Ненависть и ничего, кроме любви (СИ) - Романова Любовь Валерьевна (версия книг txt, fb2) 📗
Еще как! Стоит вспомнить манную кашу с пенкой и комочками. Кошмар ясельной группы наяву.
— Ладно, еще увидимся, — говорит папа и целует меня в макушку.
Когда остаюсь одна и никаких процедур не предвидится, решаюсь на прием душа. Полотенце и химию мама догадалась принести, поэтому плетусь в ванную. На стене там висит зеркало, в которое отражение видно по пояс и если вчера я не решилась в него глянуть, старательно избегала даже голову в ту сторону поворачивать, то сейчас, когда отеки уходят, можно оценить состояние.
— Черт!
Ну и как можно забыть о диетах? Невозможно даже смотреть на эту опухшую жирную рожу. А руки? Поворачиваюсь в профиль и прижимаю их к туловищу, с ужасом наблюдая, как расплывается кожа в районе бицепса. И талия! Ну где тут талия? Ее просто нет!
— Лучше бы и не смотрела!
От увиденного настроение уверенно скатывается, уходя в минус, и даже освежающий душ не помогает. Переодеваюсь в свою одежду — мягкую и совершенно не похожую на привет из СССР, и возвращаюсь в палату, где забираюсь под одеяло. А мысли все не покидают, навязчиво предлагая варианты, с помощью которых я смогу скинуть набранные килограммы. Можно попробовать заняться бегом. Хотя куда мне бегать с такими легкими? Можно попробовать новую белковую диету, например.
Чтобы немного отвлечься, включаю телевизор и долго щелкаю по каналам, пока не нахожу какой-то посредственный сериал. Но среди просто новостей и новостей про политику — это самое лучшее.
Ко мне приходит новая медсестра и ставит очередную капельницу. Капля за каплей прозрачная жидкость стекает в трубку, отсчитывая бесконечные секунды, пока дверь в палату вновь не открывается. Ну неужели еще таблетки?
Но, повернув голову недоуменно пялюсь на пришедшего. Сердце заходится в дикий пляс, кровь шумит в ушах, а по спине бежит лавина тысячи острых иголочек.
Глава 35
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю удивленно, потому что в списке тех, кого я ожидаю увидеть среди своих посетителей, Марк даже не числится.
— Ты не пришла на экзамен, — говорит он, проходя в палату, берет стул, отодвинутый к стене, приносит его к самой кровати, и под мой, верно, ошарашенный взгляд, усаживается.
— Тебе Ира сказала, что со мной? — догадываюсь я.
— Нет, — неожиданно отвечает Марк, — об этом говорит, без малого, весь институт. Ира сказала лишь где тебя найти и почему-то особенно выделила, что случившееся не суицид.
— Потому, что это так и есть, — недовольно замечаю я.
Прекрасно, весь институт говорит, что я таблеток от несчастной любви наглоталась? Или просто судачат, что я упала в обморок и меня на скорой увезли? Откуда вообще им все это может быть известно? Почему нельзя выразиться конкретнее, чтобы мне не приходилось гадать?
— И она настойчиво повторила это не менее семи раз, — отвечает Марк, усмехаясь.
Кажется, настроен он в хорошем ключе, или просто боится задеть? Может тоже решил, что я таблеток по поводу нашего незаконченного расставания наглоталась, а Ирка просто подругу защищает от ненужных сплетен?
Вот сейчас он соберется с силами и скажет, что между нами все кончено. И от осознания насколько велика такая перспектива, у меня желудок узлом сворачивается, и сердце заходится в бешеном ритме.
С другой стороны, неужели он пришел ко мне в больницу, чтобы сказать, что все кончено? Настолько не терпелось стать свободным? Хотя трудно поверить, что взрослый, рассудительный человек будет поступать подобным образом, разве что ему мои вещи в квартире мешают.
Говори же! Говори зачем пришел! Почему молчишь? Чего тянешь? Нет, это невыносимо!
— Вера, что ты хотела сделать? — спрашивает он, едва я отваживаюсь на вопрос.
— Да ничего я не собиралась сделать! Я хотела только… — и мне вдруг становится так стыдно признаться ему.
Получается, что все школьные годы он говорил правду! Жестокую, до слез обидную, но правду! И признать сейчас, что мочегонного напилась, чтобы похудеть, означает собственноручно поставить подпись под каждым его словом.
— Неважно! — заканчиваю я, но, кажется, мой ответ его не удивляет, — Марк, зачем ты пришел? — не выдерживаю в конце концов.
Пусть уже скажет! Будет больно, тяжело, невыносимо, но зато не останется тяготящей неопределенности.
— Хотел поговорить, — произносит он, — о нас.
— Хорошо, — киваю, соглашаясь, а у самой дыхание сбивается от напряжения.
— Вера, мы оба надели ошибок, мы причиняли друг другу боль.
Вот и начало конца. Главное, не дать себе заплакать при нем. Не показать, как тяжело и как больно.
— Но ты была права, когда сказала, что мы прошли так много, чтобы быть вместе и терять это из-за ошибок глупо. Вера, я ведь так долго ждал тебя, — говорит Марк, нисходя на шепот, берет мою ладонь в свои теплые руки, подносит к губам и целует.
Когда чувствую это мягкое и нежное прикосновение к своим пальцам, слезы будто специально начинают струиться по щекам.
— Не плачь, — просит Марк шепотом, — прошу тебя не плачь.
Но от этих слов слезы струятся лишь сильнее, и из груди рвутся тяжелый всхлипы, пытаясь сдержать которые, я провоцирую их с большой силой.
— Вера, — Марк пересаживается на кровать, аккуратно, чтобы не задеть капельницу, притягивает и прижимает меня к себе.
Господи, до чего это приятно быть в его объятьях, прижиматься к груди, чувствовать его легкие, быстрые поцелуи. Пусть только это не окажется сном, плодом изможденного воображения.
— Прости меня, — шепчу сквозь слезы, — прости, прости.
— Нет, солнышко, — слышу в ответ его бархатный голос, — это я должен просить о прощении. Я совершил столько ошибок, и едва не сделал еще одну.
— Я так виновата…
— Забудь об этом, — говорит Марк, чуть отстраняется и берет мое лицо в свои ладони, — я поговорил с твоим врачом, Вера.
— Как это? — спрашиваю сквозь всхлипы, — а как же врачебная тайна и все такое?
— Во-первых, я сказал, что ты моя невеста, и что он обязан объяснить, что с тобой происходит, — и пока я прихожу в себя от услышанного, Марк продолжает, — а во-вторых, это бюджетное учреждение с маленькими зарплатами, а с вышеназванным аргументом и парой купюр, можно выведать любую информацию.
— Что? — глупо спрашиваю я о его первом заявлении, но Марк переключается на другое.
— Я знаю про твое расстройство, знаю, что за таблетки ты приняла и какие были последствия. И, — замолкает он на мгновение, — я знаю, что в происходящем с тобой есть моя вина. Мое глупое поведение, шутки, все то, что я говорил тебе… Но клянусь, я такого не хотел. И я не могу поверить, что не замечал проблемы все это время.
От его слов мой плач лишь усиливается, потому что я отвыкла от такого количества заботы к себе. Марк обнимает, и целует, и гладит по спине, и шепчет успокаивающие слова. Но когда прибываешь в напряжении слишком долгое время, организм требует разрядки, и я плачу и плачу, а Марк терпеливо успокаивает, и, в конце концов, ему это удается.
— Вера, ответь мне только на один вопрос: ты готова забыть прошлое? Готова отпустить? — спрашивает Марк, а я лишь молчаливо киваю, но ему достаточно и этого.
— Мы со всем справимся, — повторяет он снова и снова, — мы все решим, вот увидишь.
Сколько мы так сидим? Не знаю, но в какой-то момент я вдруг осознаю, что выгляжу, должно быть ужасно, а Марк все это великолепие созерцает.
— Представляю на кого я похожа, — бормочу тихо, отстраняюсь и пытаюсь пригладить спутанные волосы.
А Марк просто улыбается и говорит с нежностью:
— Ты очень красивая и всегда была такой. Но тебе нужно кушать, — мягко замечает он, и оценив мою невольную реакцию на эти слова, добавляет, — Вера, тебе незачем худеть, чтобы становиться лучше. Ты уже самая лучшая. Девочка с высоко вздернутым носиком, в которую я когда-то влюбился.
От его слов теплеет внутри, и кажется, что даже самочувствие стремительно улучшается. Неужели у меня все может быть хорошо?
У Марка звонит телефон, и он, посмотрев на номер звонящего, говорит, что выйдет буквально на десять минут, чтобы переговорить с каким-то важным инвестором.
