Обещание страсти - Стил Даниэла (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
— Сегодня или завтра?
— Завтра.
— А почему не раньше?
— Потому что там только два дня для посещений — среда и воскресенье. Завтра среда. Такие правила.
— Ублюдки!
Она хлопнула дверью, а он закурил. Четвертая пачка со вчерашнего вечера. Адская ночь. Она пока не видела, что появилось в газетах. Эдвард звонил в эту ночь четыре раза. Услышав в Нью-Йорке новости, он чуть не сошел с ума.
Когда она вернулась, он сидел на краю постели и доставал сигарету из пачки. Усталая, осунувшаяся, бледная. Загар куда-то исчез, вокруг глаз темные круги.
— Леди, вы выглядите неважно. Мне кажется, вам рано вставать.
Она ничего не ответила. Сидела спиной, курила и качала головой.
— Кизия?
— Да?
Когда она повернулась, он увидел, что она опять плачет. Она была безутешна, как маленький ребенок.
— О Господи, Алехандро. Почему? Почему такое случилось с нами? С ним?
— Потому, что такова жизнь. Назови это судьбой, если хочешь.
— Я бы назвала это проклятием.
Он устало улыбнулся и вздохнул.
— Малыш…
Ей следовало знать, но было тяжело говорить об этом.
— Да?
— Не знаю, помнишь ли ты, но газетчики сделали несколько снимков, когда уводили Люка.
Затаив дыхание, он следил за выражением ее лица и понял, что она не помнит.
— Эти подонки, почему они лишили его возможности уйти достойно? Отвратительные, безнравственные…
Алехандро покачал головой.
— Кизия, они сняли тебя. Его слова вызвали эффект разорвавшейся бомбы.
— Меня? Он кивнул.
— Господи!
— Они решили, что ты его дама сердца, мне пришлось попросить адвоката позвонить им с просьбой не публиковать снимки и не называть твоего имени. Но к тому времени они уже выяснили, кто ты. Кто-то увидел снимки, когда их проявляли. Не повезло.
— Они напечатали снимки? Она сидела не шевелясь.
— На первой полосе. Эдвард звонил несколько раз.
Кизия откинула голову и рассмеялась. Это был нервный, истерический смех. Неожиданная для него реакция.
— Кажется, на этот раз мы купились. Разве нет? Эдвард, должно быть, умирает, бедняга.
В голосе ее, однако, звучало раздражение, а не сочувствие.
— Мягко говоря.
Алехандро испытывал что-то вроде жалости к человеку, который казался просто убитым, раздавленным предательством.
— Ну, как говорится, за все приходится платить. Насколько ужасны снимки?
— Насколько вообще возможно.
Она была в истерике в тот момент, когда фотографы их заметили. Алехандро вынул из-под кровати газеты и протянул ей. На первой странице была фотография, запечатлевшая лишившуюся чувств Кизию в объятиях Алехандро.
Увидев это, она съежилась и взглянула на подпись: «Знатная наследница Кизия Сен-Мартин, тайная подруга бывшего заключенного Лукаса Джонса, потерявшая сознание после…» Это было хуже, чем они представляли.
— Мне кажется, Эдвард больше всего обеспокоен тем, в каком состоянии ты сейчас находишься.
— Да уж. Эта история его подкосит. Ты не знаешь Эдварда.
Она была похожа на ребенка, испытывающего страх перед своим отцом. Это показалось Алехандро странным.
— Он знал о Люке?
— Не все. Фактически он знал, что я брала у него интервью и что в последние несколько месяцев в моей жизни кто-то появился. Я думаю, все равно рано или поздно это бы выяснилось. Мы были очень счастливы. Жалко, конечно, что все так произошло. Звонили из газет?
— Несколько раз, я сказал им, что нет ничего нового и что ты улетела обратно в Нью-Йорк. Думаю, теперь они отстанут от тебя и будут ждать в аэропорту.
— И в вестибюле.
Об этом он не подумал. Что за сумасшедшая жизнь!
— Мы позвоним менеджеру и договоримся переехать отсюда. Я хочу перебраться в «Ритц». Там они нас не найдут.
— Нет, конечно. Но тебе не избежать огласки, если ты хочешь пойти завтра к Люку в тюрьму.
Она встала и посмотрела на него с ледяным выражением.
День пролетел в молчании и сигаретном дыму. Их переезд в «Ритц» прошел незамеченным. Пятидесятидолларовый «подарок» хозяйке возымел действие. Она проводила их через запасной выход. Никто не позвонил им в «Ритц».
Кизия сидела, погрузившись в свои мысли, и почти не разговаривала. Она думала о Люке и о том, какой вид был у него, когда его уводили… и перед этим, в библиотеке суда. Он был тогда еще свободным человеком, в те последние драгоценные минуты. Из «Ритц» она позвонила Эдварду. Разговор был коротким и мучительным. Оба плакали. Эдвард без конца повторял: «Как ты могла сделать это?» При этом он не произносил «со мной», но это и так было понятно. Он хотел, чтобы она вернулась домой или разрешила ему прилететь к ней. Когда она отказалась, он взорвался.
— Эдвард, ради Бога, не дави на меня сейчас!
Она кричала сквозь слезы, недоумевая при этом, почему они продолжают бросать обвинения друг другу. Какая разница, кто кому что сделал. В том, что случилось с Кизией и Люком, Эдвард не был виноват, так же как и Кизия ничего не сделала Эдварду плохого, во всяком случае, умышленно. Все они попали в тиски судьбы, и ничего с этим не поделать.
— Ты доЛжна вернуться домой, Кизия! Подумай, что с тобой будет!
— Все уже произошло. Раз уж это попало в газеты, где я нахожусь — не имеет значения. Я могу улететь хоть в Танжер, меня все равно достанут.
— Это все невероятно. Я до сих пор не понимаю… Кизия… Господи, девочка, ты должна была знать, что с ним это случится. История, которую ты рассказывала о его болезни… ты именно это имела в виду?
Она молча кивнула в трубку, он повторил резче.
— Да?
— Да.
Ее голос звучал так тихо, был таким надломленным и больным.
— Почему ты мне не сказала?
— Ну как я могла?
Когда оба узнали правду, воцарилось молчание.
— Я до сих пор не понимаю, как ты позволила вовлечь себя… Ты же писала о такой возможности. Как…
— О, замолчи, Эдвард. Да, писала. И все. Писала. И перестань кудахтать. Мне тяжело, нам обоим тяжело, но поверь мне, ему в тысячу раз тяжелее сейчас, потому что он в тюрьме.
Повисла мертвая тишина, а потом Эдвард ядовито, что было ему несвойственно и лишь однажды проявилось когда-то, произнес:
— Мистер Джонс привык к тюрьмам, Кизия.
Она хотела немедленно положить трубку, но не решилась. Прервав разговор, она бы разорвала нечто большее — ей все еще была нужна эта ниточка. В какой-то степени Эдвард был единственным, кто с ней остался.
— Тебе есть еще что сказать?
Она говорила почти таким же злым голосом, как раньше. Ей хотелось ударить его, но не потерять совсем.
— Да. Возвращайся домой. Немедленно.
— Нет. Что-нибудь еще?
— Я не знаю, как заставить тебя подумать, Кизия, но посоветовал бы вести себя разумно. Ты можешь потом всю жизнь жалеть об этом.
— Да, но совсем не по той причине, по которой ты думаешь, Эдвард.
— Ты даже не представляешь, как это может повлиять…
Его голос звучал печально. В какой-то момент он будто обращался не к Кизии, а к духу ее матери. Они оба знали об этом. Теперь Кизия была уверена. Теперь она поняла, почему он говорил ей о матери и ее любовнике. Теперь она все знача.
— Повлиять на что? На мое «положение»? Мое «влиятельное положение», как говорила тетя Хил? Повлиять на мои шансы найти мужа? Да я и гроша ломаного за это сейчас не дам. Меня беспокоит только Люк, Эдвард. Я волнуюсь за Лукаса Джонса! Я люблю его!
Она опять сорвалась на крик.
В трех тысячах миль от нее по лицу Эдварда текли слезы.
— Если я смогу сделать хоть что-нибудь для тебя, сообщи.
Это был голос ее адвоката, доверенного лица, ангела-хранителя. Но не друга. Что-то сломалось, трещина в их отношениях достигла пугающих размеров. Для них обоих.
— Хорошо.
Они не попрощались, и Эдвард повесил трубку. Кизия долго еще сидела, держа в руках ставший мертвым телефон, а Алехандро молча смотрел на нее.
По ее щекам текли слезы. Прощание. Второй раз за два дня. Так или иначе, но она потеряла их обоих, мужчин, которых любила. Так же как когда-то потеряла отца. Она предала Эдварда. То, чего он больше всего опасался, в конце концов произошло. Сидя в своем офисе, Эдвард тоже понял это. Мрачный, он подошел к двери, тщательно запер ее, вернулся к своему письменному столу и, связавшись по внутреннему телефону со своей секретаршей, сухо попросил не беспокоить. Потом, осторожно подвинув в сторону почту на своем столе, он положил голову на руки и разразился душераздирающими рыданиями. Он потерял ее… потерял их обеих… Из-за мужчин. Эдвард лежал так и думал, почему обе женщины, которых он любил… репетитор… а сейчас этот… этот… уголовник… ничтожество!
