Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня (читаемые книги читать .txt) 📗
Я только снова негромко вздохнула, без слов соглашаясь с ним.
— Думаю, проблем с последними пересдачами быть не должно, потому что ты опять местный феномен: была себе амебой, первый кандидат в списки на отчисление, и вдруг за пару месяцев выдала бешеную результативность. Я, обладая природной скромностью, не стал обозначать свою роль в процессе твоего преображения, так что на особые дифирамбы не рассчитываю. Мне достаточно простого "спасибо".
— Спасибо, — еще окончательно не веря в происходящее, промямлила я. В присутствии Вадима Робертовича я почему-то чувствовала себя мельчайшей из песчинок, и говорить могла только тихо.
— Я сказал — простого, но очень искреннего! Алексия! У тебя что, голоса нет? Что ты вечно блеешь передо мной, как овца клонированная?
И тут я впервые рассмеялась при нем. Я смеялась долго, утирая слезы, до такой степени меня позабавила его реплика — особенно с учетом того, что темой моей курсовой была "Позиция масс-медиа в освещении актуальных проблем современности" и несчастной клонированной овечке Долли я посвятила целый раздел.
Вадим Робертович выглядел довольным:
— Вот так. Вот так все должно быть — громко, ярко, от души! Поняла меня? Где та фурия, которая врезала мне по физиономии во время нашей первой… нет, второй встречи? Знай, я решил, что из тебя что-то да получится, поэтому не вздумай меня разочаровать, иначе я сгною тебя заживо. Это тоже не преувеличение, я вообще не любитель пространных метафор. Можешь даже испугаться и понервничать по этому поводу — да только не надейся куда-то спрятаться или спасаться от меня перебежками по коридорам. На втором курсе я читаю у вас целых три предмета. Это, собственно говоря, в-четвертых, самую радостную новость я приберег, конечно же, напоследок. Всё, теперь иди домой, спи, ешь и готовься к нашей встрече в сентябре. Кстати, я хочу, чтобы к этому времени ты написала мне несколько очерков вот на какие темы…
— Но Вадим Робертович! Вы же сказали, что я могу отдыхать и готовиться только к пересдаче зачетов! — мгновенно забыв о своей зажатости в его присутствии, возмутилась я, пораженная таким вероломством.
— Занятие любимым делом — самый лучший отдых! — безапелляционно заявил он. — Не зли меня, птичка, я начинаю думать, что перехвалил тебя. Записывай, давай, вопросы. Их тут немного, штук пятнадцать. Как раз до осени хватит, чтоб не расслаблялась! — и на мою голову посыпался целый шквал спорно-резонансных тем, на которые он был так горазд.
…Поздним летним вечером я сидела на балконе-курилке нашего общежития и раздумывала о странностях своей новой жизни. Почему так происходит — когда самое тяжелое позади, воспринимать его серьезно больше не получается? Буквально несколько дней назад я думала, что не смогу, не выдержу, сломаюсь на самом финише экзаменационной гонки. И вот цель достигнута. Все недавние подвиги кажутся мне всего лишь веселым и захватывающим приключением, а собственные мысли о том, что не справлюсь, вызывают только удивленную усмешку.
Я была очень горда собой и почти свободна. Теперь можно было по-человечески поспать (больше четырех часов в сутки), выйти на улицу и просто прогуляться, послушать музыку в плеере, почитать, посидеть в уютном парке, вдалеке ото всех. Да, у меня остались невыполненные задания, но их было не так уж много, чтобы нарушать спокойный ритм жизни.
Первую неделю такого вольготного существования меня даже не тяготило вынужденное одиночество, как это было на зимних каникулах. Да, немного не хватало веселых перебранок Анечки, Яси и Соломии, их обсуждений, что же сегодня надеть и не слишком ли короткая эта юбка. Но я знала, что пройдет всего лишь месяц, и они вернутся. А пока — пользовалась тем, что вся комната находится в моем полном распоряжении, я могу делать, что хочу и спать, сколько захочу.
Яр, преданно поддерживающий меня до самого конца сессии, снова уехал отдыхать за границу со своим тайным возлюбленным, наврав дома что-то про очередной "Артек". Это вызвало новую волну ироничных замечаний с моей стороны, и его легкое, но несерьезно-насмешливое беспокойство из-за того, чтобы случайно не попалась на глаза родителям где-нибудь на рынке или в метро.
— Вот будет смехота, Лекс, если вы встретитесь! Я же сказал, что мы вместе едем раскапывать исторические ценности на месте некогда потерянной библиотеки! Которая возле Артека, разумеется. Захоронение свитков мудрости древних греков! Не смейся, между прочим, они реально в Причерноморье жили!
В конце концов, мы решили традиционно подстраховать ситуацию с помощью моего нового визита к ним домой, после возвращения Ярослава из своих путешествий.
— Заодно и фотки посмотришь. И еды домашней поешь! У меня маман хозяйка не то чтобы очень хорошая. Но ради моей девушки… — Яр многозначительно округлил глаза. — Она уж постарается, поверь мне!
И даже Вадим Робертович, мой учитель-мучитель, в эти самые дни замечательно отдыхал где-то под южным небом. К собственному удивлению, очень скоро я начала понимать, что мне не хватает его раскатистого голоса и подстегивающих замечаний-колкостей. Теперь тормошить, дергать и удерживать меня в постоянном напряжении было некому и, сбросив с плеч груз забот вечного студента-должника, я заскучала.
Дни, проносившиеся совсем недавно со скоростью света, теперь тянулись, словно в замедленной съемке, и картина перед глазами всегда была одна и та же — открытое окно, развевающаяся от легкого ветерка занавеска и часы на стене, которые будто остановились. Блаженное умиротворение стало тяготить меня, а тишина вокруг напоминала жутковатое безмолвие склепа.
Я была одна, совсем одна, оставленная всеми, разменянная на веселую монету удовольствий, задвинутая до тех времен, когда самое интересное и радостное будет прожито где-то там, далеко, без меня. А я смогу насладиться лишь остатками праздника — воспоминаниями друзей о летних приключениях, их рассказами и фотографиями, на которых меня нет. Потому что в этом периоде их счастливой жизни места мне еще не нашлось. Ведь мы сошлись слишком недавно, слишком быстро, не успев стать друг для друга незаменимыми.
Очень скоро эта одурманивающая тоска и ощущение собственной ненужности обернулись возвращением старой, ноющей боли, имя которой было одним и тем же.
Марк.
Якобы чужой, потерянный навсегда человек, для которого я когда-то была всем.
Нет, я не надеялась больше ни на что. Я приняла истину о раздельности наших миров, но это имя по-прежнему очень болело мне. Где-то там, в самой глубине, в темном и неизведанном уголке сердца, куда не проникает свет решений, принятых разумом.
Оно ныло, как старая рана. Оно опять мучило меня.
Его камень вновь перекочевал ко мне под подушку — мне так хотелось ощущать пальцами хоть что-нибудь, связанное с прошлым. Я понимала бесполезность этих глупых воспоминаний и, тем не менее, не могла в одиночку избавиться от них. Кураж последних месяцев и его болеутолящее действие закончились. Нужно было срочно искать новую анестезию, но я не знала где и как.
В конце концов, понимая, что опять соскальзываю в черную трясину отупения, из которого недавно выбралась и которое теперь пугало меня сильнее, чем самый страшный кошмар, я попробовала взять себя в руки. Не я ли совсем недавно чувствовала себя победителем, способным покорить любую вершину? Нет, я больше не собираюсь сдаваться так быстро, я буду бороться! За себя, за свое настоящее, которое мне действительно нравилось. Я больше не дам отравляющей пустоте вновь поселиться у меня внутри.
Спасаться от повторного возвращения заклятого врага — выжигающей изнутри черноты, я решила самым любимым способом — с помощью ручки и листа бумаги. Писать — вот все, что мне сейчас требовалось, это было мое самое верное лекарство от всех бед, ответ сразу на все вопросы.
И все было бы замечательно, если бы не новая западня, в которую я до этого никогда не попадала.
Коварная пустота оказалась еще более опасной — и не найдя пути назад в мое сердце, решила зайти с тыла. Теперь она перекочевала на лист бумаги, залила его собой, заблокировала и сделала неприступным. Сидя ночи напролет и глядя перед собой пустыми глазами, я понимала, что не могу написать ни строчки. Просто не могу. Я словно забыла, как это делается.
