Раздельные постели - Спенсер Лавирль (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Больше всего на свете Кэтрин не хотела идти в тот вечер в клуб. Все можно было бы стерпеть, если бы вскоре после того как они приехали, не появилась Джил Мангассон со своей семьей.
Клей играл роль преданного мужа. Весь вечер он прилежно возвращался к ней, убеждаясь, что у нее есть именно тот напиток, который она хочет, знакомя ее с нужными людьми, убеждаясь, что она ни на минуту не остается одна за столом, в то время как другие женщины танцуют. Для родителей Клей представлял собой эталон супружеской учтивости, но Кэтрин сбилась со счета, сколько раз он танцевал с Джил. За две минуты до полуночи Клей танцевал со своей женой, но когда оркестр заиграл «Белые дни», он холодно поцеловал ее и искусно подвел к Джил и ее партнеру. Все выглядело вполне естественно, когда они стали первой парой, что обменялась партнерами. Кэтрин почувствовала, как ее передали в руки коренастого черноволосого мужчины, который заботливо старался не обнимать беременную женщину слишком крепко. Но пока она целовалась с черноволосым, ее глаза были открыты, и она наблюдала, как Клей и Джил посылали друг другу молчаливые послания — долгие, незначительные взгляды, — перед тем как обняться уже до боли знакомым образом. Руки Клея ласкали обнаженную спину Джил, его пальцы утешительно водили по спине, пока мизинец не исчез под падающими каскадом волосами. Теперь Кэтрин видела, как блестели длинные ногти Джил в волосах Клея. Не в силах оторвать взгляда, Кэтрин наблюдала, как широко открылись их рты, и видела движения на щеке Клея, когда его язык затанцевал во рту Джил.
Затем, к счастью, подошел Стью и потребовал поцелуй от Кэтрин. Но он заметил, как она старалась отогнать наворачивающиеся слезы, и прошептал:
— Не думай об этом, сестренка, ладно? Мы все с детских лет целуем друг друга и желаем счастливого Нового года. Мы знаем, что это значит.
Потом Стью плавно разъединил Джил и Клея и сам потребовал поцелуй. Но Кэтрин заметила: когда Стью целовал Джил, не было ни открытых ртов, ни блестящих ногтей в его волосах.
Примерно в час ночи Джил и Клей таинственно исчезли. Казалось, никто не заметил, кроме Кэтрин. За последние двадцать минут, как они ушли, она по меньше мере двадцать раз смотрела на часы. Они возвратились, осторожно выйдя из противоположных дверей. Но галстук Клея был ослаблен, и она видела, что он только что расчесал волосы.
Установился тоскливый январь, принеся с собой снег и холод. Клей снова начал вечерами уходит из дому, хотя на ночь всегда возвращался. Он и Кэтрин продолжали исполнять вежливые роли друзей по комнате, и больше ничего. Казалось, что подымающие настроение шутки, которыми они когда-то обменивались, ушли навсегда, а уважение, которое Клей проявлял по отношению к Кэтрин, исчезло вместе с новогодней ночью. Если они оба находились в доме, то редко обедали вместе, избегая даже встреч в холле. Пока Герб находился на исправительных работах, Кэтрин часто навещала мать, и Клей вовсе не возражал, если она возвращалась домой позже, чем он. Вечером она напомнила, что они завтра идут на балет, но он, не отрывая глаз от книги, предложил ей взять с собой Бобби или мать и сказал, что не сможет пойти с ней, потому что будет занят. Кэтрин взяла Бобби, но, каким-то образом, балет потерял свою привлекательность.
В тот вечер, когда Кэтрин пошла на балет, Клей остался дома. Время от времени его мысли возвращались к Кэтрин, он помнил, как она обрадовалась, когда получила билеты. Он думал, что было бы интересно повести ее на первое для нее представление. Большей частью, пока он был дома, он старался вообще о ней не думать, но сегодня это удавалось ему с трудом, потому что он знал, где она. В последний месяц были случаи, когда на ее теплое к нему отношение он напускал на себя маску безразличия. Но сколько раз ему становилось больно оттого, что она давала ему отпор, когда он к ней приближался. Мужчина может выдержать, когда от него отворачиваются, но только до определенного момента, а потом он сам отходит на безопасное расстояние, или… Идет туда, где знает, что его ждет положительный ответ.
Когда Кэтрин вернулась домой, Клей дремал за книгой в гостиной. Он зевнул, выпрямился и провел рукой по волосам. Они уже долго не говорили друг другу вежливых слов. Он думал, может…
— Как балет? — поинтересовался он.
Она посмотрела поверх взъерошенных волос, думая над тем, почему он побеспокоился появиться дома, если у нее не было ни малейшего сомнения в том, с кем он провел время. Отвечая, она намеренно сохраняла безразличие в голосе.
— Мне не понравилось, как эхом отдается стук ног танцоров каждый раз, как они касаются сцены.
Клей больше ничего не сказал.
Наступил февраль, принося с собой серые дни, что способны разрушить самое веселое настроение. Кэтрин решила остаться в университете до конца семестра, до середины марта. По мере того как она становилась тяжелее и апатичней, ей стало труднее заниматься домашней работой.
В доме в Золотой Долине за целый день между мужем и женой не было произнесено ни одного даже самого короткого слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В тот день, когда Герба выпустили из Хеннепинского окружного работного дома, по всей стране дули ветры с Ченука, а в Миннесоте холодные свинцовые облака как раз подходили под настроение Андерсона. Порывистый ветер хлестал по лодыжкам, взбивая ледяным языком замерзшую слякоть по краям дороги. Каждый раз его скользкие подошвы заносило на неровную обочину, и он чертыхался про себя. Он добирался на попутных в Миннеаполис. Его встретил угрюмый город, как будто недовольный грязным одеялом позднего зимнего льда, в котором перемешались соль и песок — остатки ежегодных усилий дорожной команды.
Был поздний вечер. Люди суетились, укутывая подбородки в воротники пальто и едва выглядывая из-под них. Гербу пришлось сесть в городской автобус, чтобы доехать в старый район, но даже сюда просачивался холод. Он ехал, плотно скрестив руки, глядя в окно неулыбающимися глазами.
«Господи, хорошо бы выпить. Все эти месяцы не давать мне спиртного и думать, что наконец заполучили Герба. Ха, черт возьми, что они из себя строят, если думают, что могут забрать у человека волю? Я могу не пить сколько угодно, если только захочу. Разве я не говорил этого? Но кто дал право этим сукиным детям принуждать меня? Когда я доберусь к бару Хали, я покажу этим сукиным детям, что Герб Андерсон бросил пить, но это произойдет тогда, когда сам Герб Андерсон этого захочет!»
В баре Хали, как всегда, собралась старая компания, они поднимали стаканы, вместо того чтобы поднимать своих детей.
— Ну-ка, посмотрите, кто здесь! Мы заботились о том, чтобы твой стул был всегда теплым, Герб.
Все его закадычные друзья расступились, освобождая ему место и хлопая по плечу, подбадривая.
— Сначала я поставлю! Эй, Джорджи, принеси Гербу сюда того, о чем он так скучал!
«Ах, вот что нужно человеку, — думал Герб. — Друзья, которые разговаривают на твоем языке».
Он чувствовал под локтями покрытый лаком стол бара, и это действовало на него, как бальзам. Неоновая дымка вокруг проигрывателя-автомата с непривычки чудесно жгла ему глаза. Завывающее попурри из старых, добрых песен о неверной любви и разбитых сердцах теребило душу, как открывшаяся кровоточащая рана.
Герб снова поднял стакан и, осушив его, сжал в руках, наслаждаясь тем, что находится в центре внимания.
Услышав, что кто-то барабанит в дверь, Ада напряглась и поднесла дрожащие руки к губам. Дверь оставалась закрытой, но потом послышался щелчок ключа в замочной скважине. Дверь широко распахнулась, и Герб, пошатываясь, вошел в комнату.
— Ну… ну разве это не Ада поддерживает в доме горящий камин, — неразборчиво заметил он.
— Как, Герб! — воскликнула она робко. — Тебя отпустили?!
— Черт возьми, ты права, но не благодаря тебе.
— Герб, ты должен был мне сообщить, что возвращаешься домой…
