Соврати меня (СИ) - Лари Яна (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
Поймав на себе его цепкий взгляд, торопливо отвожу глаза и придвигаюсь ближе к Диме, однако Исаев полностью поглощён завибрировавшим телефоном.
– Отец звонит, – клюёт он меня в макушку, подрываясь с дивана. – Я выйду, здесь шумно.
Дима словно забирает с собой мою невозмутимость. Вика что-то тихо щебечет Мирону на ухо – и в этом, в принципе, нет ничего предосудительного, ведь они молодые свободные люди, в конце концов. Но мне всё равно не удаётся избавиться от какого-то неприятного колючего чувства в груди. Как бы я себя не подавляла, происходящее бесит до невозможности. Может, оказывается, по-человечески!
Да и как тут не злиться, если Мир нормально общается со всеми кроме меня. Даже если взять в расчёт, что я его внимания вот совсем не ищу. Не ищу ведь?..
– ... Маш?
Я моргаю, понимая, что прослушала вопрос Мирона, и стираю тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину. Вот опять он так уставился, будто накинуться хочет. Так смотрит, что можно было бы заподозрить симпатию, если бы не мрачно нахмуренные брови.
Не удостоив его ответом, на нервах встаю из-за стола. Мне прекрасно известна цена этого не терпящего возражений взгляда. Пусть Ежевику свою строит, а я потанцую где-нибудь подальше, чтобы не видеть его... их.
Продравшись сквозь толпу к противоположному краю танцпола, безуспешно пытаюсь поймать единый с музыкой ритм. Казалось бы, и танцевать люблю, и свободный крой платья не стесняет движений, а расслабиться не выходит хоть смейся, хоть плач. Почему-то плакать хочется больше.
– Тебя мама разве не учила, что обеспеченным мужчинам нужно отвечать взаимностью? Ну или хотя бы отвечать, для начала?
Испугавшись, шумно втягиваю носом воздух, а затем и вовсе забываю как нужно дышать, потому что руки сводного брата сжимают мои бёдра и уверенным рывком тянут назад. До упора поясницы в бляшку мужского ремня. До частичной дезориентации в пространстве. До мелкой горячей дрожи.
– Меня мама учила, что мужчина, неважно при деньгах он или нет, должен женщину в первую очередь уважать.
Пытаюсь развернуться к Мирону лицом, но он так крепко прижимает меня к себе, что становится чуточку больно.
– А ты, значит, всё-таки успела стать женщиной? И как оно, паучонок, понравилось?
– Откуда такой нездоровый интерес? Мечтаешь полежать на моём месте? – едко и, как мне кажется, унизительно фыркаю, выворачивая шею, чтобы оценить произведённый эффект. Но получается лишь краем глаза выхватить часть скулы с проступающей на ней щетиной и уголок улыбающегося рта.
– Острить пытаешься, маленькая... это хорошо, – хрипло шепчет Мир, задевая губами моё ухо. – а вот, что с головой не дружишь, это плохо. Я ведь могу и наказать.
И оттягивает зубами краешек мочки. Меня прошибает током от дикой смеси нахлынувших эмоций, а его тихий смех красноречиво намекает, что такая реакция вполне ожидаема.
– Прекрати, ты омерзителен, – отчаянно вру, безуспешно пытаясь вырваться из крепкого захвата его рук.
Господи, ну почему?! Почему я это чувствую с ним?
Почему не с Димой?
– Что-то ты резко забыла как танцевать, – с неожиданной вкрадчивостью произносит Мир, плавно двигая вперёд бёдрами. – Давай помогу вспомнить.
– Лучше иди окажи помощь своей Ежевике, – отрезаю по возможности сухо, дыша часто и прерывисто из-за волнения.
– Значит, не показалось... Кто-то не любит делиться? – щекочет мне ключицу жарким выдохом.
Он снова делает это – смущает тягучим движением вперёд, не оставляя никаких сомнений о природе вжимающегося мне в ягодицы уплотнения, отчего я отчаянно краснею, и, как следствие, совершенно не думая, выпаливаю:
– Не люблю! Что в этом плохого?
Вот дурища... Разве можно говорить такое? Такому?!
Ну всё, сейчас он всласть натанцуется. На моей гордости.
Но Мирон сегодня, очевидно, решил меня добить вовсе не сарказмом, а непредсказуемостью, чтобы я наверняка языком подавилась, потому что отвечает без тени улыбки в голосе.
– Это живьём съедает, – бормочет, задевая губами теперь уже мою шею – Я, оказывается, тоже не люблю делиться. Ненавижу.
И что мне ему ответить? Как понимать? Это ж Арбатов! Друг Димы. Мой оживший кошмар. Чего он хочет? В какие игры играет? Почему я так остро реагирую? Может, мне его лягнуть? Рассмеяться? Послать?!
– Хватит трепыхаться, я не железный, – тяжело дыша, требует Мир, скользя ладонью с бедра на самый низ моего живота, где под тонкой тканью платья можно нащупать ажурную кромку нижнего белья, надетого с расчётом, что его, наконец, оценит Дима. Мне бы сейчас сгореть со стыда, за то, что позволяю другому, за то, что чувствую с другим... но ничего подобного не происходит. В этот момент есть только жадно сминающий моё платье наглец и больше никого. – Вот так... Расслабься. Дай мне этот чёртов танец, и я отстану.
Давление ладони усиливается, пробуждая не каких-то там эфемерных бабочек, которых я толком ни разу не дождалась, а жгучие пульсирующие всполохи голода. Сейчас я марионетка, ведомая инстинктами: прогнуться, прильнуть, позволить жёстким пальцам сжать ноющую грудь. Закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Не от боли... вот совсем не от неё.
Грудная клетка Мирона твёрдая как камень, а руки словно отлиты из стали, и только голос обволакивает мягким полухрипом.
– Машка... Машуль... Я ж на отца гнал, и сам... как мотылёк на огонь. Паучонок мой... Су-у-ука. Не мой даже! Не мой...
Я смутно соображаю, что он там городит – жар внутри меня перекрывает всё, вызывая лёгкое головокружение. И сейчас мне до дрожи хочется стоять к нему лицом, чтобы видеть капризный излом полных губ, запустить пальцы в жёсткие волосы на затылке Арбатова, притянуть, податься вперед, вдохнуть его дыхание. О таком даже думать чудовищно, но в этот момент, когда Мир, словно читая мысли, порывисто разворачивает меня к себе, всё неприемлемые пару минут назад вещи становятся важнее сердцебиения, желаннее воздуха.
В глазах напротив – тёмная порочная полночь, время нечисти и грешного искушения. Этот взгляд затягивает, накрывает волнами тёплого покалывания, требует, молит, зовёт, но мы, не сговариваясь, продолжаем покачиваться невпопад ритмичной музыке.
Его руки на моих плечах, расстояние в полшага – убийственно много. Я несмело выдвигаю ногу вперёд, чтобы первой преодолеть эти полшага, однако Мир предостерегающе мотает головой. У меня от этого неуловимого жеста мороз ползёт по позвоночнику. Как в прорубь окунулась, а выплыть мешает судорога. Сердце больно, загнанно стучится в рёбра, отдавая эхом по мозгам, словно намереваясь вышибить всю дурь, что там так вероломно поселилась.
– Всё-таки передумал, друг? Решил попытать удачу?
Я крепко зажмуриваюсь, слыша голос Димы из-за спины. Мечтаю проснуться или, на худой конец, сгореть со стыда, чтобы не приходилось изо дня в день смотреть в глаза любящего меня человека, помня о том, как едва не предала его доверие.
Если верить интернет-мотиваторам, то наличие мечты уже половина успеха, да на деле, чтобы чего-то добиться, нужно в первую очередь биться. В моём случае биться приходится как рыба о лёд своего скудоумия.
Повелась как последняя дура на голую похоть сводного брата. Теперь хоть понятно, почему у него ко мне такое пренебрежительное отношение. У меня, должно быть, на лице написано какая я легковерная, если не сказать – легкомысленная.
– Думаю, твою дурость можно пролечить ударом по морде, – елейно улыбается Мир, убирая руку с моего плеча. Я мертвею от ужаса, глядя как его пальцы сжимаются в огромный кулак, но Арбатов вдруг отодвигает меня в сторону и сбивает Диму с ног одним точным тычком в переносицу.
– Дима! Димочка... – падаю рядом с ним на колени, судорожно прикидывая, что можно использовать вместо носового платка, чтобы остановить хлещущую из носа Исаева кровь.
– Отвали, сука лживая, – выплёвывает он желчно, зажимая двумя пальцами переносицу.
Боковым зрением замечаю бегущую к нам охрану и своего сводного, чтоб его, брата, который, как ни в чём не бывало, помогает Диме подняться на ноги. Кто бы сомневался! У них дружба, а у меня дважды за вечер растоптанная самооценка.
