Волевой поступок - Брэдфорд Барбара Тейлор (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
– Она сказала, что не хочет есть.
– Но это-то она съест, – сказал Винсент уверенно. – Она всегда ест такую булочку на Пасху, ты ведь знаешь. Это у нее что-то вроде традиции, еще со времен детства в Хай-Клю. В великую пятницу обязательно нужно было съесть такую булочку с изображением креста. – Винсент разрезал булку пополам и начал намазывать ее маслом. – Тебе могло показаться, что твоя мать выглядит изможденной, но ей лучше, Кристи, ей действительно лучше, теперь она определенно стала поправляться.
Кристина кивнула:
– Послушай, я хотела предупредить тебя, чтобы ты ей ничего не говорил о моей поездке на Восточное побережье. Я остаюсь здесь и буду ухаживать за ней всю неделю.
– Но это ей не понравится, это ее расстроит…
– Я уже сказала ей, папа! – перебила отца Кристина. – Так что, пожалуйста, ничего не говори. Я только что сказала ей, что мой преподаватель не считает это необходимым.
– Ну, хорошо, если так. – В глазах Винсента появилась нежность к своему единственному ребенку. – Ты хорошая девочка, Кристи, и твое присутствие подействует на Одру как целебное лекарство. Даже больше, чем лекарство.
Всю неделю Кристина трудилась, не покладая рук.
Она взяла на себя все заботы по дому: делала уборку, ходила в магазин, готовила, гладила и умело и заботливо ухаживала за матерью.
Когда кончилась пасхальная неделя, она настояла на том, чтобы отец вернулся на работу, что он и сделал после некоторого протеста по поводу того, что она очень уж командует матерью. Однажды утром, проходя мимо их спальни, Кристина услышала, как он говорил Одре:
– Я всегда предупреждал тебя, что в этой девчонке задатки армейского генерала. Так оно и есть. Сейчас она полностью это доказала. И еще скажу тебе вот что: не хотел бы я работать под ее началом.
Кристина улыбнулась. Она-то отлично знала от кого унаследовала властность.
Так она ухаживала за матерью, нежно заботилась о ней и старалась исполнять все ее желания, испытывая при этом чувство удовлетворения. Но дни шли за днями, и она вдруг поняла, что мать делает над собой огромные усилия, чтобы казаться веселой и оживленной.
Становилось очевидным: эти усилия для нее чрезмерны. К концу недели Одра выглядела совершенно обессиленной, что встревожило Кристину.
В пятницу, когда наступило ее последнее утро дома, она ужасно расстроилась оттого, что мать едва коснулась приготовленного ею завтрака: яичница с беконом осталась нетронутой, гренок был съеден лишь наполовину, персик лежал неочищенным.
– Мама, у тебя аппетит, как у воробья! Я места себе не буду находить, когда уеду.
– Глупенькая! Я не голодна, вот и все; не забывай, что я была очень больна, Кристи. Мой аппетит станет лучше, когда я восстановлю силы и встану с постели.
– Полагаю, мне нужно побыть дома еще неделю.
– Ни в коем случае, не хочу и слышать об этом. Тебе нужно думать о занятиях. Ты не должна их запускать, ведь это твой последний семестр.
Кристина вздохнула и, подняв поднос, поставила его на стоявший рядом комод. Подойдя к кровати, она села и взяла в свои руки руку Одры.
– Может быть, съешь персик, если я тебе его очищу?
– Нет, спасибо. – Одра сжала руку дочери. – Мне так хорошо с тобой, дорогая, но пойми, тебе пора возвращаться к лондонской жизни, колледжу и друзьям. – Улыбка нежности скользнула по губам Одры.
Кристина улыбнулась в ответ, но лишь на мгновение.
Яркий солнечный свет апрельского утра осветил лицо матери, и в первые за много лет она увидела Одру беспристрастными глазами.
«Боже, как она постарела за последние три года, – подумала с ужасом Кристина, – а ведь ей еще нет сорока семи, она настоящая старуха».
Вся жизнь Одры, полная постоянных жертв и борьбы, представилась ей с поразительной ясностью. Сердце сжалось от нежности и сострадания к этой маленькой, хрупкой женщине, которая в ее глазах была самой великой женщиной на свете.
Задыхаясь от охватившей ее жалости, Кристина наклонилась и нежно обняла мать, стараясь, чтобы та не заметила ее смятения.
Прижимаясь к Одре, Кристина ясно поняла, что не может позволить ей продолжать жить прежней жизнью. Тяжкий труд, жертвы и борьба ради нее должны прекратиться. «И я сама положу этому конец», – подумала Кристина.
35
Изнуренное лицо матери стояло перед глазами Кристины, пока она ехала в лондонском поезде. Мрачно глядя в вагонное окно, она думала о том, что ей следует сделать. Одно бесспорно: она не может позволить Одре содержать себя после окончания колледжа.
Кристина тяжело вздохнула и прижалась головой к стеклу. Пройдет много лет, прежде чем она утвердится как пейзажист, сделает себе имя и начнет продавать картины, чтобы заработать на жизнь. Ей, как и любому молодому художнику, это было ясно.
Знала это и Одра. Сколько раз она говорила за последние два года:
– Не тревожься ни о чем, Кристи. Просто продолжай писать свои прекрасные картины и оставь мне беспокойство о деньгах и о том, где их доставать.
При воспоминании об этих словах Кристину обдало волной холода, и она вздрогнула. В этом заключалась суть проблемы или, по меньшей мере, часть ее: в твердом намерении матери содержать дочь до тех пор, пока она не станет известной и ее картины не начнут пользоваться спросом.
Руки Кристины покрылись гусиной кожей. Эти мысли наводили на нее ужас. Неужели Одре придется до глубокой старости работать в лидсской больнице, чтобы платить за ее квартиру, покупать ей одежду, оплачивать ее еду – то есть платить за все, что требуется ей в жизни?
«Нет и нет! Я не позволю ей оставаться вьючной лошадью. Не позволю. Я положу этому конец и сдержу клятву, которую дала себе этим утром. Но как? – Кристина съежилась в углу сиденья и закрыла глаза. – Что делать? Как решить дилемму?» – спрашивала она себя.
Колеса поезда стучали без устали. Казалось, они вбивают этот вопрос ей в мозг. Когда поезд подъезжал к вокзалу Кингз-Кросс, у нее раскалывалась голова; она чувствовала дурноту. И даже подумала, не начинается ли у нее грипп.
«Будет дождь», – с тоской подумала Кристина. Поезд с грохотом остановился, она сняла чемодан с полки над головой. Через несколько секунд она уже торопливо шла по платформе, намереваясь взять такси до Уолтон-стрит, хотя и приняла твердое решение, что отныне главным в ее жизни будет экономия денег. Но сейчас ей так хотелось поскорее добраться до квартиры. Ей необходимо было очутиться в тишине и одиночестве. Сегодня вечером ей предстоит тщательно все обдумать и сделать выбор.
Раньше, когда Кристина возвращалась из Йоркшира после каникул, она бывала разочарована, если Джейн не дожидалась ее в их квартирке на Уолтон-стрит. Но сегодня она была рада тому, что подруга вернется из Хэдли-Корта не раньше вечера в воскресенье.
Прежде чем заняться разрешением проблемы, Кристина позвонила отцу в Лидс и сообщила ему, что добралась благополучно.
– Не тревожь маму, – попросила она, немного поболтав с ним, – просто обними и поцелуй ее за меня.
Повесив трубку, она распаковала чемодан и отправилась в ванну. Она нежилась в горячей воде еще добрых пятнадцать минут, выбросив из головы все мысли и пытаясь расслабиться. Почувствовав, как скованность отпускает ее ноющие мышцы, она вышла из ванны и досуха растерлась полотенцем.
Позднее, завернувшись в банную простыню, Кристина сидела на постели, поджав ноги, и пила растворимый кофе со сливками и сахаром. Она медленно обводила глазами комнату. На каждой стене висели ее картины. Взгляд остановился на последней работе, которую она назвала «Лилия в Хэдли». Это был написанный маслом заросший лилиями пруд в Хэдли-Корте, изобиловавший всеми оттенками зеленого цвета: мрачного сине-зеленого цвета воды, более светлая мягкая зелень ноздреватого мха, окаймлявшего пруд, и отполированная блестящая зелень листьев кувшинок. Прочие краски ограничивались резким чистым белым цветом единственной лилии, красиво очерченные лепестки которой блестели от капель хрустальной росы, и красками света – узкого струящего сияния, просачивающегося через джунглеподобные заросли на заднем плане. Свет этот имел желтоватый оттенок и, казалось, мерцал в солнечных лучах, касающихся воды и заливающих все вокруг и саму лилию золотыми брызгами.
