Мастерский удар - Гейдж Элизабет (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Да, он подождет еще немного, но ни секунды больше. Он был слишком горд, чтобы оставаться с женщиной, не принадлежавшей ему целиком. Даже его любовь к Фрэнси не могла бы вынести этого. Пора понять, кто она на самом деле… хотя Сэм так же боялся ответа, как и хотел получить его.
Глава 42
15 декабря 1959 года
Джули Магнус лежала в объятиях Скотта Монтигла в маленькой спальне маленького же коттеджа, расположенного в графстве Сюррей и принадлежавшего вот уже пяти поколениям семьи Монтиглов. Когда-то в нем жил управляющий большим поместьем предков Скотта, но теперь от обширных земель, угодий и построек на них ничего не осталось, кроме этого домика.
После окончания юридического факультета Скотту приходилось заботиться о матери и сестрах. Он поселил мать в довольно уютной квартире в Лондоне, недалеко от той, где жил сам, помогал платить за образование младшей сестры и был посаженым отцом на свадьбе старшей.
Откладывая каждый пенни, Скотт умудрился купить небольшой участок земли недалеко от бывшего фамильного поместья и нашел арендатора, дружелюбного веселого молодого человека, Нэда Тамплера, который поселился на этой земле со своей семьей.
Мужчины быстро подружились и вместе усердно работали в поле, сажая картофель и сахарную свеклу. Их усилия увенчались успехом, и через несколько лет крохотная ферма даже начала приносить кое-какой доход. Если не считать коттеджа, реликвии далекого прошлого, это было единственное, чем владели Монтиглы.
Давно прошли те времена, когда Монтиглы были богаты. Теперь они стали обычными респектабельными англичанами среднего класса, постоянно находившимися в стесненных обстоятельствах. Скотт не переставал вынашивать планы, как улучшить материальное положение семьи. Он оказался блестящим адвокатом, трудился не покладая рук, и его достижения не остались не замеченными руководством фирмы. Если все пойдет хорошо, через несколько лет он мог бы стать партнером.
Но Скотт не позволял работе поглощать всю свою жизнь. Он с юмором относился к собственной бедности и стойко нес все связанные с ней тяготы как глава семьи и основной кормилец. У Джули сложилось впечатление, что Скотту нравится простой образ жизни и он даже рад, что освободился от бремени огромного богатства, принесшего так мало счастья его отцу. Это непривычное для нее сочетание серьезности и умеренности с веселым безразличием к превратностям судьбы завораживало Джули. Скотт был независим, справедлив и стремился вести честную игру с жизнью – качества, которые она до сих пор редко встречала в людях, попадавшихся ей в ее тепличном, искусственном мире.
Когда Джули приехала в Лондон, Скотт немедленно познакомил ее с матерью – обаятельной, но измученной женщиной лет шестидесяти, постоянно оглядывавшейся на Скотта в поисках одобрения, радушно принявшей Джули, старшей сестрой Люси и младшей, Мойрой, хорошенькой студенткой университета, сразу же полюбившей Джули.
Мойра была весьма самоуверенной, самостоятельной девушкой, специализировавшейся в области истории и международных отношений, убежденной феминисткой с левыми политическими взглядами. Она даже чуть не поссорилась однажды из-за этого с братом.
– Ты такой отсталый, Скотт, – повторяла она. – Пора уже открыть глаза на положение женщин в Британии. Пока этому не придет конец, мы должны бороться за свои права.
Скотт только улыбался, потому что восхищался сестрой, даже когда та осыпала его упреками.
– Не могу сказать, что не согласен с тобой, – отвечал он, – просто не считаю, что любой политический лозунг стоит того, чтобы за ним следовать. Приходится жить в этом мире со всеми его недостатками. Разумеется, перемены необходимы. Но я не могу жить в ожидании, пока наступят эти перемены. Необходимо существовать сегодня, каждый день и заботиться друг о друге как можно больше.
– Абсолютно мое мнение, – торжествующе объявила Мойра, сверкая темными глазами. – Заботиться друг о друге. Нельзя откладывать выполнение своих моральных обязательств, пока мир не станет лучше. Нужно делать это сейчас. Политика выжидания никогда ни к чему хорошему не приводила. Разве не так, Джули?
Джули пролепетала несколько сочувственных замечаний. Для них спорить вот так друг с другом было в порядке вещей, но никто и никогда до сих пор не интересовался мнением Джули. Она считала Скотта и его родных счастливейшими людьми, людьми, которым обстоятельства позволили быть человечными и любить друг друга. И что всего поразительнее, они и Джули приняли в свой круг.
Скотт показал ей Лондон, но это был совсем не тот город, в котором Джули уже не раз бывала. В Лондоне Скотта, трудовом, усталом, измученном, с трудом возрождавшемся после войны, был, оказывается, шумный рынок Портобелло, Кенсингтон-Гарденз и скромные закусочные в Сохо, тогда как Магнусы во время своих приездов сюда посещали только «Сотби», Сэвил-Роу, Кларидж и Уимблдон.
– Эта страна и этот город подобны нам, Монтиглам, – говорил Скотт. – Потеряли свое имперское чванство, но старые обычаи все еще остаются некоторым утешением.
Джули никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Каждая спокойная минута, проведенная вместе со Скоттом и его семьей, была подобна рождественскому утру, наполненному бодрящей зимней свежестью, которая обычно поддерживала ее и вселяла энергию. Даже липкий лондонский туман не портил настроения. Она хотела видеть все глазами Скотта.
После Лондона Скотт показал ей окрестности графства Сюррей. Держась за руки, они гуляли по лугам, где он играл в детстве, ездили верхом в очаровательные деревушки Шир и Фрайди-Стрит и на старое фамильное кладбище в Эбинджер Коммон, где покоились несколько поколений семьи Монтиглов.
– Видишь, мы возвратились к своим корням, – объяснил Скотт. – Наверное, большое богатство не для нас. Может, именно Провидение распорядилось так, и я не считаю, что это очень уж плохо.
И уж конечно, так не считала Джули. С каждой минутой, проведенной здесь вместе со Скоттом, она все яснее сознавала, как душен и грязен ее мирок в Нью-Йорке и как прекрасен выход из него, который предлагала ей сама жизнь.
С кладбища они вернулись в коттедж, очаровательный домик с топившейся углем плитой, двумя крохотными спальнями, гостиной с большим каменным камином и мягкими креслами. На стенах здесь висели портреты и пейзажи, написанные в юности отцом Скотта. В коттедже становилось очень уютно, когда тепло камина согревало холодные комнаты.
Скотт показал Джули, где найти чашки и чайник, и с гордостью наблюдал, как она готовит чай.
– Возможно, стоит остаться и на ужин, – неуверенно предложил он.
Джули поняла скрытый смысл его предложения, но ей и в голову не пришло отказаться.
После чая они снова долго гуляли по окрестностям, потом разожгли огонь в старом камине; в окнах свистел ветер, под полом скреблись мыши, и Джули прижалась к Скотту под теплым покрывалом. Он нежно поцеловал ее в лоб, осторожно погладил по волосам. Джули почувствовала, как запретное тепло начало разливаться под кожей. Может быть, стоит попытаться сделать невозможное – оставить прошлое позади и осмелиться быть с любимым человеком просто женщиной? Такая мысль пугала, но это был драгоценный страх.
Когда рука Скотта нерешительно коснулась ее груди, Джули прижала эту теплую ладонь к своему напрягшемуся соску. В том, как он ласкал ее, было что-то простое и искреннее, и вскоре по телу Джули пробежала дрожь возбуждения. Она знала – Скотт тоже возбужден, чувствовала это в его поцелуях, лихорадочных ласках. Оба были на грани последней, окончательной близости, когда она, против собственной воли, вновь потеряла решимость.
Чуть отстранившись, Джули взглянула в глаза Скотта и погладила его по щеке, не скрывая свою боль.
– Джули, – тихо сказал он. – Что случилось? Ты не уверена?
Девушка печально улыбнулась:
– Просто боюсь, что сама недостаточно хороша. Я не хочу тебя потерять.
Скотт притянул ее к себе, закрыл глаза поцелуями:
