Обнаров - Троицкая Наталья (книги бесплатно без TXT) 📗
– Он у нас алкоголик! – с издевкой пояснил Симонец. – Пить надо меньше.
– У него жена в больнице. Он вчера и сегодня для нее кровь сдавал. Это следы от прямого переливания крови, – сказал врачу Беспалов.
– Тогда все понятно. Господи, как же он на сцену-то смог выйти?! Ему обязательно лежать надо!
– Ну что вам понятно? – орал Симонец. – Мне артист на поклон нужен. Давайте как-то поактивнее, или я обеспечу вам неприятности!
Обнаров почувствовал, как кто-то взял его за запястье.
– Сейчас он придет в себя, пульс стабилизируется.
– Поднимайте же его! – орал Симонец. – Не выйти на поклон он не может! Это неуважение к восьми президентам!
– Слушайте, у вас не театр, а просто гестапо какое-то! – вспылила врач. – Уйдите отсюда! Я вас уже слышать не могу!
– Спасибо, доктор, – слабым голосом произнес Обнаров и открыл глаза. – Дайте воды.
Беспалов тут же открыл и подал ему бутылку минералки, заботливо придерживая бутылку в трясущейся обнаровской руке.
– Серый, я финал не завалил? Занавеса дождался?
– Дождался. Ты молодец!
– Пойдем на поклон.
Беспалов с врачом помогли ему встать. Обнаров отстранил их и сделал несколько шагов к сцене, потом опасно покачнулся, ухватился за плечо следовавшего за ним по пятам Беспалова.
– Братцы, идти-то я не могу. Мотает меня… – виновато сказал он.
Беспалов с болью смотрел на друга.
– Давай вот что сделаем. Ты, я, Папаянц, Золотов вместе выйдем, как ближайшее окружение Мэтью. Встанем, обнимая друг друга за плечи. А мы с тобой, Костя, так и выйдем обнявшись. Встанем по центру сцены. Витька и Жорик пусть цветы нам таскают.– Гениально! На сцену! Мгновенно на сцену! – суетился Симонец. – Родные мои, хорошие, сделайте для меня это!
В лучах софитов в центре сцены они стояли вдвоем, обнявшись, как старые друзья. Свита Мэтью собирала у благодарных зрителей цветы и складывала их к ногам своего главаря.
– Костя, правую руку согни в локте. Пятно крови на рубашке, как укол в вену делали, – с деланной улыбкой говорил Сергей Беспалов Обнарову. – Слушай, а ничего задумка. Народ думает, у нас фишка такая – цветы самим не брать. Пойдем или понаслаждаемся?
– Серый, отвези меня домой, прямо сейчас. Умоляю! Иначе меня с банкетом достанут, а у меня сил нету. Только мою сумку с документами из гримерки возьми.
– По-о-онял, – протянул Беспалов. – Улыбаемся, машем и уходим.
В машине, уже у подъезда дома, Беспалов тряхнул уснувшего Обнарова за плечо.
– Костя, приехали. Пойдем, провожу.
– Только до подъезда я сам, а то сфотографирует какая-нибудь сука, напишут – пьяный. Мать расстроится.
Прощались у дверей квартиры.
– Зайди, – попросил Обнаров.
– Не… Не… Отдыхай. У тебя где машина-то?
– В «Шереметьево», на стоянке осталась.
– «Разбор полетов» Севастьянов назначил на час дня. В половине двенадцатого я за тобой заеду.
Обнаров протянул Беспалову руку.
– Спасибо тебе, Серега. Ты меня сегодня здорово выручил.
Они коротко обнялись. Беспалов похлопал Обнарова по спине.
– Держись! Держись, Старый! Не раскисай. Все будет хорошо.
Взяв из трясущихся рук Обнарова ключи, Беспалов открыл дверь, кивнул ему на прощание и, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице вниз.
Будильник разбудил его ровно в восемь.
Обнаров посмотрел на кроватку, где спал Егор. Детская кроватка была пуста. Сделав над собой усилие Обнаров сел, подозрительно оглядел себя. На нем был сценический костюм, на ногах сапоги-ботфорты.
– Черт побери! – досадливо проворчал он и стал переодеваться, преодолевая приступ головокружения и тошноты.
Мать и сынишка были на кухне.
– Доброе утро, – сказал Обнаров, входя.
Мать хлопотала у плиты. В ответ на пожелание доброго утра она обернулась, смерила сына холодным взглядом, не произнеся ни слова, отвернулась опять и стала мешать ложкой что-то в кастрюльке. Сынишка в детской сумке-коляске лежал на диване и играл с погремушкой.
– Привет, мой родной. Как наши делищи?
Он погладил ребенка по грудке, пощекотал пальцами по пухленькой розовой щечке. Сын крепко схватил ручонкой его за палец и заулыбался, радостно забив ножками.
– Ну-ка, давай, приподнимайся, цепляйся, держись.
Отнюдь не любезно мать поставила перед ним стакан, наполненный огуречным рассолом.
– Что это? – спросил Обнаров озадаченно.
– Рассол.
– А-а-а… – протянул он, взял стакан и попытался сделать глоток.
Ком тошноты тут же подкатил к горлу, он судорожно сглотнул и кинулся в туалет.
– Уже и рассол не лезет! – глядя на вернувшегося из ванной, позеленевшего сына, жестко сказала Марта Федоровна. – Лучше бы тебе так спиртное не лезло. Имей в виду, опохмелиться – не дам! Сколько ж надо было выпить вчера?! Матерь божья! Идет, светушки белого не видит, глаза стеклянные, из стороны в сторону шатается, как меня не зашиб в потемках, диву даюсь! Не совестно тебе? Морда твоя бесстыжая! Обо мне не думаешь, так хотя бы о сыне да о жене подумал. Ты же не один. Костя, ты теперь – отец семейства!
Обнаров молча открыл холодильник, достал батон ветчины и отрезал толстый кусок. Потом, так же молча, он отрезал кусок мягкого белого хлеба, сел на диван и стал есть.
– Ты омерзителен! – подытожила мать.
– Мам, ладно тебе. Посидели чуть-чуть после спектакля. Выпили. Что тут такого? Мне же не тринадцать лет, – с мнимым раскаянием произнес он.
– С этого все и начинается! Твой отец большую жизнь прожил, трудную, а до такого состояния, как у тебя вчера, ни разу не напивался. Стыдобина какая! Видеть тебя не могу!
– Мам…
– Не «мам»! В зеркало на себя посмотри. Лицо серое, под глазами мешки, руки дрожат. Иди, белье Егоркино стирай. Гора в ванной скопилась. Хоть протрезвеешь, негодник!
Обнаров улыбнулся сыну, постучал пальцами по погремушке. Игрушка зазвенела, блестящие фигурки забегали в ней туда-сюда к неописуемому восторгу ребенка.
– А ведь и правда, Егорка, пойду-ка я стирать. Мам, только покорми меня. Есть очень хочется. В одиннадцать тридцать за мной Серега заедет. У нас разбор спектакля.
Мать неодобрительно посмотрела на него.
– Я тебе не прислуга.
– Понял. Обойдусь, – покладисто согласился Обнаров и ушел в ванную.
Он развешивал белье в сушильном шкафу, когда ровно в одиннадцать тридцать позвонил Беспалов и сообщил, что подъехал и ждет.
– Елки-палки, поесть не успеваю, – сказал Обнаров с досадой и стал одеваться.
Потертые голубые джинсы, белая с непонятным черным узором футболка, щеголеватая потертая легкая кожаная куртка.
– Мама! – крикнул Обнаров. – Я ушел. Я вернусь часам к пяти. Может, дождь прекратится. С Егором погуляю.
Мать не ответила.
Он заглянул в комнату. Мать сидела на кровати возле Егора, лежавшего на животике и учившегося ползать.
– Мама, я вернусь к пяти. С Егором погуляю. Не скучайте. Пока!Мать не взглянула, не сказала ни слова. Обнаров понимающе кивнул и вышел.
После «разбора полетов» вдвоем они сидели в кафе, что в здании театра. После борща Обнаров с аппетитом ел уже третий бифштекс, с удовольствием добавляя к бифштексам картофельный гарнир и парочку салатов.
– Слушай, Серый, какое счастье, что здесь вкусно готовят! – с удовлетворением говорил он. – Иначе просто край. Представляешь, мне мать бойкот устроила.
– Чего?
– У тебя все нормально со слухом. Да, самый натуральный бойкот, со всеми атрибутами: не кормит меня, не разговаривает. Представляешь? – он отпил гранатовый сок до половины стакана, довольно выдохнул, улыбнулся. – Фу-у… Хорошо-то как! Жрать хотелось, как год не кормили. Ты чего не ешь?
– Ольга с утра пельмени делала.
– О-о!
– Лучше б не делала. Не доварила, что ли? Желудок болит.
– А я говорил тебе: «Не женись на актрисе». Актрисы только и умеют, что задом вилять.
Обнаров обернулся к официантке.
– Зиночка, а можно мне чашечку горячего зеленого чая? Только горячего. Хорошо?
