Родительный падеж - Иванцова Людмила Петровна (библиотека электронных книг TXT) 📗
Внизу остался один мужчина. Он стоял и смотрел примерно в это же окно, хотя точно понять было трудно. Как-то странно стоял — никого не звал, не махал руками, не прыгал, ничего не кричал. Стоял и смотрел вверх. Ириша оглянулась. В двух метрах от нее, возле второго окна, так же неподвижно стояла Светлана в белой косынке и смотрела на улицу.
Тележку с детьми увезли. Никаких инструкций больше не поступало. Бывалые мамочки снова взялись выдавливать из себя до последней капли остатки молока в баночки, Ириша последовала их примеру, правда, было больно и не очень получалось. Хотелось спать. День казался длинным-предлинным, просто огромно-бесконечным, и никак не заканчивался. Пришла нянечка со шваброй, стала мыть пол водой с хлоркой. Запахло бассейном. Вспомнился зачет по плаванию… Заглянула медсестра, сообщила, что следующее кормление в полночь, потом в шесть утра, а дальше — через каждые три часа и так до следующей полуночи. Строго по графику.
— Ничего себе, — сказала в шутку Ириша, — через каждые три часа! Тридцать минут на кормление, потом — сцеживание, поесть, то-се… Плотный график… Жить некогда!
— Все! Про «жить» теперь забудь! — ответила ей Вера, а Ольга закивала. — Лет через десять-пятнадцать жить начнешь, когда дети на ноги встанут и без тебя смогут обходиться!
— И то до тех пор, пока внуков не подкинут! — добавила нянечка, гремя шваброй под кроватями. Домыла, погасила свет и вышла.
Палата затихла. В высокие голые окна светила луна, в дверь с матовым стеклом проникал слабый свет из коридора. Глаза сами закрывались. Где-то рядом Ириша услышала подозрительное пошмыгивание носом. Протянула руку через проход и погладила Светлану по голове. Та уткнулась в подушку и зарыдала.
— Жалеешь? — спросила Ириша.
— Нет, я сама так решила, — ответила Светлана. — Сама. Он и не хотел вовсе. Но ничего и не сделал, чтобы я передумала. Глупый еще. Молодой. Хотя и старше меня. Рано ему было жениться. Пусть бы еще гулял. Не хочу я с ним жить. Обойдемся. И сами проживем.
— Ну, не знаю, — прошептала Ириша, — тебе виднее, но что-то ты намудрила… Хотя чужая жизнь — потемки. Значит, не любишь его. Ладно. Чего плакать-то? Спи, говорят, настроение мамы на ребенке сказывается. Может, еще и помиритесь. Всякое бывает.
— Не хочу я… Не боец он. Да и не нужны мы ему, я же видела, — ответила Светлана, погладила Иришину руку, отвернулась к стене, шмыгнула носом, зевнула и задышала ровно.
Ириша опять улеглась на живот, обняла обеими руками тощую подушку и мгновенно провалилась куда-то безо всяких сновидений. Впереди было почти два часа до следующего кормления.
Новая жизнь
Так и завертелась дальше роддомовская жизнь по часам. Эти крохотные существа, едва появившись на свет, диктовали мамочкам (в сговоре с медперсоналом) свои условия игры, а тем ничего не оставалось, как с готовностью их выполнять. «Соня» наконец удостоила Иришу взгляда своих темно-серо-голубых глаз, лениво сосала грудь, так что вполне еще доставалось и «галчонку», потому что молоко у Армиды так и не появилось. Говорят, что это большая редкость, но все же бывает. Когда у Ириши на двоих не хватало, дочь полка кормила другая мамочка, а Армида смущенно бормотала благодарности и ругала свою «бестолковую» грудь. Мужу даже боялась писать об этом в записке. Сказала, что он мужчина строгий и может не понять, его нужно подготовить. Еще в первый день, узнав о рождении дочери, он прислал записку: «Готовься через девять месяцев рожать пацана. Не успокоюсь, пока не получу сына!» Да, серьезный мужик… Для него девочка — не ребенок, женщина — не человек…
Все уже узнавали чужих родственников в окно, общались между собой, будто были знакомы сто лет. «Какие разные люди, — думала Ириша, — какие разные судьбы… Как странно, что мы все здесь встретились…»
Измерение температуры, обход врачей, кварц-зеленка, кормление-сцеживание, выписка одних, пополнение другими, новыми растерянными мамочками… День похож на день — странная и непривычная карусель. Первое кормление в шесть утра. Подъем — на двадцать минут раньше, чтобы успеть привести себя в порядок. Представляете себе, что такое шесть утра в конце декабря? Ириша за всю свою жизнь раза два-три в такое время вставала, чтобы повторить что-нибудь перед экзаменами. А тут — каждый день… Жуть. «А хотя бы в семь нельзя? — думала она. — Ну, покормить попозже в ночное кормление и поспать на часок подольше утром. Какая разница?» — ныла в ней прирожденная сова… Привычка слушаться, не задавать лишних вопросов и идти в ногу с коллективом была заложена с детства родителями и укреплена членством в разных молодежных организациях. Но молчание не означало, что ей ничего не интересно, все ясно или она со всем согласна. Просто она часто сознавала бесполезность всяких «трепыханий».
Улучив свободный момент, Ириша потихоньку спустилась на второй этаж и зашла в палату к Наталье. Та была очень рада ее видеть и скороговоркой выдала все новости. Их с мальчиком уже возили в центральную детскую больницу на консультацию к известному хирургу. Он сказал, что нужно делать операцию, обнадежил, что ходить ребенок будет, может, будет хромать, но наука не стоит на месте, есть надежда… Мальчишка славный, во всех остальных отношениях — здоровенький, ее жизнь наполнилась смыслом, и тяжелые мысли о потере растворяются теперь в заботах об этом несчастном ребенке. О ее ребенке. Приятно было видеть Наталью ожившей. Они обменялись телефонами и адресами, расцеловались, и Ириша пошла наверх, чтобы успеть к кормлению. Как будто камень упал у нее с души. «Надо же? Бывает же такое! — думала она. — А что, если бы я не подошла тогда к ней у окна? Нет, это судьба. Все равно вышло бы именно так, только другим путем».
Через несколько дней в этом «заведении строгого режима», как в шутку назвала его Вера, муж которой был милиционером, у мамочек появился новый интерес — дождаться, когда у малышиков отпадет пупочек. Это был добрый знак — при прочих благоприятных условиях он приближал срок выписки домой. Армида волновалась и рассказывала, что у нее на родине за отпавший пупочек со счастливого папочки медсестры всегда брали выкуп деньгами — такая традиция. А кто же откажется от дармовых денег?! Поэтому отдирали они эти пупочки по живому ради выкупа, чтобы не достались следующей смене. Наши бывалые мамаши успокоили ее, что здесь, слава богу, о такой традиции еще не слышали, так что процесс идет бескорыстно и естественно.
Вот что действительно волновало мамочек, так это сколько же раз в день детишек перепеленывают. Подозрение зародилось, ясное дело, у Веры и Ольги, которые заметили в полдень, что пеленки все те же, что и в 6 утра. Разматывать свое дитя без спросу было тягчайшим преступлением, поэтому народ решил схитрить — сделать метки — кто крестик карандашиком поставил, кто узелочек завязал на «этикеточке»…
В 15:00 — без изменений. В 18:00 — тоже… А кушают-то детки регулярно! Значит, обратный процесс тоже идти должен. «Коконы» были снаружи сухими, но детишки куксились и ерзали, нервничали и особо счастливыми уже не выглядели. Короче — скандал разгорелся. Молодая медсестра, проходившая во время кормления мимо палаты, сначала схватилась за косяк двери, потом за сердце, а потом взвыла, как сирена: «Вы шо там, подурели все?! Вы зачем детей поразматывали?!! Я доложу главврачу!!!»
Нарушение устава было вопиющим и массовым. Шесть коконов были однозначно испорчены. На кучах пеленок и клеенок на каждой кровати лежали грудники и дрыгали малюсенькими худющими ножками и ручками. Подложенные под попки тряпки, естественно, были мокрыми насквозь. И если бы только мокрыми! Что представляли собой эти несчастные попки, просто трудно описать. Мокрые, грязные, красные, пятнистые и воспаленные, они никак не соответствовали виду счастливо торчащих из косыночек щечек…
«Бедненькие! — подумала Ириша, не зная, что же теперь дальше делать. — Какая же она малюсенькая и худенькая без пеленок, моя девочка! А казалась такой мордастенькой и довольной… Вот тебе — форма и содержание…»
