Ревнивая печаль - Берсенева Анна (книги .TXT) 📗
прочитала она на открытой странице и вздохнула.
«А я тоже через Мадрид летела, – подумала Лера, совсем уж глупо, и неизвестно к чему. – Потому что самолета прямого не было на Москву».
Она так боялась этих первых минут дома! А теперь удивлялась тому, как спокойно ходит по Митиному кабинету, вслед за ним читает книги. Но, наверное, в этом ее бесчувствии тоже была завершенность круга жизни – все завершалось мертвенным покоем.
И кошмары не мучили ее ночью. Она вообще спала без сновидений, погрузившись в сон, как в омут.
В Ливнево Лера поехала на следующий день. Даже звонить не стала, предупреждать о своем приезде. Не то чтобы врасплох хотела кого-то застать, а просто – зачем? Все равно ведь она поедет в театр, что еще ей делать?
Оркестр и труппа должны были улететь в Эдинбург завтра, и настроение у всех было чемоданное, слегка приподнятое. Лере даже показалось, что взволнованный гул стоит на лестницах и в коридорах, когда она шла к своему кабинету.
Тамару она в этот день не видела, хотя успела поздороваться со многими. И даже не знала: может, та уже уехала в Эдинбург…
Поездками Лера теперь почти не занималась, все гастрольные дела взял на себя новый администратор Коля Мингалев. С тех пор как он сменил на этом посту бестолковую Зиночку, Лера могла быть уверена: то, за что берется Коля, можно не контролировать. Чувство ответственности, кажется, было главной чертой Колиного характера. Это было тем более удивительно, что ему было всего двадцать пять. Коля принадлежал как раз к тому поколению, наиболее способные представители которого либо сразу пошли в бизнес, либо спились от комплексов и безденежья.
Поэтому Лера не могла нарадоваться на своего администратора и мысленно не уставала благодарить Женьку Стрепета, давшего «наводку». Самим своим существованием Коля напоминал о незыблемости каких-то неназываемых вещей…
– Что случилось, Валерия Викторовна? – удивленно спросил Коля, входя в ее кабинет. – Я прямо глазам не поверил – вы ли по коридору идете? Думал, показалось.
– Ничего не случилось, Николай Егорыч, – улыбаясь, ответила Лера. – Надоело мне отдыхать, вот и приехала. А так – нисколько не сомневаюсь, что у вас к отъезду все в полном порядке.
Это она добавила, чтобы не обидеть Колю. Как будто из-за недоверия приехала его проверять!
– Да, у нас все на высшем уровне, – кивнул Коля, и в голосе его послышались с трудом сдерживаемые хвастливые нотки, которые, конечно, вполне можно было понять. – Хотя и пришлось попотеть, особенно с отправкой декораций. Таможня у нас – нечто нечеловеческое! То у них наркотики килограммами возят, а то на каждую нитку требуют справку из Mинкультуры, не антиквариат ли! Но все уже в порядке, – успокоил он Леру. – Я с Дмитрием Сергеевичем только что разговаривал. Он нас ждет.
Коля сказал «нас», зная, что Лера не едет в Эдинбург. Но ни в голосе его, ни во взгляде не выразилось ничего, кроме спокойной уверенности в том, что все идет прекрасно.
Кажется, в театре вообще никто не заметил того надлома отношений, который произошел у нее с Митей. Во всяком случае, Лере ни разу не приходилось ловить на себе чьи-нибудь невразумительные взгляды, слышать сочувственные или осуждающие интонации.
Это могло показаться невероятным, учитывая неистребимую любовь к сплетням и интригам, присущую любому театру. Но то ли здесь, в Ливневской Опере, установились какие-то особенные отношения, то ли Митя вел себя настолько сдержанно, что никто не ощутил даже тени напряженности.
«А может, просто работать всем приходится много, – подумала Лера. – Некогда сплетничать!»
Она поговорила еще немного с Колей, узнала последние новости и, отпустив администратора, вышла в парк.
Лера всегда удивлялась тому, как рано в Москве чувствуется осень. Август еще только начинался, а в кронах деревьев уже проглядывало золото, и воздух в парке был подернут особенной, не летней какой-то дымкой.
Лера прошла по аллее, спустилась к ручью и села на скамейку в ротонде. На белых колоннах не было теперь и следа похабных надписей и рисунков. Ротонда издалека поражала чистотой очертаний и не разочаровывала вблизи.
Вдруг Лера вспомнила, как познакомилась с Саней – вот здесь, в этой ротонде. Как он смотрел на нее, и глаза его сияли такой синевой, какую ей не приходилось видеть даже в небе.
«Куда это он пропал, интересно? – подумала Лера. – Обиделся на меня, наверное».
После незабываемого празднования своего дня рождения она решила не встречаться больше с Саней, хотя и жаль было расставаться с ним и с тем ясным чувством, которое он вызывал в ее душе. Но еще больше ей было жаль его самого. Чем она может ответить на ожидание, стоящее в его глазах? Невозможно обманывать такое ожидание, невозможно отводить взгляд, делая вид, будто ничего не понимаешь. Да и долго ли он сможет сдерживать себя, ведь он мальчик совсем, несмотря на свой крутой прищур!
Вспомнив Санину понтовую крутизну, Лера невольно улыбнулась.
Она позвонила ему назавтра после дня рождения, как и обещала. Саня сказал, что чувствует себя нормально и врача вызывать незачем. Потом все-таки пообещал вызвать и замолчал, хотя трубку не положил.
– Болит все-таки рука, Саня? – встревоженно спросила Лера. – Ты почему молчишь?
– Слушаю, – сказал он, помедлив. – Тебя слушаю, Лера…
Она простилась и положила трубку первой, чувствуя, как непонятная печаль тревожит ее сердце.
Лера думала, что Саня будет звонить ей часто, и даже пыталась обдумать, что ему скажет, чтобы не обидеть. Но он не позвонил больше ни разу, и она сама приобиделась слегка, но уже краем сознания, уже погружаясь в тягучую свою апатию. Она еще раз позвонила ему однажды, но телефон не отвечал.
«В Антарктиду уехал, не иначе, – подумала тогда Лера. – С пингвинами наметились дела!»
И вот теперь она сидела в ротонде, смотрела на едва заметную предосеннюю дымку над ручьем, и воспоминание о Сане пришло само собою. Оно оказалось единственным воспоминанием, которое не ранило душу, которое Лера не гнала от себя и которому даже радовалась.
И ушло оно легко, не оставив мучительного следа на сердце.
Лера вышла из ротонды, поднялась по крутому берегу, оглянувшись напоследок на склоненную над водой березу – словно заглянув в ее темный печальный глаз, – и направилась к выходу из парка.
В ее приезде действительно не было необходимости. Поездка в Эдинбург была подготовлена прекрасно, а в остальном – стоял штиль и мертвый сезон. И Лера шла теперь домой. Правда, не зная, зачем.
Хотя нет, дело все-таки было, Коля даже специально напомнил о нем. Состояло дело в том, что следовало подобрать для спонсоров – а предполагалось, что к осени спонсором будет не только листригон Юра Паратино, – материалы о художественном руководителе Ливневской Оперы – о Мите…
– Я тут без вас попытался, Валерия Викторовна, – объяснил Коля. – Но толком-то и не нашел ничего. В Театральной библиотеке мало, и все или старые совсем, когда Дмитрий Сергеич мальчиком еще был, или уже новые, когда в Москву вернулся. А что на Западе про него писали – этого, считай, и нет. Вы посмотрите дома, – попросил он. – Он-то сам собирал, наверное.
– Вот уж не знаю, – покачала головой Лера. – Очень может быть, что и не собирал. Но я посмотрю, Коля, и все, что найду, принесу.
– Поскорее только, – наставительно заметил Коля. – А самое серьезное отберите и факсаните мне в Эдинбург, ладно? Все-таки представительнейший фестиваль, мало ли… Надо быть во всеоружии! Лучше бы все-таки вам самой поехать, Валерия Викторовна, – добавил он. – Кто с вами в театральном менеджменте сравнится! Подождал бы парк, ничего бы ему не сделалось.
