь, похож на тебя.
– Смотри, тебе нравится?
Они пришли к старой остерии, с навесом из вьющихся растений, с огромной глицинией, которая отважно карабкалась по каменной стене. Лучи солнца, проникая сквозь листву, освещали деревянные столики. Им подали хлеб с колбасой и красное вино, шипучее и прозрачное. Они весело ели и пили с отменным аппетитом молодости. Вино сверкало в их взглядах, горело на щеках и разжигало страсть, которую приходилось сдерживать.
После обеда они гуляли вдоль канала, в тени тополей. Они держались за руки и больше не разговаривали: все помыслы, все желания сосредоточились на одном, и это гармонировало с жужжаньем насекомых, полетом разноцветных стрекоз, с журчанием прозрачной воды, с запахом полей. Немезио посмотрел на нее умоляющими глазами и привлек к себе. Она позволила ему целовать, обнимать и гладить себя. Все было, как в тех снах, которые снились ей каждую ночь, но не было пропастей, не было чудовищ, была только любовь, любовь без конца, долгие объятия и сладкая, изнурительная близость, и они двое – обессиленные, опустошенные, счастливые под тенью тополей, рядом с прозрачной водой канала, за которым вырисовывались суровые очертания средневекового аббатства.
Мария чувствовала себя умиротворенной, в глазах ее светилась нежность. Рядом с ней был любимый мужчина, ее муж. Какой смысл продолжать служить в чужом доме, устраивать чужую жизнь и мечтать о будущем, которое принадлежало другим? Она приблизилась к Немезио для новых поцелуев и новых ласк.
– Ты пришел сказать мне, что теперь мы всегда будем вместе, – прошептала она ему на ухо нежным голосом. – Это и есть твой сюрприз?
– Да, Мария, – он сжал ее в объятиях, вдыхая аромат ее густых черных волос. Материнство сделало еще красивее ее грудь. – Обещаю тебе, что на этот раз ничто не сможет нас разлучить.
