Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
— Ну что ты! Как бы это могло быть?! Мы твои вещи все сохраняем. И пианино настраиваем, и ноты в порядке. И ты же знаешь, у папы архив!
— Да, я вам покажу! Все покажу, — обрадовался отец Вадима.
Наверно, из всех он один искренне принял Милу.
Квартира, в которой жили родители Вадима, не показалась бы Миле тесной, если бы не праздничная суета. Народу много, кто-то в комнатах, кто-то на кухне. В большой комнате ель под потолок, а потолки высокие, не хрущевка, сталинка. На елке игрушки, фонарики. В этой же комнате и праздничный стол накрыт. И телевизор с большой диагональю в нише стенки. Все типовое и достаточное, не кричащее о богатстве, но комфортное. И мебель, и шторы, и люстры. Старомодное. Если бы не плазма с плоским экраном, могло показаться, что попал в фильм про СССР.
Праздничная обстановка позволила Миле не нарушая приличий заглянуть и в соседнюю с гостиной комнату. Там стояло рыжее пианино, то самое, из квартиры в Пушкине! Мила узнала его. Оно не было ей чужим, в отличие от многочисленных гостей. Все друг друга знают, а Мила никого, тесная компания, но это совсем не то, как было в филармонии. Там Милу видели в первый раз, а приняли, как свою. Она не чувствовала дискомфорта. Здесь же, даже отбросив нелепость ситуации, когда через несколько минут они с Вадимом окажутся за одним праздничным столом с его первой женой и взрослой дочкой, Миле было неуютно. Ее не замечали. Гости оставались друг с другом. А Милы как будто и не было. Беда, что Вадима мама увела в дальнюю комнату, наверно, спальню. Мила подошла к пианино, ей хотелось открыть его и коснуться клавиш. Странное желание, ведь не умеет играть. Но Вадим играет на этом инструменте. Или играл раньше.
— Вы тоже пианистка? — услышала Мила у себя за спиной. Узнала, голос как у Вадима — Виктор Львович.
— Нет, я не музыкант.
— Как же вы познакомились?
— В кафе, в Царском селе, осенью.
— Вот оно что, а потом Вадим улетел в…
— Бирмингем, — подсказала Мила.
— А вернулся к вам. Идемте, я покажу фото с того концерта, афишу. Там был большой успех! — Отец и не скрывал, что гордится, и Мила могла его понять. Она с благодарностью приняла его предложение, слоняться по квартире и чувствовать себя пустым местом перед стеной гораздо хуже.
Виктор Львович повел Милу в свою комнату, наверно, кабинет. Получается, четыре комнаты, хорошая квартира, есть где архив разместить. Словно отвечая на эти мысли, отец Вадима сказал:
— Я давно, еще с первого его большого концерта во Франции веду летопись, собираю статьи, рецензии, афиши — все, что можно. Теперь есть интернет, и у Вадима свой сайт, раньше ничего такого, все в шкафу хранилось, на полках. Теперь я все переснял, и в цифровом виде оно на сайте, но оригиналы у меня. — Он раскрыл створки шкафа, и Мила увидела аккуратные стопки буклетов и дисков, фотоальбомы. Виктор Львович вытащил один — большой, в тисненом переплете. — Сейчас покажу вам первый его фортепианный фестиваль, Вадиму тогда не было шестнадцати. — Гордость и восхищение сквозили в каждом слове отца. Мила понимала его очень хорошо, потому что и сама так же восхищалась Лиманским. Но вместе с тем и жалела. Среди развешанных по стенам и расставленным на полках фото не было ни одной не связанной с роялем. Разве что еще на фоне узнаваемых мировых достопримечательностей. Рим, Париж, Прага, Нью Йорк. А чтобы обычные детские — ничего. Такое впечатление складывалось, что Вадик жил за роялем. А может быть, так и было. Мила вспомнила, как он ей рассказывал про руки, что его не пускали к друзьям во двор, на каток. Не позволяли трогать ножи. Разве это нормально? Сколько же он проводил времени за роялем?
— А по скольку часов Вадим тогда занимался?
— По шесть и больше. И у него была немая клавиатура. Очень удобное приспособление, если надо поиграть вечером. Мы тогда жили в доме с очень хорошей слышимостью, и соседи… А вот, смотрите, тут у меня диски, все ведущие музыкальные студии звукозаписи сотрудничали с Вадимом. И три раза он получал высшие награды. Вот это японцы писали, в этом году… уже в прошлом…
— Наверно, он получал высшие награды, начиная с младших классов? — Мила не осуждала, она только сожалела. Любовь отца переросла в восхищение и гордость настолько, что заслонила от Виктора Львовича собственно ребенка. Или у родителей Вадика не было выбора? Ведь и Миле придется решать этот вопрос, насколько она имеет право отвлекать гения. Почему-то вспомнился Моцарт, нет, не почему-то, он только что звучал, все еще звучал в ней! Гений. Признанный миром, умерший в нищете, бессмертный… Говорят, что отец его использовал. А если просто любил вот так же странно и слепо, уверенный в своей правоте? А потом делил Вольфганга с женщиной, которой не было никакого дела до музыки. Не позволял жениться. И Моцарт выбрал женщину. А потом? Она уезжала в Баден, он писал симфонии.
Виктор Львович замолчал, оторвался от фото, посмотрел на Милу. Понял ли он по ее глазам, что она осуждает? Наверно, да, но ничего не сказал. Вернул диск на место и закрыл шкаф.
Как понять друг друга правильно двум людям, настолько по-разному любящим одного и того же человека?
Пока Мила была рядом с Вадимом, все казалось ясным и понятным, и музыка говорила «все будет хорошо». Здесь, в доме, где новой жене Лиманского не слишком обрадовались, этой уверенности поубавилось.
— Виктор Львович! Так и думал, что ты архив невестке показываешь. Она же ничего не видела еще, — по-хозяйски вошел в комнату Травин, видно было, что он тут, как дома. — А я вот что, насчет сайта хотел обсудить. У Вадика там записи выставлены, их надо убрать, особенно новые. И ни в коем случае не выкладывать ничего больше целиком! Особенно студийное.
— Я тоже все время об этом говорю, а Вадим разрешает. Не знаю, как его убедить.
— А вот пусть жена молодая и убеждает, — пошутил Травин. — Что же вы такая грустная, Мила? Новый год. Концерт такой был! Ты бы слышал, Виктор Львович, как Вадику кричали «браво», там чуть люстры не попадали. А он что творил! Запись у меня есть, послушаешь, я думал поседею такими его темпами… но справился. А кто научил? Травин! Сначала надо быстро пальцами шевелить, потом уж высокие материи. — Захар посмеивался по-доброму. Миле подмигнул, как заговорщик.
С приходом Захара и отец Вадима не таким уже отчужденным казался.
— Вот я еще вам покажу альбом. Это фото Вадика с первых концертов, он еще в консерватории учился. — Виктор Львович снова раскрыл шкаф, достал толстый альбом. Настоящий, с картонными листами, в которых были прорезаны «уголки» для фото. — Смотрите, тут по годам.
— Да, у меня учился, между прочим! Какой мальчик талантливый! Его весь отдел приходил слушать на академконцерты. — Захар перехватил альбом, раскрыл наугад. — Вот, пожалуйста, — он указал на групповую фотографию, — это мои мальчишки на юбилее. Тут консерваторские, а это вон училищные, первый курс, вот Стасик Нестеров еще маленький, это Терентьев Володя, это кореец, имя не выговорить, мы его Петя звали, он сразу на второй курс пришел. Все мои… Вы полистайте, а я Виктора Львовича украду на десять минут, очень он мне нужен. Идем, Витя, надо убирать диски с сайта, скандал будет с японцами, они же такие дотошные.
Мила осталась в комнате одна. Наверно, сюда не принято было заходить гостям.
Она еще раз осмотрелась. Простая обстановка, можно сказать, что тут засилье экспонатов, подтверждающих гениальность Вадика. Столько лишних вещей пыль собирают. Наверно, родителям так надо. Мила закрыла альбом, отложила в сторону, села на диван, чем-то он напомнил ей тот, что стоит у Мараджанова. Вот бы остаться в филармонии, не уезжать. Познакомились бы с родителями Вадима потом.
Нельзя, он с мамой разговаривает. Конечно, не передаст о чем. Скорее всего, о плохом. А может, зря мысли эти? Говорят Вадим и Надежда Дмитриевна о своем, остальное — домыслы…
