Хорош в постели - Уайнер Дженнифер (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

– Скажи, Кэнни, почему ты не указала телефонный номер матери?

– Боялась, что трубку снимет Таня и предложит бросить мое тело в море.

– В общем, он позвонил, чтобы узнать, как идут у тебя дела и нет ли у меня твоего адреса. Полагаю, он хочет что-то тебе послать.

– Отлично! – воскликнула я, гадая, что же это.

– Так когда ты возвращаешься домой? – вновь спросила Сэм.

– Скоро, – сжалившись, ответила я.

– Обещаешь?

Я обхватила руками живот и ответила:

– Обещаю, – обращаясь и к ней, и к ребенку.

Назавтра, во второй половине дня, прибыла посылка из Филадельфии.

Я отнесла ее на веранду и вскрыла. Прежде всего увидела почтовую открытку с изображением маленькой собачки озабоченного вида, с большими глазами, очень похожей на Нифкина. Я перевернула ее. «Дорогая Кэнни, – было написано на обратной стороне. – Саманта сказала мне, что ты какое-то время побудешь в Лос-Анджелесе, и я подумал, что тебе захочется что-нибудь почитать (они там читают, не так ли?). Я положил в коробку твои книги и несколько вещей, которые напомнят тебе о доме. Звони мне, если захочешь услышать знакомый голос». И подпись: «Питер Крушелевски (из Филадельфийского университета)». Под подписью постскриптум: «Саманта сообщила, что Нифкин тоже отправился на Западное побережье, поэтому я посылаю кое-что и ему».

В коробке я нашла открытку с изображением Колокола свободы и Индепенденс-холл, а также жестянку с покрытыми шоколадом претцелями из «Ридинг терминал» и вафельный торт. В самом низу мои пальцы нащупали что-то круглое и тяжелое, завернутое в множество слоев «Филадельфия икзэминер». Из них я извлекла керамическую собачью миску. Снаружи ее украшали портреты Нифкина, прыгающего, сидящего, лежащего, грызущего искусственную косточку. Я радостно рассмеялась.

– Нифкин! – позвала я, Нифкин гавкнул и тут же прибежал.

Я поставила миску на пол, чтобы Нифкин мог ее обнюхать, и позвонила доктору К.

– Сюзи Лайтнинг! – приветствовал он меня.

– Кто? – переспросила я. – Э...

– Это из песни Уоррена Зенона [69], – уточнил он.

– Ага... – Я знала только одну песню Уоррена Зенона, про адвокатов, оружие и деньги.

– Она о девушке, которая... много путешествует.

– Любопытно. – Я решила, что непременно посмотрю слова. – Я звоню, чтобы поблагодарить за подарки. Они великолепны.

– Спасибо. Я рад, что они тебе понравились.

– Ты рисовал Нифкина по памяти? Это потрясающе. Тебе давно пора податься в художники.

– Я копировал, – признался он, и я рассмеялась. – Твоя подруга Саманта дала мне несколько фотографий. Но я ими не очень-то пользовался. У твоего песика запоминающаяся внешность.

– Ты такой добрый. – Я говорила совершенно искренне.

– Недалеко от кампуса открыли гончарную мастерскую, где каждый может разрисовать выбранное им изделие. Там я все и сделал. Какому-то мальчику исполнилось пять лет, поэтому в студии работали восемь пятилетних крох и я.

Я улыбнулась, представив себе эту картину: высоченный басистый доктор К. рисует Нифкина под восторженными взглядами детей.

– Так как идут дела?

Я кратко доложила о походах по магазинам с Макси, о приготовленных мной обедах, о фермерском рынке, который я нашла неподалеку. Описала маленький домик на берегу океана. Призналась, что Калифорния и удивительная, и ирреальная одновременно. Сообщила, что гуляю каждое утро, работаю каждый день, а Нифкин научился доставать теннисный мяч из прибоя.

Звуки, долетавшие с другого конца провода, говорили о том, что доктор К. заинтересованно слушает, он задавал вопросы и по ходу моего отчета, но в конце концов задал самый главный:

– Так когда ты возвращаешься домой?

– Я не знаю. Сейчас я в отпуске, и мне еще надо доработать сценарий.

– Так ты... собираешься рожать там?

– Не знаю, – медленно ответила я. – Скорее нет, чем да.

– Хорошо, – услышала я в ответ. – Мы снова позавтракаем вместе, когда ты вернешься.

– Конечно. – Меня сразу потянуло в «Утреннюю красу». Второго такого места для завтрака просто не существовало. – Это будет отлично. – Я услышала подъезжающий автомобиль Макси. – Извини, мне надо бежать...

– Нет проблем. Звони, как только возникнет такое желание.

Я положила трубку, улыбаясь. Интересно, сколько все-таки лет доктору К. и нравлюсь ли я ему больше, чем просто пациентка, одна из крупных женщин, которые заходят к нему в кабинет, каждая со своей историей о разбитом сердце. Я. решила, что обязательно повидаюсь с ним.

Утром Макси предложила еще одну поездку.

– Я все-таки не могу поверить, что у тебя есть пластический хирург, – проворчала я, усаживаясь в маленький автомобиль и думая о том, что только в этом городе и в эти годы двадцатисемилетняя актриса с идеальными чертами лица будет регулярно наведываться к пластическому хирургу.

– Неизбежное зло, – коротко ответила Макси, проскочив мимо нескольких автомобилей с не столь мощными двигателями и выруливая на быструю полосу движения.

Приемная была выдержана в серых и розовато-лиловых тонах. Мраморные полы, сверкающие стены, еще более сверкающие регистраторы. Макси сняла огромные очки, перекинулась несколькими словами с женщиной за столом, а я в это время прогуливалась по приемной и поглядывала на огромные фотографии врачей на стенах, гадая, кто удостоился чести утолщать губы Макси и убирать невидимые морщинки вокруг ее глаз. Доктор Фишер напоминал Кена, блондинистого бойфренда Барби. Доктор Роде, брюнет с изогнутыми черными бровями, выглядел на мой возраст. Доктор Такер походил на Сайта-Клауса, разумеется, без толстых щечек и двойного подбородка. Доктор Шапиро...

Я остановилась как вкопанная, глядя на увеличенную фотографию моего отца. Он похудел, сбрил бороду, но я его, конечно же, узнала.

Макси подошла, цокая каблучками по полу. Глянув на мое лицо, схватила за локоть и потащила к стулу.

– Кэнни, в чем дело? Ребенок? Я указала на стену.

– Это мой отец.

Макси посмотрела на фотографию, потом на меня.

– Ты не знала, что он здесь? Я покачала головой.

– И что же нам делать?

Я кивнула в сторону двери и насколько могла быстрым шагом направилась к ней.

– Уходим.

– Так вот, значит, что с ним сталось. – Я, Макси и Нифкин сидели на веранде, пили ледяной малиновый чай. – Удаление жира в Лос-Анджелесе. – Я помолчала. – Наверное, этого следовало ожидать.

Макси отвернулась. Я ее жалела. Никогда она не видела меня такой расстроенной и понятия не имела, как мне помочь. И я не знала, что ей сказать.

– Посиди здесь. – Я поднялась. – А я немного пройдусь.

Я спустилась к воде, зашагала мимо серфингисток в бикини, волейболистов, подростков, сосущих леденцы, разносчиков, парочек, обнимающихся на скамейках, парней, играющих на гитарах, бездомных в ворохе одежды, лежащих, как трупы, под пальмами.

Шагая, я старалась упорядочить картины, возникающие в голове, развесить их, словно по стенам галереи.

Я нарисовала мою семью, какой она когда-то была. Мы пятеро в праздничной одежде на Рош ха-шана [70]: отец с аккуратно подстриженной бородкой, его руки на моих плечах, я с зачесанными назад волосами и с едва заметными под свитером грудками, мы оба улыбаемся.

Я нарисовала нас пятью годами позже: я, толстая, надутая и испуганная; моя мать, не находящая себе места; мой брат, совершенно несчастный; Люси с «ирокезом» на голове, пирсингом, полуночными разговорами по телефону.

Новые картины: окончание колледжа. Моя мать и Таня, обнявшие друг друга за плечи, перед футбольным матчем. Джош, шести футов ростом, тощий и серьезный, режет индейку на День благодарения. Многие годы по праздникам мы усаживались вокруг стола, моя мать – во главе, мой брат – напротив нее, различные бойфренды и герлфренды появлялись и пропадали, а мы старались делать вид, что все главные участники действа на месте.