В двух шагах от рая - Рощина Наталия (электронная книга .TXT) 📗
Тогда Щеголева поняла, что дочь помогла ей начать разговор, ради которого она приехала сегодня. Можно было отложить его еще на какое-то время, но Юлия хотела, чтобы самые близкие знали о ее решении. Родители Юлии были посвящены вчера. Они по-стариковски взволнованно разохались, взывая к ее разуму. Но после первого шока мама сказала, что они принимают ее выбор и надеются, что она будет счастлива.
— Для нас только это важно, доченька, — мягко сказала мама, а отец молча кивнул в знак согласия. Юлия почувствовала прилив нежности и благодарности. Эти два человека до сих пор дарили ей возможность ощущать себя ребенком, маленькой девочкой, которая может всегда прийти к своим любящим родителям. Это чувство дарило ничем не заменимое спокойствие и защищенность. И в сорок лет хочется побыть ребенком, знать, что мамины руки нежно коснутся и обнимут, а отец без слов трепетно остановит на тебе свой взгляд.
— Так что же с тобой такое? — повторила Наташа свой вопрос, когда увидела, что мама словно витает в облаках.
— Есть о чем задуматься, девочка моя, — начала Юлия…
Наташа спокойно отнеслась к тому, что мама решила снова выйти замуж. Юлия не могла не сказать, что со Щеголевым она обязательно будет поддерживать дружеские отношения.
— Он всегда останется для меня твоим отцом, а значит не последним человеком в моей жизни. Но Рогозин — это что-то сказочное. Я так чувствовала себя только в детстве, когда ложилась спать и представляла себя принцессой, живущей в облаках. Моя уютная кровать стояла на одном из них, и я всегда знала, что защищена ото всех бед. Я была безотчетно счастлива. Сейчас я ощущаю себя так же, только мне не нужно фантазировать. Дмитрий и я шагаем по этим облакам, и он несет меня на руках… Все настолько нереально, что кажется сном.
— А чем же были двадцать лет с папой? — вдруг спросила Наташа. Она умела четко формулировать вопрос.
— Счастье бывает разноликим. Поверь мне, в нашей жизни было много светлых моментов. И я не отказываюсь от прошлого, я просто позволила себе уверенно шагнуть в будущее, — улыбаясь, ответила Щеголева.
— А не выходя за Рогозина замуж, ты не сможешь чувствовать себя уверенной? Тебе нужен штамп в паспорте, чтобы удержать этого мальчика? — съязвила Наташа.
— Нет, милая. Никому не нужны бумаги. Главное здесь, — Юлия прижала руку к груди. — Тебе трудно понять меня, я знаю.
— Ну почему же, — кисло произнесла Наташа. — Если хочешь знать, мне будет легче от того, что ты осталась не одна. Папа, в конце концов, мужчина. Он устроит свою жизнь наверняка. Единственное, что меня смущает — кандидатура на место отчима. Кажется, ему чуть за тридцать?
— Да, тридцать четыре.
— И ты так спокойно об этом говоришь! Потом ему сорок — тебе почти пятьдесят.
— Ой, ой, девочка, не нужно забегать так далеко вперед, — отмахнулась Юлия.
— Так ты ведь жизнь собралась с ним прожить, а на десять лет вперед заглянуть боишься!
— Иногда даже один день стоит всей жизни, — тихо ответила Щеголева.
— Мамочка, и это говоришь ты?!
— Да я.
— Теперь и я начинаю сомневаться в твоем возрасте. Тебе лет восемнадцать?
— Точно, милая, хоть паспорт меняй, — засмеялась Юлия. Она обняла дочь, погладила ее по спине. — Знаешь, я сама себя не узнаю.
— Мам, когда свадьба?
— Мы подали заявление на двадцать пятое сентября. Будет очень скромная церемония и праздничный ужин — В узком кругу. Так жаль, что вас не будет, но Митя готовится к конкурсу в Штатах. Он улетает восьмого сентября в Нью-Йорк, а одиннадцатого днем — обратно. Работа для него — второе я. Не хочу, чтобы на него свалилось сразу все: конкурс, свадебные хлопоты, квартирный вопрос. Пусть спокойно работает, готовится к очередной победе. Ты ведь знаешь, что в Париже он получил очень высокую оценку своего мастерства?
— Да. Мне Анфиса говорила, — задумчиво ответила Наташа и внимательно взглянула на маму. — Мам?
— Что, доча?
— Пообещай мне одну вещь.
— Хорошо, обещаю.
— Оставь фамилию отца.
— Почему ты просишь об этом? — удивилась Юлия.
— Мне кажется, это будет правильно, — уклончиво ответила Наташа.
— Митя огорчится, но, если я скажу, что это твоя просьба, может быть, он сможет понять… Как странно, я думала, ты будешь говорить совсем о другом, — улыбнулась Юлия.
— Ты пообещала!
— Конечно, конечно. Ты ведь знаешь, что тебя я никогда не обману. Иди ко мне, милая, я хочу обнять тебя…
Андрюша спал. Его измучила жара, поэтому он лежал, раскинув ножки и ручки на кроватке. Юлия и Наташа осторожно заглянули в его комнату и остановились на пороге, глядя на малыша. Смотришь на спящего ребенка — и душа оттаивает, а все вокруг, кроме покоя маленького, беззащитного существа, теряет смысл. И для Щеголевой и для Наташи это были мгновения, когда не нужны слова. Дочь сзади обняла маму, прижавшись к ней всем телом. Уткнулась носом в плечо и застыла, боясь нарушить неповторимую атмосферу, которая возникает только между очень близкими людьми.
Секунды, воспоминания о которых будут согревать обеих даже на расстоянии тысяч километров друг от друга. Память не даст стереть их никогда, потому что только такие мгновения и есть счастье — неуловимое, долгожданное, всегда узнаваемое. Они есть, а значит все не зря, нет места сомнениям, что не сложилось. И тогда только ты и живешь, а не плетешься рядом с жизнью. И время приостанавливает свой бег, ведь оно умеет это делать. Волшебство, происходящее с твоим участием. Ты — маг, ты — обычный человек, ты живешь…
Последнее время было наполнено событиями, требующими большого нервного напряжения: только и приходилось — провожать. Сначала улетели Наташа с Севой и Андрюшей. Это был жаркий августовский день, в последний раз объединивший все семейство Щеголевых. Тяжелое расставание, едва сдерживаемые слезы. Сдерживаемые только ради спокойствия Андрюши, который чувствовал необычность происходящего и вел себя капризно, нервно. Последние напутствия, объятия и взмах руки на прощание. Большое взлетное поле, пассажиры, спешащие на свой рейс, и три маленькие фигурки, к которым приковано внимание Юлии, Льва. Рогозин тактично отошел в сторону, дав им возможность в этот нелегкий момент побыть наедине. Но говорить им было трудно. Обменявшись дежурными фразами, Щеголевы попрощались. Юлия нашла глазами Дмитрия, и он почувствовал, что нужно быть рядом. Быстро подошел, беря Юлю за руку.
— Ничего, Юля, у них все сложится замечательно. Я даже смогу увидеться с ними, когда полечу в Штаты на конкурс, — успокаивал ее Рогозин.
— Везет тебе, — Юлия попыталась улыбнуться, смахивая слезы.
— Ну, не плачь, пожалуйста. Хочешь, быстро оформим загранпаспорт, и я возьму тебя с собой?
— Нет, Митя. Я должна привыкать к разлуке. И не искушай, — беря его под руку, ответила Щеголева. — Что за времена настали: одни разлуки и слезы.
Потом провожали Анфису — Надя была белее мела: дочь уезжала с новоявленным женихом к нему на родину. Она собиралась знакомиться с его родственниками, а ехать нужно было не дальше, не ближе, как в Кению. Андреевы находились с состоянии шока и вели себя, словно роботы, программа которых предполагает спокойные, лишенные эмоций движения. Дело было в огромном количестве транквилизаторов, которых наглоталась Надежда. Они-то и сделали ее такой инфантильной, подчеркнуто спокойной и вежливой. Саша курил одну сигарету за другой, всякий раз шепча Юлии на ухо, чтобы она присматривала за Надей. Разговаривать с ней было чрезвычайно трудно. И Юлия и Рогозин оказались словно на горячей сковороде. Они принимали участие в происходящем, как могли, но, кажется, Надя не могла в тот момент воспринимать чью-то помощь. В ней вдруг проснулась злость на весь мир, что было реакцией на собственную беспомощность. Анфиса просто поставила ее перед фактом — изменить ничего было нельзя. К тому же она была беременна, и эта новость окончательно выбила почву из-под ног Надежды. Она смотрела на своего будущего зятя, представляя, что ее внуки возьмут его черты, цвет кожи, привычки. — от этого можно было сойти с ума. Сейчас ей было трудно смириться с происходящим.
