Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Вот так, значит, вы и живёте? — пробормотала девушка.
— Так и живём, — улыбнулась Леглит. — Не хоромы, но какой-никакой кров над головой, за что государыне Лесияре и спасибо.
— А зимой? Холодно ведь, — поёжилась Зареока.
— Отапливаются общие проходы, там печи есть, — сказала навья-зодчий. — От них мы провели по комнатам железные трубы-воздуховоды, они и греют. Этого хватает, чтоб не окоченеть. Кроме того, зимой мы спим в зверином облике, так теплее. Не беспокойся, моя милая, я не мёрзну. — С этими словами Леглит растроганно и нежно поцеловала Зареоку в щёчку.
Чтобы зашить прореху, Зареоке пришлось опять остаться нагишом, а точнее — в плаще на голое тело. Сидя на нижних нарах, она орудовала иглой, а Леглит не сводила с неё задумчивого, жадно-пристального взгляда, будто желая насмотреться впрок. Наконец она нарушила молчание:
— Прошу тебя, пересядь к столу. Там, где ты сидишь, спит Эвгирд. Клянусь, я сойду с ума от ревности при мысли, что ей выпало такое счастье — лежать там, где только что сидела ты...
— Как тебе будет угодно, — усмехнулась Зареока, поднимаясь с места.
До лавки у стола был один шаг, но даже его ей сделать не удалось: она очутилась у Леглит на коленях.
— Пусти, сейчас иголкой уколю, — приглушённо смеялась она, отбиваясь от объятий и поцелуев. — А ежели войдут?
В итоге от этой возни плащ с неё упал. Смущённая Леглит снова принялась кутать Зареоку, а глаза её сверкали восхищением и нежной страстью. А девушке и смешно было, и неловко до жара на щеках, и как-то по-особенному светло и радостно. И вместе с тем её не могло не удручать это бедное, суровое жилище, в котором обитали неутомимые труженицы-зодчие.
— Разве это справедливо — жить в голоде, в холоде, а работать за десятерых? — сказала она с жаром.
— Да с чего ты взяла, что в голоде, милая? — рассмеялась Леглит, прижимая её к себе. — Поверь, питаемся мы вполне сытно.
— Знаю я, как ты питаешься, — нахмурилась Зареока. — Завтрак пропускаешь, об обеде забываешь, а возвращаешься так поздно, что и ужин — мимо тебя.
— И кто тебе такое сказал? — Смеющиеся глаза навьи затянулись влюблённой, туманно-нежной дымкой.
— Да старшая ваша, госпожа Олириэн, и сказала. Когда подушку с одеялом тебе передавала, — призналась девушка.
— Вот оно что, — усмехнулась Леглит. — Не волнуйся так за меня, сокровище моё. Клятвенно обещаю принимать пищу вовремя — ради твоего спокойствия.
Будь навья кошкой — наверно, заурчала бы сейчас, но мурлыкать она не умела, поэтому просто щекотала губами и носом шею, щёки и уши Зареоки.
— Заботливая ты моя, ласковая моя... Мне с тобой и печки не нужно — и так тепло. А когда есть любовь в сердце, а в руках — работа, и на соломе хорошо спится.
Обеспокоенная тем, что они слишком долго злоупотребляли терпением соседок Леглит, Зареока спешила покончить с прорехой. Если бы не все эти нежности, она давно бы уже успела её зашить.
— Ну, всё, — объявила она, положив последний стежок и закрепив нитку узелком. — Мне и впрямь пора, дома уж, наверно, меня хватились... Пойду я.
— Не хочется выпускать тебя из объятий, — защекотал шёпот Леглит её ухо.
— Полно тебе, не останусь же я здесь ночевать! — засмеялась девушка.
Ей и самой до отчаянной тоски не хотелось расставаться, но она сдержала слёзы.
5
Вскочив на свою верхнюю лежанку, Леглит растянулась на постели — расслабленно, в сладостном утомлении блаженства. От дневного сна побаливала голова, он восстанавливал силы несколько хуже ночного, но это не имело значения. Тело наполняла томная тяжесть, а в сердце — крепкий хмель от Зареоки. На пальцах был её запах, во рту — её вкус. Вкус невинности, которую та подарила ей в сумраке березника... О, счастливчик-плащ! Он обнимал её нагое тело, исполняя свой прямой долг. Леглит зарылась лицом в его подкладку и вдыхала, наслаждаясь опосредованным продолжением их слияния. Особенно её влекли те места, которые касались Зареоки ниже пояса. О, драгоценное, священное пятнышко!.. Это её. Это она оставила, сидя на лежанке и зашивая прореху. Она внутри была такая влажная. Всё в ней драгоценно, вся она до последней капельки — прекрасная, чудесная, любимая. О!.. Обнимаясь с плащом, навья воображала на его месте девушку и тонула в отголосках наслаждения.
От стука в дверь Леглит, разморённая и углублённая в свой любовный хмель, вздрогнула.
— Уже можно войти?
Это были Эвгирд и Хемильвит, которых она, дабы не смущать Зареоку, спровадила на время из комнаты.
— Да-да, входите. Прошу прощения за неудобство, — отозвалась Леглит, сожалея о невозможности в уединении насладиться отголосками свидания. Как будто читаешь прекрасную книгу, а некто любопытный заглядывает через плечо, не давая полноценно погрузиться в неё и отдаться чувствам.
Соседки вошли с многозначительными улыбками и принялись готовиться ко сну. Эвгирд, на чьём месте сидела девушка, усердно надраивала зубы и сплёвывала воду в умывальный тазик, весело косясь на Леглит.
— Что это была за обворожительная незнакомка, м-м? Разглядеть, правда, удалось лишь глаза, но и они стоят того, чтобы отдать жизнь за один поцелуй их обладательницы!
— Эвгирд, я прошу тебя — без шуточек, хорошо? — с глухим раздражением промолвила Леглит. — Я вызову на поединок всякого, кто посмеет хоть словом, хоть намёком пятнать честь этой особы.
— Ого! — двинула бровью шутница, промокая полотенцем умытое лицо. — Да тут всё серьёзно, как я погляжу! Хорошо-хорошо, только не кипятись. Честь дамы — это святое, у меня и в мыслях не было на неё посягать.
Их ухмылки, их присутствие и даже дыхание всё опошляло, всё портило. Леглит, скрипнув зубами от досады, зажмурилась и отвернулась к стене. Хорошо хоть, что у них хватало порядочности не копаться в её вещах, ведь там она прятала карандашный портрет Зареоки. А может, в её отсутствие всё же заглянули?.. Надо будет перепрятать получше.
Выспавшись днём, Леглит не могла сомкнуть глаз ночью. Соседки наконец угомонились и уснули, и она смогла достичь хотя бы относительного уединения со своими мыслями. Разумеется, так не должно продолжаться. Груз ответственности тревожно давил на плечи: теперь она должна, просто обязана узаконить отношения. О том, чтобы оставить Зареоку в любовницах, и речи быть не могло. Что за пошлость! От одной мысли об этом Леглит содрогалась в негодовании. Обычай безбрачия зодчих был силён, но раз уж у них всё так далеко зашло, Леглит считала своим долгом сделать Зареоку супругой. Вот только возможен ли был здесь такой брак? Это предстояло выяснить.
Ей не спалось, и она тихонько прокралась на кухню. Отчасти виной тому был и голод: сегодня она пропустила и обед, и ужин. Оказалось, сон бежал не от одной Леглит: за столом сидела госпожа Олириэн, что-то набрасывая карандашом в свете масляной лампы. Рядом с ней остывала чашка отвара тэи.
— Гм, прошу прощения, сударыня.
В ответ на её осторожно-вкрадчивые слова Олириэн вскинула взгляд и улыбнулась. Похоже, она тоже баловалась портретами... Леглит сразу узнала черты повелительницы женщин-кошек, княгини Лесияры.
— Ничего, Леглит, всё в порядке. И у тебя бессонница? Это скверно. Без надлежащего отдыха работается отвратительно, но ничего не могу с собой поделать.
Она перевернула портрет лицом вниз и достала из стопки листов рабочие чертежи, но это не могло обмануть Леглит. Кто сам влюблён, безошибочно определяет эту «болезнь» у других. Когда княгиня Лесияра посещала строящийся Зимград, Олириэн неуловимо преображалась, её взгляд наполнялся тихим, немного печальным светом. Она не выходила за рамки учтивости, но рядом с белогорской повелительницей менялся её голос, её движения, даже её дыхание менялось. У Лесияры была супруга, которую та, по всей видимости, искренне обожала, а потому между ней и Олириэн не могло ничего возникнуть; Леглит слишком хорошо знала свою наставницу, чтобы заподозрить её в чём-то подобном. Олириэн безукоризненно следовала своему внутреннему мерилу порядочности и ревностно следовала обычаю безбрачия зодчих.
