Мандаринка на Новый Год (СИ) - Волкова Дарья (прочитать книгу .TXT) 📗
— Нет. Не зря.
— Нравится?
— Очень.
Он довольно улыбается в мерцающем свете свечей.
— Тогда давай посмотрим, как ты будешь выглядеть среди розовых лепестков на черном шелке в свете свечей.
— Давай посмотрим.
— Раздевайся.
Люба удивленно посмотрела на Ника. Он демонстративно сложил руки на груди. Ну что ж, мальчик, сам напросился.
Дома она не переоделась, и сейчас на ней приличный костюм для офиса — короткий, в талию, жакет, прямая юбка-тюльпан. Пальцы ее начинают одна за одной расстегивать потайные кнопки на жакете. Первая, вторая, третья, четвертая. Повела плечами, и черный жакет из шитья упал к ее ногам. Черный же, прозрачный кружевной бюстгальтер мало что скрывает. Да и нечего ей скрывать от Ника. Глаза в глаза. Он на мгновение прервал зрительный контакт, проследив за соскользнувшей по бедрам юбкой. Сглотнул.
— Помочь не хочешь?
Он помотал головой. И потом умудрился вытолкнуть сквозь пересохшее горло:
— Я лучше посмотрю.
Люба деланно равнодушно пожала плечами и завела руки за спину. Не торопясь, аккуратно расстегнула крючки. Ник демонстрирует поразительную выдержку. Но и Люба еще не все показала. Изящное движение плеч — и кружевной бюстгальтер пополняет кучку черной одежды у ее ног.
Жаль, что на ней не чулки, а просто тонкие телесного цвета колготы-невидимки. Были бы чулки — Ник бы уже сдался. А так придется прибегать к крайним мерам.
Колготы снять красиво трудно, поэтому Люба постаралась сделать это побыстрее. Зато собой в одних лишь прозрачных кружевных трусиках позволила Нику полюбоваться всласть.
А потом подцепила пальцами тоненькие кружевные края и уничтожила всю интригу. Одежды на ней не осталось. Ее одевал только мужской взгляд — ласкающий, обволакивающий, словно шелковое покрывало. Но с места Ник так и не сдвинулся. И, поскольку было очень на то похоже, что он просто прирос к полу, Люба по-кошачьи скользнула по черному атласу.
— Оууу, — выгнула спину, закинула руки за голову, потянулась. — Знаешь, а мне нравится. А тебе?
Он смог только кивнуть.
— Очень приятно на ощупь, — продолжила буквально мурлыкать Люба. Слегка отвела в сторону бедро, позволив ему лишь на мгновение увидеть… И снова сомкнула ноги. — Такая гладкая ткань, мягкая и гладкая…
Тут он все-таки не выдержал. Матрас прогнулся под его весом — он сел у нее в ногах. Стопы коснулось его обтянутое джинсами бедро, Ник провел пальцем по ее икре.
— Вряд ли более мягкая и гладкая, чем твоя кожа… Знаешь, ты была права.
— В чем?
— Это красиво. Нереально красиво.
У него никогда не хватит слов, чтобы описать, какая она. Фарфоровая кожа на черном шелке. Розовые лепестки роз и розовые лепестки ее сосков и… И просто комок в горле. Бывает так — что сказать не можешь. Так красиво, что дыхание перехватывает.
— Скажи мне, — она гладит стопой его бедро, — почему опять я голая, а ты — нет?
Он не стал произносить дежурную фразу о том, что кто-то торопится. Вместо этого перегнулся, подцепил один из усыпавших кровать лепестков роз и аккуратно положил его на вершину левой груди. Наклонил голову, оценивая результат. Идеально подошло — и цвет, и размер. Повторил то же самое с правой. Выдохнул хрипло.
— Ну вот… Я тебя одел.
Теперь не нашлась с ответом Люба. Лишь грудная клетка под его взглядом поднималась все чаще и чаще.
— А теперь — раздел, — в одно движение сметает лепестки с ее груди. И заменяет их своими губами. Время любоваться закончилось. И пришло время наслаждаться.
— У нас есть минералка в холодильнике?
— Угу, — у него еще не выровнялось дыхание. — Есть. И сок есть. Сейчас принесу.
— Не надо. Я сама схожу. Ты и так постарался.
— Тебе, правда, понравилось?
— Очень.
— А… о чем ты сейчас думаешь?
— Почему ты спрашиваешь?
— Ответь мне!
— Ну, если честно… то о том, что надо бы погасить свечи — они жгут кислород. Хотя пару можно оставить. И надо бы убрать все лепестки, и упаковать герметично — иначе ты у меня под утро расчихаешься.
— Ты ужасно неромантичная женщина, Любава Станиславовна.
— Я не женщина. Я самка Звероящера, ты разве забыл?
От его карающей длани Люба со смехом увернулась и отправилась за минералкой. А когда вернулась…
— Боже мой! — она демонстративно прикрыла лицо ладонью.
— Что такое? — лежащий на животе Ник чуть приподнялся и повернул лицо в ее сторону.
— Самойлов, я тебе говорила, что у тебя отпадная задница?
— Хм… По-моему, нет.
— Не попка — пЭрсик! Особенно с этими прилипшими лепестками роз. Просто самое оно для гей-порно…
— Любава!
Во второй раз ей не удалось увернуться, и он повалил ее на кровать и щекотал, пока она не взмолилась о пощаде и пообещала, что больше так не будет. Или будет. Вот так. Вот тааак…
Тонкое кружево ее белья и его хлопковое — то с мульяшными героями, то консервативное — вместе, на соседних полках в шкафу. А в прихожей — его зимние ботинки сорок пятого растоптанного и ее изящные сапожки тридцать пятого. В ванной все уставлено ее кремами, лосьонами и прочими артефактами в борьбе за девичью красу. А в шкафчике под раковиной — стратегический запас детского мыла. Его синее полотенце, и ее — персикового цвета.
С Ником оказалось очень комфортно жить. Непритязателен в еде, вполне аккуратен в быту. Пришлось учиться готовить и брать консультации у папы. Ник все уплетал с удовольствием и нахваливал. А если Люба по какой-то причине не успевала приготовить — спокойно обходился бутербродами. Более того, наличием еды в холодильнике бывал озабочен больше Любы, и запасы пополнял сам. Именно поэтому покупка продуктов как-то быстро и незаметно стала его обязанностью — о хлебе насущном забыть Ник не мог никоим образом. У него вообще был полный порядок с аппетитом. И не только в плане еды.
— Ник…
— Я понял, — он убирает руки, целует в основание шеи. — Ты устала и хочешь спать.
— Я, правда, устала. У нас с Егором заказ…
Ник сердито засопел, но продолжил ее обнимать. Ревнивое животное. Ревнивое, любимое и сексуально озабоченное.
— Коленька, я, честно, засыпаю. Завтра, хорошо?
