Отважная новая любовь. Сборник (ЛП) - Ширли Джон (бесплатные версии книг .txt) 📗
"Ты не любишь Лит. Ты любишь Искупительницу".
"Ты не любишь Лит. Ты любишь Искупительницу".
Я разбрасываю рукой клочки бумаги, по кромке которых видно, что они когда-то были одним целым.
— Что все это такое? — выкрикиваю я в порыве гнева, надеясь скрыть за ним правду.
Я жду, когда она обернется и посмотрит на меня, боясь увидеть на ее лице такое же отчаяние, которое сковывает мое сердце. Но она просто продолжает складывать кусочки бумаги, собирая словесное доказательство моего предательства.
— Я не понимаю, — говорю ей я, вытаскивания ее ладони из грязи и накрывая своими. — Я люблю тебя, Лит. Тебя.
Когда наши взгляды скрещиваются, в ее глазах нет страдания. Нет гнева. Только легкий намек на чувство долга.
— Тогда спроси у нее. Искупительница знает все.
Потянув упирающуюся Лит за собой, я вывожу ее из теплицы и крадучись пробираюсь через городок к башне. Она не протестует, и ни у кого по поводу нас, идущих рука об руку, не возникает вопросов. А даже если и замечают напряжение на моем лице и в каждом моём шаге, то ничего не говорят, а просто кивают в знак приветствия и радуются, что так долго стоит хорошая погода.
Вдалеке слышится звон колоколов, который дает старт к открытию фестиваля, слышно ликование толпы, следящей за лошадиными бегами, и крики чаек, которые, сбившись в стаю, лениво кружат над водной гладью озера, усыпанного кипенно-белыми треугольными парусниками. Идеальная панорама Алини, как и в любой другой день.
— Ты была там после Посвящения? — спрашиваю я, придерживая тяжелую деревянную дверь башни, за которой тьму разрезает солнечный свет, струящийся через узкие окна-бойницы, расположенные высоко на каменных стенах.
Она отрицательно качает головой.
— А ты? — задает она встречный вопрос, и я говорю ей правду.
— Никогда.
Воздух в неосвещенных местах более прохладный, и мы ощущаем это на себе, когда спускаемся по лестнице в темницу. Едкие запахи нечистот, гниения и немытого тела Искупительницы атакуют меня. Поборов желание прикрыть нос рукавом рубашки, чтобы не дать Лит увидеть такую слабость, прохожу побыстрее, надеясь покончить с этим делом.
Охранник приветственно кивает, когда мы приближаемся к нему, но я прохожу мимо и стучу кулаками по двери, ограждающей Искупительницу.
— Объясни мне записки! — кричу я ей, и охранник хватает меня за руку, оттягивая назад.
— К ней нельзя прикасаться, — объясняет он.
Я бросаю на него быстрый взгляд, и меня охватывает отвращение от запаха и вида мерзкой девчонки, растянувшейся на полу по ту сторону двери.
— Кто бы стал прикасаться к такой твари? — спрашиваю его я и, чтобы доказать свое отношение, плюю на нее.
Она не шевелится, не реагирует, только еще сильнее сворачивается в клубок, ноги с въевшейся грязью появляются из-под рваного подола ночной сорочки.
Когда я поворачиваюсь к Лит, она все еще стоит посередине коридора, ее лицо побледнело, а пальцы дрожат.
— Все хорошо, любимая, — шепчу я ей у виска, притягивая к себе сильнее. — Я рядом. Я твой.
* * *
— Зачем ты делаешь это со мной? — той ночью спрашиваю я Искупительницу, после того как она вернула мне воспоминания и позволила пройтись губами по ее плечу. — Почему ты позволяешь вспомнить то, как я предал тебя и ничего не сделал, чтобы исправить ситуацию? Пожалуйста…
Я становлюсь на колени, пальцы запутываются в отливающей блеском снежно-белой ночной сорочке, теребя кромку подола.
— Позволь, я увезу тебя из деревни. Позволь мне каждое утро после сна помнить, как сильно я тебя люблю. Позволь сделать тебя счастливой.
Она поглаживает пальцами мой лоб, потом нос и губы, и от воспоминания, что так ласкала меня Лит, когда мы впервые поцеловались, крутит в животе.
— Ты согласился на Сделку, как и все остальные, — уклоняется она от ответа.
— Я не знал, — оправдываюсь я. — Я не понимал, что это будет значить.
— Ты бы сделал их всех несчастными?
— Я бы позволил им самим определять свое счастье — просто чтобы дать тебе шанс найти собственное.
Она опускается на колени передо мной, так что наши лица находятся на одном уровне. Она пахнет головокружительно, словно пьянящий проливной летний дождь.
— Ты бы сделал так и для Лит?
И тут слова застревают у меня в горле.
— Ты любишь её, — убеждает меня Искупительница.
— Только когда ты заставляешь меня забыть о тебе.
Уголки ее губ поднимаются вверх:
— Я никогда не заставляю тебя забыть обо мне. Ты всегда знаешь о моем существовании. Приходишь ко мне каждый день после обеда, и каждый раз я всегда вызываю у тебя презрение.
Я хватаю ее за руки:
— Ты забираешь мою способность помнить, что я люблю тебя.
Она смотрит мимо меня, в окно, и я прослеживаю ее взгляд. Невдалеке в своей комнате сидит Лит, вглядывается в ночь. На щеках блестят дорожки от слез, льющихся из глаз.
— Ты знаешь, она каждую ночь наблюдает за нами, — огорошивает меня Искупительница. — Когда я прихожу к ней, она кричит и борется со мной. Говорит, какой ты никчемный, если предаешь ее. Она просит забрать все воспоминания о том, что она когда-либо чувствовала к тебе.
Кажется, кровь отхлынула от моего лица.
— Почему же ты не повинуешься?
Она улыбается.
— Я могу забирать только несчастливые воспоминания, — напоминает она мне.
— Но ты же забираешь все это, — я охватываю рукой ее щеку, пробегаюсь большим пальцем по ее ресницам. — Ты забираешь мою любовь.
Она прижимается ко мне:
— Эта любовь несчастна.
— Тогда зачем же ты возвращаешь мне ее? Каждую ночь ты позволяешь мне вспомнить о ней. Почему же просто не оставить всё?
Она долго и пристально изучает меня, будто копируя для себя каждую мою черточку.
— Это то, чего бы ты хотел?
Про себя я думаю, что нет.
— Да, — отвечаю я ей. Это самое мучительное слово, которое мне доводилось произносить.
Мы молчим, затем она отстраняется, собираясь стать у окна и смотреть на Лит, которая всего в нескольких шагах.
Я смотрю на ее спину, гадая, чего же я лишился, как мог я быть таким слабаком? Мне бы увезти ее прочь из Алини прямо в горы. Моя любовь должна быть достаточно чистой, чтобы спасти нас обоих.
Но мне слишком страшно.
И я не могу поступить так с Лит.
Искупительница чертит что-то на запотевшем стекле, а я отворачиваюсь, хватаю со стола карандаш, быстро вывожу каракули и прячу записку в щель на стене, у которой стою, а затем подхожу к ней.
"Искупительница знает все. Это не твои собственные эмоции. Она забирает их у тебя. Ты предал Искупительницу".
Возможно, однажды я обнаружу эту записку, пойду проведать Искупительницу и потребую объяснения. Может, в будущем я стану лучше. Буду сильнее и мудрее и найду способ как-то иначе сложить эту головоломку, чтобы сложилась новая картина, где каждый выигрывает и нет проигравших.
— Я люблю тебя, — шепчу я, уткнувшись Искупительнице в шею.
Она поворачивается лицом в моих объятиях.
— И всегда любил, — говорит она, а глаза полны слез.
— Почему ты позволяешь мне забыть прямо сейчас?
Она с улыбкой целует меня:
— Потому что я люблю тебя.
А затем вдыхает, забирая у меня всё.
Керри Райан
§ 13 . “ 357 ”
На триста пятьдесят седьмом этаже ночи не существовало. Болезненный свет заливал обшарпанные, бетонные коридоры, часто срываясь на судорожное мерцание, в ложном обещании, наконец, угаснуть. Но, в конце концов, мрачный, напоминающий по цвету гематому, свет загорался с новой силой, как бесконечная кара. Лампочки прятались за прозрачным экраном, который никакой молоток не мог взять. Даже если выключить свет в комнате, его отблески, подобно грибку, просачивались внутрь сквозь дверные щели. Темнота, которая могла скрыть гибель и отчаяние повседневной жизни, здесь очень ценилась.
