Эра Водолея (СИ) - Рябинина Татьяна (книги хорошего качества .TXT) 📗
Из духовки потянуло соблазнительным ароматом, потекли слюнки. Запеченная курица была одним из тех блюд, которые я не боялась испортить. Разве что не включить таймер, забыть и спалить. Щелкнул замо́к, открылась дверь. Отложив кухонную рукавицу, я вдохнула поглубже и пошла в прихожую.
Держа что-то за спиной, Водолей снимал туфли в своей обычной бесячей манере: упираясь носком одной ноги в пятку другой. Каблуки воспринимали это без восторга, новую обувь приходилось покупать часто.
— Привет, — сказала я, наблюдая за ним.
— Едой пахнет! — он шумно принюхался. — Ты купила кухонного раба?
— Увы, выставленные на продажу кухонные рабы оскорбляли мои эротические чувства. Пришлось обходиться своими силами.
— Оу, надеюсь, хотя бы перед зеркалом? — Водолей приподнял брови. — И как, успешно? А вот не надо было мужа отпихивать, когда тот хотел тебе сунуть… лапы… в эротические чувства.
Надев тапки, он вытащил из-за спины букет темно-красных роз. Подошел ближе, обнял одной рукой, провел бутоном по щеке.
— Жирафа, прости, я свинья.
— А конкретнее? — я поймала зубами маслянисто пахнущие лепестки. — Если ты трахнул Ясинскую, букетом не отделаешься.
Этот стеб был как тонкий-тонкий ледок, под которым Марианская впадина. Один неверный шаг — и…
И да, шаг был неверным, лед затрещал. Я поняла это по дрогнувшим ноздрям Водолея, по потемневшему взгляду.
— Прости за то, что сказал ночью. Напомнил о том, как было раньше. Это ничем не лучше того, что ты сказала сейчас. Один — один. Проехали.
— Ты свинья, и я свинья, все мы, братцы, свиньи, — пропела я из «Кошкиного дома», мысленно кроя себя матом. Как буря небо мглою. — Нынче дали нам друзья целый чан ботвиньи. Пойдем ботвинью есть.
Я знала, что не проехали. Это было только вступление. Увертюра.
Баблуза подобный разговор не одобрила бы. Но она вообще не слишком одобряла наш брак. По ее словам, подбирать чьи-то объедки означало не ценить себя. Но, если исходить из рассказанного ею сегодня, она и сама была для деда таким же объедком. Причем дважды, учитывая, что тот принял ее обратно после ухода к другому.
«Я взял тебя объедком
С тарелки Цезаря, и ты была
К тому еще надкушена Помпеем…»[1]
В студенческом спектакле я играла Клеопатру, не зная, что скоро сама окажусь в роли Антония.
— Знаешь, Ин, лучше было бы, если б нам не пришлось это обсуждать, — Водолей с хрустом отломил куриное крыло и положил на тарелку. — Но мы с тобой решили, что будем говорить друг другу обо всем. Даже если неприятно. Я не знаю, зачем она пришла. А ведь предупреждала мама-коза козлят, чтобы не открывали никому дверь. На площадке темно, спросить не спросил. Открыл. А там — сюрприз. Мне все это страшно неприятно. Наверно, как и тебе. И больше всего потому, что был уверен: все осталось в прошлом. Умерло.
— И как? — спросила я спокойно. Наверно, слишком спокойно. — Не осталось? Не умерло?
— Я не знаю, Ин. Мне сейчас просто очень хреново.
[1] Уильям Шекспир. "Антоний и Клеопатра"
Глава 9
Андрей
Весь день прошел на автопилоте. Обычный рабочий день. Андрей занимался рутинными делами, просматривал тексты и планы, с кем-то о чем-то разговаривал и договаривался. Но все это было… то ли прозрачным, то ли призрачным. Размытым. Сместился фокус, и резкость вдруг обрело прошлое. Пугающе объемное — как будто все произошло только вчера.
Нет, это были не воспоминания и даже не забытые ощущения. Состояние — целый отрезок жизни, и он проживал его заново.
Дверь не была закрыта. Может быть, все дело в этом.
Как будто кто-то сказал эту фразу. Трезво и равнодушно.
Дверь закрыли неплотно, подул ветер, и в спину потянуло холодом. И поэтому хотелось оглянуться. Закрыть? Или открыть?
Они дружили пять лет. С пятого по девятый класс. Хотя надо признать, был в этом оттенок «мы против всех». Спиной к спине, обороняясь. Даже тогда, когда дразнить их стало скучно. Все привыкли, что Водолей бабский подпевала из-под мышки, и перестали обращать на них внимание. Вроде, и война закончилась, потому что всем надоела, а они трое по-прежнему держали оборону.
Андрей называл Эру и Инну своими подругами, но была в этом некоторая натяжка. Если хорошо вдуматься, отношения их выглядели довольно странно. Это потом он понял, что Инна уже тогда была в него влюблена, но в те годы это его абсолютно не интересовало. Наверно, поэтому и не замечал, тем более, она свои чувства не демонстрировала. Как бы там ни было, и Эра, и Инна — каждая жила в своем замкнутом мире, как в раковине. Две раковины, лежавшие на морском дне рядышком. И Андрей-Водолей, сидевший рядом с ними. Словно краб или еще какая-нибудь подводная живность.
Инна рисовала, лепила, делала кукол, шила. У него сохранился Чиполлино, подаренный ею на один из дней рождения. Точная его копия, как будто сидел и позировал часами. Даже маленький шрамик над бровью — напоролся на ветку, когда лез на дерево. Что касается Эры — та вообще была, что называется, вещью в себе.
Андрей особыми талантами не блистал. Разве что бренчал немного на гитаре. Никогда специально не занимался, подбирал мелодии по слуху, петь стеснялся. Учился, правда, хорошо, ловил все на лету, много читал. Но ни один школьный предмет не интересовал настолько, чтобы увлечься всерьез. Память у него была цепкая, особенно на всякие любопытные факты, язык подвешен хорошо, поэтому темы для разговоров с девчонками всегда находились.
Рассказывая о чем-то, Андрей никогда не знал, слушает ли его Эра или бродит мыслями где-то далеко. Зато Инна была замечательной слушательницей. Может, что-то ее и не слишком интересовало, но она никогда этого не показывала. Кивала, удивлялась, задавала вопросы. Хотел бы он, чтобы так его слова ловила Эра.
Все изменилось в десятом.
Лето Андрей, как обычно, провел с мачехой и младшим братом в Крыму. Родители развелись, когда он еще ходил в детский сад, но отношения поддерживали вполне мирные. У отца давно была другая семья, где рос рыжий горластый Кирилл, мачеха Лариса к Андрею относилась дружелюбно. Каждое лето она забирала обоих мальчиков к своей матери, жившей в Судаке. Мать Андрея этому не слишком радовалась, однако не возражала.
За три месяца он изменился так, что соседка, встретив на лестнице, не сразу его узнала. Расти Андрей начал еще год назад, превратившись в тощую макаронину. К этому прискорбному состоянию добавились все прелести переходного возраста: прыщи, перхоть, ломающийся голос, а еще противный темный пух под носом и на подбородке, не спешивший превратиться в щетину, которую можно было бы брить. Каждый взгляд на себя в зеркало, каждая сорвавшаяся нота добавляли мировой скорби. И вдруг…
Все лето он ходил в шортах, майках и шлепанцах, а в конце августа оказалось, что кроссовки безнадежно малы, джинсы заканчиваются высоко над щиколотками, а рубашки тесны настолько, что не застегиваются. Четырнадцать сантиметров за три месяца! Андрей раздался в плечах, голос превратился в настоящий мужской баритон, прыщи и перхоть исчезли сами собой. Как будто мимо проходила фея и взмахнула волшебной палочкой.
Первого сентября, подходя к школе, он встретил Эру. Все такую же воздушную и прекрасную.
— Андрюшка, это ты?! — она даже рот приоткрыла от изумления.
Другие девчонки тоже заметили произошедшую с ним метаморфозу. Теперь он то и дело ловил заинтересованные взгляды, но… для него существовала только Эра. Инна? Да, она тоже изменилась, превратившись из угловатой нескладной Жирафы в стройную красивую девушку — которая по-прежнему оставалась для него всего лишь подружкой.
Тот день в конце сентября был особенным. Тихим, солнечным. Таким пронзительным, что хотелось одновременно смеяться и плакать. Инна простудилась и не ходила в школу, они с Эрой вышли после уроков вдвоем.
— Пойдем погуляем? — предложила она.
