Полет над разлукой - Берсенева Анна (читать книги полные .txt) 📗
А может, дело было просто в том, что у Карталова и у самого забот было невпроворот. Он наконец решил осуществить свою давнюю затею с перестройкой здания Театра на Хитровке и, кажется, вплотную столкнулся с каменной неколебимостью тех, от кого это зависело.
Он и Андрея упомянул однажды именно в связи с этим.
– Понимаю Андрей Николаича! – зло сказал Карталов, бросая телефонную трубку; Аля зашла к нему в кабинет уже к концу разговора, но, еще идя по коридору, слышала сердитые раскаты его голоса. – Не то что в Барселону – к черту на кулички уедешь!
– Да мы и есть на Куличках, – улыбнулась Аля. – Куда нам дальше ехать? Разве что куда Макар телят не гонял.
– Разве что, – буркнул Карталов. – Ну ничего, я их дожму, никуда они от меня не денутся. Если б они понимали, что все равно я своего добьюсь, то умнее были бы и зря силы бы не тратили, – усмехнувшись, добавил он.
К собственному удивлению, Аля почти не думала о той женщине, которая разговаривала с Андреем в Шереметьеве. Была ли это в самом деле его бывшая жена или просто знакомая, которую он встретил в аэропорту и поцеловал в щечку, прощаясь, – какая разница?
Не повод для ревности, а еще один знак его отдельной жизни…
Андрей звонил часто, почти каждый день – вернее, каждый поздний вечер, как только она возвращалась домой. Аля думала, что радоваться будет его звонкам, и старалась, чтобы голос ее звучал радостно. Но это удавалось ей с трудом. Не могла она радоваться, слыша его далекий голос!
Она пыталась представить его самого, восстановить его облик так же ясно, как звук голоса в телефонной трубке, и тоже не могла. Облик рассыпался, развеивался, был непредставим.
Андрей спрашивал об экзаменах, о спектаклях, успокаивал ее, когда она говорила, что играет плохо и что английский едва сдала на тройку.
– Зачем тебе сейчас английский? – слышала Аля его голос в трубке. – Ты же умница, как только он тебе понадобится, ты его сразу выучишь. А в Барселоне мы с тобой по-каталански будем говорить, хочешь?
Конечно, он улыбался, когда говорил это, она слышала улыбку в его голосе – а представить его самого не могла.
Правда, Аля все-таки успокаивалась от его звонков и от его спокойных интонаций. Она чувствовала, что Андрей изо всех сил поддерживает ее в стремлении к привычке, которая одна дала бы ей силы справиться с собою.
И она привыкала потихоньку – а куда было деваться? Привыкала к тому, что его нет, привыкала просыпаться в одиночестве, привыкала не вспоминать о прошлом, а стараться думать о будущем, которое он ей обещал… Привыкала к спокойствию, о котором он так часто ей говорил.
К тому же он все успел наладить так, что она ни в чем не знала затруднений. Андрей сделал это как-то незаметно, и Аля только после его отъезда ощутила результаты его мимолетных усилий. Машина стояла у нее под окном, деньги лежали в ящике стола, и их было столько, что думать о них больше не было необходимости.
Когда Андрей перед самым отъездом вскользь сказал, что оставит ей деньги – кажется, в ответ на ее рассказ о том, что в Театре на Хитровке впервые задержали зарплату, – Аля смутилась.
– Содержаночкой боишься стать, а, актрисочка? – засмеялся он, сразу заметив ее смущение. – Да ведь профессия обязывает, милая моя, ты вспомни исторические примеры! Алечка, ну не обижайся, – извинился он. – Об этом говорить даже смешно, честное слово. Ты же моя жена, почему мне денег тебе не оставить? – И, заметив ее недоуменный взгляд, спросил беспечным тоном: – А ты себя моей женой не считаешь?
– Нет, я не в том смысле… – пробормотала Аля. – Но как-то…
Вместо того чтобы развивать эту тему, он сказал:
– В общем, подумай о чем-нибудь более существенном. Аля, да ведь архитекторам неплохо платят, ты знаешь? А Барселона место благодатное, открытое для таких, как я. У меня там совсем нет забот.
Вот и у нее теперь совсем не было забот. На следующий день после его отъезда позвонили из испанского посольства и попросили принести паспорт в консульский отдел, чтобы получить визу.
– А приглашение? – удивленно спросила Аля. – У меня приглашения еще нет.
– Господин Поборцев прислал его факсом, – сообщил вежливый голос.
«Прямо почетный испанец господин Поборцев!» – улыбнулась Аля.
Ей было приятно сознавать, что Андрей «почетный испанец», но тоска по-прежнему покалывала сердце.
«Хорошо все-таки, что скоро отдохну, – думала Аля, возвращаясь домой. – Так тоже работать нельзя! Поесть даже не успеваю, к вечеру от усталости тошнит».
Как только уехал Андрей и она перебралась в Тушино, Аля, конечно, сразу перестала тратить время на готовку. Зачем было стараться, выстряпывая супы или какие-нибудь пироги с клубникой? Ей самой было совершенно все равно, что есть.
Правда, и Андрей немного внимания обращал на еду, но тогда Аля почему-то надеялась, что он притворяется – правда, понять не могла, зачем.
А теперь готовить было не для кого, и за весь месяц, прошедший после его отъезда, Аля открывала духовку только однажды: когда папа приходил в гости со своей Ириной.
Приход отца с молодой женой был единственным событием, на которое она могла себе позволить отвлечься – да и то ненадолго, и только потому, что назавтра предстоял экзамен по пластике, с которой у нее никогда не было затруднений.
Аля видела, как волнуется отец, как ожидающе присматривается, когда она оборачивается к Ирине, и ей даже неловко становилось. Как будто она имеет право как-то оценивать жизнь взрослого человека, даже если он и ее папа! Тем более что его жена ей и в самом деле понравилась.
Аля сразу ощутила особенные отношения, установившееся у отца с этой миловидной голубоглазой женщиной. В том, как она смотрела на него, как улыбалась его шуткам и обращалась с каким-нибудь вопросом, чувствовалась постоянная, ни на минуту не прерываемая душевная связь.
Она во всем чувствовалась – и в том, как Ирина сказала:
– Это когда Демидов тебе кучу гадостей наговорил, и ты весь вечер фыркал, как ежик, помнишь? – и засмеялась.
«Совсем не как у нас, – с мимолетной печалью подумала Аля. – Что он там делает сейчас? А когда здесь был – что делал?..»
Но и на такие мысли времени обычно оставалось так же мало, как на приготовление обеда.
И вот Аля возвращалась домой после спектакля, который к тому же выпал на день последнего экзамена, и чувствовала, что голова у нее кружится и тошнота подступает к горлу.
К счастью, в холодильнике лежало то самое филе индейки, которое покупалось всеми хитрованцами возле театра и имело то огромное достоинство, что жарилось за пять минут. Едва войдя в дом, даже не сняв босоножки, Аля вытащила его из холодильника и тут же положила на сковородку.
Филе поджарилось, пока она переодевалась и мыла руки, и съела его Аля мгновенно. Но тошнота не прошла, голова не перестала кружиться, и, ложась в постель, она почувствовала смутную тревогу.
О причине и тошноты, и головокружения Аля догадалась уже назавтра – и едва не лишилась дара речи. Закрутившись, забегавшись, она совершенно забыла следить за своими «критическими днями», о которых ежедневно напоминала по телевизору реклама прокладок.
И вот теперь, лихорадочно подсчитав дни по чудом найденному дома календарю, Аля поняла, что причина, скорее всего, самая простая.
Сердце у нее упало в пятки, дыхание перехватило. В сущности, произошло то, что должно было произойти рано или поздно, что происходит и должно происходить с миллионами женщин. Но когда Аля на минуту представила себе последствия этого события не для абстрактных миллионов, а для себя – вот сейчас, в ее ситуации, – ей стало просто страшно…
Это было совершенно невозможно, по всему невозможно! Ну хорошо, они с Андреем будут жить на два дома, а где будет жить ребенок, который ведь всего один и на два дома не разорвется? Ребенок будет жить в одном доме и с папой своим общаться в основном по телефону. А если он хочет жить со своим папой, то это значит, что его мама должна бросить театр и все, чему были отданы годы, силы, страсть, – все это считать не более чем увлечением молодости.
