Соседи по квартире (ЛП) - Лорен Кристина (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗

Старая привычка развлекать себя при помощи интернета больше не годится. Потому что повсюду, в Фейсбуке и в Твиттере, на афишах в метро и автобусах на меня смотрят фотографии Келвина. Он заполонил собой город.

Несколько раз он отправлял мне сообщения — однажды, когда забыл какие-то ноты, и забрал, пока меня не было дома. Четыре следующих раза Келвин справлялся о моих делах, и во всех случаях я отвечала односложно, строго по теме вопроса.

«Как ты пережила первую неделю расставания?»

«Стараюсь держаться».

«Я отправил тебе деньги за квартиру за полгода. Ты получила?»

«Да, получила, спасибо».

«Я не видел тебя в театре уже несколько недель. Где ты сейчас работаешь?»

«Устроилась на новое место. В Friedman’s».

«Поужинаешь со мной в понедельник?»

«Прости, но я не могу. Вечером по понедельникам работаю».

Последнее сообщение Келвин отправил всего четыре дня назад, и я не врала ему — по понедельникам действительно мои смены. Но у меня хороший менеджер, и он очень доволен, что я много тружусь и не жалуюсь; уверена, я запросто могла бы с кем-нибудь поменяться сменами. Вот только в сообщениях Келвина я не уловила намека на романтику. Моя главная проблема по-прежнему в том, что я знаю, как его понять. И еще меня терзает беспокойство, что если мы начнем общаться чуть больше, эта новая улучшенная версия Холлэнд растворится, потому что возвращения Келвина я жажду больше, чем измениться самой.

Несколько минут в день мне все-таки позволительно думать о Келвине. В конце концов, я по-прежнему живая и у меня маловато самоконтроля: я регулярно включаю запись выступления Келвина и Рамона.

Оно великолепно.

Когда после обеда толпа в ресторане редеет, я прошу шеф-повара Хосе включить на кухне саундтрек. Потом иду в темный угол и, прижав ко лбу стакан ледяной воды, слушаю «Без тебя». Звук гитары Келвина — полные надежды начальные аккорды, превращающиеся в тревожный и лихорадочный ритм мелодии — находят отклик во всем моем теле.

Я помню это звучание, когда оно доносилось с противоположного конца комнаты. Или кровати. Помню, как Келвин напевал мне эту мелодию на ухо, когда лежал, прижав меня спиной к своей груди. От желания разрыдаться я прижимаю стакан к разгоряченному лбу — катая его вправо и влево, вправо и влево, — и пытаюсь отвлечься мыслями о работе и эссе. Когда к чувству потери добавляется искренняя гордость собой, я выбираюсь из угла, отправляюсь к своим столикам и зарабатываю в итоге достаточно, чтобы оплатить квартиру — впервые в жизни полностью самостоятельно.

***

Однажды в среду я наконец заканчиваю свое эссе.

Выжидающе и терпеливо мигает курсор. Но для этой истории у меня больше не находится слов. Я еще не перечитывала эссе полностью, но когда это сделаю, то обнаружу, что оно не только про музыку — оно о Келвине, о моем личном пути, на который я свернула после встречи с ним, о том, что подлинный талант можно найти где угодно. Что грохот поездов и запахи станций уходили куда-то на задний план, когда там играл Келвин. И что так же куда-то словно растворяются зрители, когда он выступает в театре. В эссе я горжусь, что обнаружила этот талант и сделала все возможное, чтобы он реализовался и не был зарыт в землю.

Написанное мной — это искреннее любовное послание, и самое неожиданное в нем то, что адресовано оно мне самой.

***

Словно ребенок, запускающий в небо самодельную ракету в надежде, что та достигнет Юпитера, я отправляю свое эссе в журнал «Нью-Йоркер». На самом деле, я смеялась, пока наклеивала марки на конверт, — идея, что меня там опубликуют, нелепа, но терять мне нечего. Издание такого уровня я раньше не стала бы даже рассматривать. Воображение рисует, как редактор — настолько сосредоточенный на интеллектуальном, что не заботится о красоте и комфорте, и на разбросанных по столу бумагах видны следы от кофе, а в обыденной речи он пользуется словами вроде «полнозвучие», «исход» или «минорное настроение», — откроет мое письмо, с пренебрежительной усмешкой бросит его за спину, и оно приземлится на стопку эссе других начинающих авторов с неадекватно завышенной самооценкой. С сарказмом шепнув своему сочинению «Порви там всех!», я отправляю конверт в почтовый ящик.

А потом, три недели спустя, теряю способность дышать, наверное, минут на десять, когда получаю ответ, что мое эссе готовы напечатать.

Держа в руках письмо из редакции, я нарезаю круги по квартире и перечитываю его вслух. Хочется позвонить Роберту с Джеффом, но для начала мне придется пробраться сквозь паутину мыслей о Келвине. Поскольку эта статья о нас, мне нужно не только получить согласие на публикацию, но еще я хочу, чтобы он ее прочитал.

И чтобы увидел в ней меня.

Хотя, мне кажется, что он никогда и не переставал этого делать. Вот только решиться позвонить ему спустя пять недель молчания не так-то просто.

Я отправляюсь на пробежку, чтобы освободиться от нервного напряжения и волнения.

Потом звоню Дэвису и едва не глохну от его радостных воплей.

Принимаю душ, делаю себе сэндвич, сортирую белье перед стиркой.

«Не трусь, Холлси», — звучит у меня в голове голос Джеффа.

Я смотрю на часы: еще только три. Прокрастинировать день напролет я себе позволить не могу, а Келвин как раз должен быть свободен.

Раздается один гудок, второй, и на середине третьего он берет трубку.

— Холлэнд?

От звука его голоса покалывает кожу — словно пронесся электрический заряд. На меня накатывает мучительная ностальгия.

— Привет, — говорю я и прикусываю губу, чтобы не улыбаться, как идиотка. Как же приятно его услышать.

— Привет, — я слышу, как Келвин улыбается и представляю, что он отбрасывает прядь волос со лба, а на лице появляется радостное выражение лица. — Какой приятный сюрприз.

— Решила поделиться хорошими новостями.

— Правда? Какими?

Стараясь перестать дергаться, я киваю и перевожу взгляд на письмо в своей руке.

— Я написала эссе… — я и сама не до конца понимаю, о чем оно, — о тебе… И о себе. О музыке и Нью-Йорке. Даже не знаю…

— Ты говоришь про то, над которым работала, прежде чем…

Прежде чем мы расстались.

— Ага. Про него.

Келвин ждет несколько секунд, потом спрашивает:

— И?..

— И… отправила его в «Нью-Йоркер», — сдерживая улыбку, отвечаю я. — И его приняли.

— Да ладно! Быть не может!

— Может!

— Ну ни хрена себе! — звук смеха Келвина бьет меня наотмашь. Я так по нему соскучилась. — Это замечательно, mo stóirín.

Мое старое прозвище… Сердце разламывается на куски.

— Хочешь прочитать?

Он снова смеется.

— Это что, серьезный вопрос?

— Я могу поменяться с кем-нибудь сменами в понедельник, и, если хочешь, поужинаем.

Ужин. С Келвином. Такое ощущение, что я много лет не ощущала подобный восторг.

— Скажи, куда, — отвечает он, — и я подъеду.

***

— Наконец решила дать нам прочитать свое эссе?

Это первое, что говорит мне Джефф, когда открывает дверь днем в понедельник и видит меня, прижимающую к груди объемный конверт с письмом редактора и печатной версией эссе.

— И не только его, а кое-что получше, — радостно помахав конвертом, отвечаю я. Я чувствую себя почти пьяной от восторга. — А где Боберт?

— На кухне, — говорит Джефф и строит гримасу. — Иди помоги ему.

Я захожу в квартиру и по запахам горелого хлеба и переваренного томатного соуса сразу же понимаю: готовит Роберт.

— Золотце, иди скорей сюда! Кажется, я испортил пасту.