Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Но теперь она выросла, и сказки кончились. Завтра надо было позвонить в итальянское посольство, отнести туда паспорт, потом оформить отпуск, потом взять билет... Надо было последовательно сделать все, о чем говорил разум.
И надеяться, что эти действия как-нибудь помогут забыть человека, который весь этот вечер, ни на минуту не исчезая, шел с нею рядом по московским улицам.
Глава 7
Не только мамин голос, но и сама она ничуть не изменилась за два года.
Да она и никогда не менялась. Сколько Маруся ее помнила, а помнила она ее дольше, чем себя, Амалия всегда была красива одной и той же совершенной красотою. Она никогда не ходила ни в косметические салоны, ни в фитнес-клубы, бегать по утрам ей и в кошмарном сне не приснилось бы, но при этом фигура ее оставалась такой же, какой была в юности, как у древнегреческой Венеры, со всей пленительностью классических форм. И таким же, как в молодости, оставалось лицо в обрамлении густых темно-русых волос: сочетание холода и страстности, которое невозможно представить умом и которое поэтому ошеломляет, когда видишь его воочию.
Маруся думала, что мама приедет ее встречать вместе со своим мужем, и не знала, как ей с ним держаться. Все-таки этот человек всего два года назад готов был вывезти ее из Москвы, как бессловесный чемодан, до полусмерти накачать наркотиками... Конечно, это происходило с ним от сумасшедшей любви к Амалии и от желания выполнить любой ее каприз. Но Марусе все равно было неприятно думать об этом влюбленном мачо и меньше всего хотелось его видеть.
Мама приехала в аэропорт одна.
– С Эрнесто я разошлась, – сказала она. Как легко она всегда читала Марусины мысли, это совсем не изменилось! – Сумасшедшие были годы, едва от него избавилась. Вот стану старухой, будет что вспомнить.
И понимай как хочешь, хороши были для нее эти годы с Эрнесто или плохи.
Она не поцеловала Марусю, только положила руку ей на плечо, внимательно посмотрела в лицо и сказала без удивления:
– Ты изменилась. Детства наконец поубавилось. Давно пора. Тебе идет быть взрослой, даже лицо похорошело.
– Ты давно в Падуе? – спросила Маруся.
Она не знала, о чем спросить маму. Сердце дрогнуло, когда она увидела ее, встретила взгляд темно-серых глаз.
– Три месяца уже. Бросила Эрнесто, экзотика латиноамериканская надоела, но не в Тураково же было возвращаться. Или куда еще – в Москву, к господину Ермолову на содержание? Решила в Италию. По местам молодых своих амбиций!
Амалия засмеялась. Смех у нее тоже был прежний, с будоражащей хрипотцой. Маруся вспомнила, что, когда мама смеялась, у Сергея менялось лицо и стреловидное пятнышко – знак самого сильного волнения – проступало у виска.
«Удачное оказалось решение», – подумала Маруся.
Впрочем, она знала, что Амалию невозможно подозревать в расчетливости. Она наверняка не искала встречи со своим давним итальянским любовником и уж точно не собиралась извлечь из этой встречи никакой выгоды.
– Кто мог думать, что синьор Паоло Маливерни посещает все то же кафе, что и двадцать лет назад? – как будто отвечая ее мыслям, сказала Амалия. – С порога меня узнал, да так, что, я думала, его на месте кондрашка хватит. Однако продержался еще три месяца. Теперь умирает.
В ее голосе не прозвучало ни капли жалости. Марусе этот человек был совсем чужим, но все-таки она внутренне поежилась. Как и прежде, когда мама бывала вот так безжалостна к людям, которые, как она говорила, сколько бы ни плакались на судьбу, всегда живут так, как сами подспудно хотят, а следовательно, как того и заслуживают.
– Жалко несчастного старичка, убиенного любовью ко мне? – Амалия снова без труда прочитала Марусины мысли. – Напрасно. Я тут совершенно ни при чем, рак у него начался задолго до моего появления. Я, можно сказать, скрасила воспоминаниями его последние дни. Да заодно сообщила, что у него имеется дочь. Он, между прочим, чуть с ума не сошел от счастья, и ладно бы он, так ведь и вся семейка! Все-таки итальянцы чадолюбивы до неприличия, – усмехнулась она. – Так что тебя ожидает сердечный прием единокровного братца и его мамаши. Интересно, а вот законная супруга синьора Паоло кем тебе приходится?
После этой истории, которую Амалия рассказывала по дороге к машине и потом, уже сидя за рулем, Марусе совсем расхотелось встречаться с новоявленными родственниками. Ну ладно, хоть и призрачный, но все же долг по отношению к умирающему... биологическому отцу. Но какой-то единокровный брат, еще к тому же его мама... О чем с ними говорить? И, кстати, на каком языке с ними говорить? Благодаря занятиям с преподавателем, на которых в ее последний школьный год настояла Анна Александровна, Маруся могла худо-бедно объясниться по-английски. По-итальянски она, естественно, не знала ни слова.
– Твой братец Марко выучил русский, – сообщила Амалия. – По-моему, у него была какая-то безответная русская любовь, вот он и сподобился. Это у них вообще фамильное, русская любовь, и непременно безответная. Не я первая, оказывается, в этом ряду. Твоя бабка по их линии была, представь себе, русская эмигрантка первой волны. Ну, что я буду про это!.. Они тебя сами замучают семейными историями.
– Ты раньше машину не водила, – сказала Маруся, глядя на грустную темно-синюю линию холмов, которая плыла в дымке за окном «Фиата».
Ей было так неловко от всего предстоящего в ближайшее время, что хоть выпрыгни на полном ходу из машины.
– Какую машину я должна была водить раньше? – зло усмехнулась Амалия. – Очередную подачку от твоего обожаемого Ермолова? Да я, ему назло, на рейсовом автобусе домой в деревню ездила, к тому же на последнем, со всякой пьянью. Как будто ты не замечала!
– Я замечала, – тихо сказала Маруся. – Только не понимала зачем. И сейчас не понимаю.
– А вот затем! Затем что он обычный мужик, а не то, что ты про него выдумала. Супруга у тебя праведная до тошноты, заскучал ты с ней, на подлятинку тебя твой член потянул? Ну так получи по полной программе. – Амалия поймала Марусин взгляд в водительском зеркальце и поморщилась. – Все-таки до взрослости тебе еще далеко. Я больше чем уверена, мужчине, с которым ты живешь, ты приносишь домашние тапочки ко входной двери и кофе в постель.
Маруся представила, что сказал бы клоун Сидоров, если бы она вздумала принести ему тапочки к двери в цирковую гардеробную, и улыбнулась.
Амалия осталась прежней, но сама она, наверное, все-таки изменилась. Она больше не чувствовала себя подавленнной рядом с мамой, хотя совсем не понимала, в чем тут дело.
Амалия остановила машину у высокой кованой решетки. За решеткой был заросший ровными кустами холм, а на холме в синем вечернем воздухе белел тускловатым мрамором, яснел невозможной чистотой и печалью двухэтажный дом. Амалия нажала несколько кнопок и открыла зажужжавшую калитку.
– Вот она, фамильная вилла. Иди одна, – сказала она. – А то меня от этой их утонченности и семейственной душевности уже тошнит. Особенно от синьоры Маливерни. Ну что за бабы у всех моих мужиков! Что у этого, что у Ермолова. У одного Эрнесто бывшая нормальной оказалась. Чуть меня не зарезала от полноты чувств.
Маруся пошла вверх по неширокой, вымощенной истертыми старыми камнями дороге. Ясная вилла ошеломила ее, поэтому шла она медленно. И, наверное, еще потому, что пыталась хоть немного продлить время, в которое была до поры свободна от всех этих неизбежных странно-родственных отношений. Она и сама побаивалась того, что Амалия назвала семейственной душевностью. Почему-то представлялось, что сейчас ей навстречу выскочит толпа галдящих людей, бросится обнимать ее, целовать и обливать слезами.
Но бесконечно идти к недалекому дому было ведь невозможно. Маруся остановилась у старинной, темного дерева двери и тихонько в нее постучала.
– Я потерял возможность двигаться, когда тебя увидел. Ты испугалась?
Марко налил еще вина в Марусин бокал и придвинул к ней поближе круглую доску с сырами. Кругом стоял полумрак, зал освещался только огнем камина, и от его тревожных сполохов оживали фрески на стенах.
